(тоша)
Что?
Вот прям с начала рассказать?
Ты это… не хами, а?
Короче ты теперь выделываться будешь, так как у тебя то, что мне надо…
Но ствол-то у меня, если что, ты помнишь?
Конечно, ты заставляешь меня напрягаться…
Бля… ладно.
Все началось с того, что мне позвонил Сэм.
Брателло по работе.
Бывший компаньон по бизнесу.
Партнер по детским забавам, типа сжечь цыганский поселок, ибо вредят.
Ибо конкуренты.
Тогда еще умер мой двд-ром, и соседи перестали заходить записать разного на болванки, и я позволил себе понервничать.
Я неожиданно задал себе вопрос, которого тщательно и успешно избегал долгие годы – что это были за соседи, ибо кто еще в здравом уме в наше-то время пользуется двд? Существовали ли эти соседи в реальности? Живу ли я в квартире или в ларьке в переходе под проспектом к метро? Или просто эти соседи – дебилы?
Вопросы. Каждый из нас постоянно задается вопросами подобного философского характера, не так ли? Иногда их становится так много, что ответы не успевают появляться, и тогда ты готов сделать все, лишь бы остановить поток.
Ты помнишь свой первый вопрос? Тот момент, когда ты рискнул и спросил. Когда, уже задав, вдруг осознал, что готов сделать все, лишь бы не получать ответ, ибо правда может быть оглушающе унизительной, ужасающе… правдивой.
Я часто вспоминаю эту картину из детства: мне четыре года, стою на носочках, холодно, зима, смотрю через толстые прутья решетки ограждения в открытую форточку в детском саду исправительного учреждения закрытого типа, нюхаю восхитительный сладкий морозный воздух и… завидую идущим на воле людям.
И я задаю один из самых неприятных вопросов в жизни – почему я? Почему именно я повелся купить столь дешевое вещество… Сразу ведь понял, что не барыга был тот тип – ну не ходят барыги в форме с погонами… Я не хочу слышать ответ. Он мне не нужен. Особенно вслух. Особенно от другого человека.
Ибо ответ на вопрос в том, что я – жадный идиот.
Детство… Помню, как погонники приводом приводили меня в детсад, сдавая под роспись воспитателю, требуя почасового отчета о моем пребывании на территории. А мне страшно не хотелось идти в группу к другим детям, хотелось остаться в гардеробе, в шкафчике, потому что там было теплее. Все что мне хотелось – это приблизить время вечера, когда, наконец, пацаны загонят немного с улицы, и можно было бы уснуть, приняв пару кубиков жидких снов…
Детство…
Группа, другие дети, воспитатели, нянечки – все такое чужое, пугающее, холодное, непонятное и злое. Как завтрак на рейсе бюджетных авиалиний…
С детьми я не общался. Они слишком часто просили в долг, а потом приходили их родители, которые устраивали истерики и сдавали меня воспитательнице…
Детство…
Бро, я тебе сразу скажу – без честного и откровенного рассказа о моем детстве, об отношениях с обществом вокруг, тебе трудно будет понять причины случившегося со мной позже, ибо в этом лежат корни неведомого и незримого…
Бро… Будет трудно. Будем терпеть вместе. Возьмемся за руки. Спляшем. Может даже покричим, так как техника крика, рожденная в душном смраде коммунальных пещер давно вымерших кроманьонцев, не просто отпугивает мышей и соседей, но и освобождает кишечник.
Так все! Все!
Отпусти руку. Руку отпусти, блин. Я в целом толерантно отношусь, но не когда это в отношении меня, ясно? Я про возьмемся за руки фигурально сказал – не стоило это так прямо понимать. Короче не будем о грустном. Я все-таки не слезу у тебя выбить собрался… Могу правда въебать, если чо. Да, я такой – я разный. Могу протянуть за счёт фирмы, а могу и раскроить вот эту вот часть тела, что у тебя между ушами.
Зато вот бабла мне от тебя сегодня точно не надо. Да и завтра тоже скорей всего не понадобится. Каждый из нас давно и весьма немало заплатил за право знать. Кто-то родился и сразу встрял. Есть такие. Родятся себе в какой дикой стране в диком племени и что им делать? Только диким становиться, верно? Кто-то же сначала был в порядке, может даже в Большом Городе родился, как ты или я, но потом вырос и… тоже попал – кто в армию, кто в тюрьму, кто в институт, а кто и замуж. Кто-то какое-то время держался, не давал сбоев, четкая рутина повседневности, ровный ритм отсутствия перемен, спокойствие сна, уверенность банальных решений, ясность хорошей кредитной истории.
И все равно потом что-то случается. Увиделась дорогая телепередача или прочиталась интересная статья в газете, заботливо принесенной соседской бабушкой… И все – мир уже не такой как прежде. В голове все оп… и превратилось в радиоактивный пепел по команде сурового парня из ящика…
…сакральное Знание семи способов ухода за акриловой ванной необходимо разделить с другими. Это жизненно важный момент, бро. Момент выживания. Знание, которое не было отдано, убивает. Так и с моей историей – её будет необходимо рассказать другим. Тебе. Им. Всем. Отдать. Выразить. Интегрировать. Тогда отпустит. Меня. Тебя. Их. Тогда случится свободный выдох, и ты снова сможешь выйти на улицу без необходимости воровато оглядываться по сторонам. Потому что я отпущу тебя. Уберу ствол. И ты пойдешь нести переданную тебе весть дальше. Другим. Чтобы теперь тебе стало полегче – так же как становится мне, когда я говорю с тобой.
Усёк? Фуф. Как-то чересчур эмоционален я сегодня. Но я только разминаюсь. Я только начинаю, чувак. Так что ты сиди. Сиди, слушай.
В садике время летело особенно быстро и незаметно, когда другие дети летели из окон. Не со всеми я мог справиться, но часто удавалось что-то сотворить чудное. Неожиданное. Изъоконное…
– Извините, а вы давно пользуетесь своим мозгом? – пытал я дёргающегося воспитателя… дёргающегося от подведённого к паху оголенного провода. Провод в подобном виде хорошо раскрывает скрытые возможности человеческой сексуальности…
– Мозгом? В смысле? – кряхтел в ответ воспитатель, выплевывая слезы и роняя достоинство.
– Ну сколько лет вы осознанно пользуетесь мозгом как органом для размышления, анализа… – затем внимательный взгляд в глаза собеседника и смещение высоты уровня запроса:
– Ну чтобы догнать до чего-либо…
Я часто сиживал один в глубине пустынного пыльного двора садика, за высокими зелеными кустами черной смородины, внимал жирным запахам борща, идущим с открытого окна кухни, думал о дальнейшем пути за забор, на волю, к зеленым деревьям и озеру, и понимал, что форма есть пустота, а пустота есть форма… Но не было рядом со мной Шарипуттры, некому было внимать алмазным скрижалям моей детской мудрости… Невысказанная истина растворялась в суете очереди за кормежкой. Непроявленное капало на пол крупными кляксами манной каши. Невыраженное подавлялось и пряталось в туманных глубинах шатких шкафчиков с одеждой. Меня не учили интеграции. Мы не рисовали мандалы в те сумрачные постпостсоветские дни, выплескивая в тонкие рамки круга накопленное за предыдущий вечер с родителями. Не показывали друг другу свои чувства. Конечно, мы порой показывали друг другу что-то, когда случалось оставаться без воспитателя, конечно, мы выражали эмоции удивления, торжества, смущения относительно показываемого, но разве жалкие первые попытки изучения детской сексуальности могут сравниться с мощью процесса группового рисования? Но мир Странной страны уже проявлял себя в нашей реальности. Мы уже были на пути. Уже стали странниками, хотя сами того не знали. Но об этом чуть позже, ок? Ты же потерпишь, не так ли? Посидишь тут передо мной тихонько, чтобы мне не пришлось стволом тебе что-то делать неприятное, понял?
Уже тогда, в детстве, я рвался вперед, отчаянно боролся за право бЫть, бежал в низины широких спокойных рек, сквозь темные ночи Ближнего Востока, надеясь исчезнуть либо в камышовых зарослях, либо… ну как вариант… пропасть в предрассветной трепетной дымке, аккуратно стелющейся над сонным потоком чёрной реки. Сквозь боль и унижение, медленно, но упорно, спотыкаясь и падая, я возводил свою внутреннюю империю, свой храм пустоТЫ… Приходил потом дворник Аттокур и сметал всё прочь грязной метлой правды о… Некоторое время цветная пыль калейдоскопом висела в воздухе, но и она разгонялась гигантскими промышленными вентиляторами с поросшими мхом лопастями. Пыль сбивалась в пугливые облака за лампами накаливания. Сидела там в тишине, стараясь избежать внимания Распад-Оглы – доброго друга Аттокура, ответственного за чистоту внутренних пространств… Не учитывала пыль, что лампа прозрачна со всех сторон. Пыль, чо… Пыль – дура, веник – молодец, вроде даже так говорил какой-то древний воспитатель.
