– Как вы заполняете внутреннюю пустоту?

– В смысле? – Мужчина визгливо кашлянул в ответ. Почти уверенный в себе, но все равно преступивший грань начала истерики. Попробовал побыть мужчиной и попроявлять реакцию на внешнее раздражение. Раздражение удивилось и было раздражено реакцией.

– Внимание, вопрос! – Загрохотал на весь вагон Кочегар. – Как вы заполняете внутреннюю пустоту?

– Зачем? – Мужчина собрался, успокоился, почувствовал, что в раздраженной реакции ему не удалось добиться успеха, и попробовал перейти в атаку. Скромно. Аккуратно. Аккуратная атака. Стеснительное нападение. Нежный разбой вежливых людей.

– Что зачем? – Кочегар не оценил робкий пыл мужчины. Встречный вопрос сбивал с толку неприкрытой агрессией. Настоящей. Истинной. Прямой. Мужчина растерялся.

– З… з… з… – даже начал заикаться от растерянности Мужчина. – Зачем её заполнять? Ну она же это… П… П… Пустота. Если её заполнить – она уже не пустота. Разве это не богопротивно? – К концу фразы Мужчина собрался с силами и даже перестал заикаться.

Кочегар медленно опустился на кресло столика напротив столика пары. Сидевший в кресле человек, на которого опустился Кочегар, возмущенно засопел, но не посмел ничего сказать.

– Если пустота есть – значит есть причина для её существования. Когда мы боремся подобным образом с природой, меняя её или подстраивая под свои нужды, разве не нарушаем мы заветы Господни? – Мужчина окончательно освоился в роли мужчины, подавив истерику, потрогав себя в районе промежности, и позволив себе даже некую строгость в отношении Кочегара.

Вагон внимательно следил за беседой. Каждое сказанное слово ловилось, взвешиваясь, однако не на предмет содержащейся в нем мудрости, но… “на возможность дальнейшей эскалации конфликта” – пронеслось в голове слогом из какой-то древней удаленнопередачи.

Некоторые из других… скажем квазимужчин, то есть те, кто был на пути к становлению мужчинами, обратили внимание на трогание промежности. Кто-то уже действовал и тянулся в том же направлении. Кто-то вдруг поймал себя на том, что тянулся в направлении промежности уже состоявшего мужчины. Кто-то бежал сообщать в органы о происходящих тяготениях. Кто-то транслировал процесс в сеть с тем, чтобы экспертное сообщество определило возможность наличия фактов для последующих изучений соответствующими органами, ибо слово было сказано, и слово это приносило тревогу уже своим присутствием в сводках бесед. Тени бдящих мелькали за окном. Там, где заходящее солнце и тепло золотых лучей… недостижимых для сидящих в вагоне…

– Вопрос в другом, если позволите. – Вступил в разговор пожилой мужчина из-за столика у туалета.

До вступления в беседу пожилой мужчина буквально упивался принесенным ему борщом. Радовался борщу, ибо его запах перебивал запах из туалета. Теперь мужчина перешел к чаю с булочкой. Булочка не пахла достаточно сильно, поэтому мужчина… решил отвлечься участием в беседе.

– С чего вы решили, что кому-то из присутствующих интересно, что вы имеете сказать? Кто позволил вам вываливать на кого-либо свои умозаключения без спросу?

Кочегар вдруг переменился в лице. Перемена лиц, как перемена блюд. Радостно ядовитая агрессивность слов, украшенная брызгами свежей слюны. Натужно напыщенная неприветливость под соусом из сведенных бровей. Угрюмо сдавленная тревожность с гарниром из крепко сжатых кулаков. На десерт – белые костяшки пальцев в сладком маринаде ногтей, пронзающих кожу ладоней.

– Мы специально принимали закон “О государственном учете размышлений”, чтобы вот таких как вы контролировать. И принимали ведь не по своей инициативе. По инициативе вас, граждан. – обращался пожилой уже ко всем присутствующим. – Лично мне порядка двух сотен писем пришло от представителей общественности с просьбой оградить их от чужих умствований. – Мужчина помолчал. Хлебнул чая. Посмотрел на булочку. Не рискнул. Посмотрел на Кочегара.

– Вы, уважаемый, либо на учет как мыслящий вставайте, получайте, так сказать, своё время для оглашения размышлений в соответствующем месте. Как полагается, в установленном порядке. Либо держите их при себе. А лучше вообще прекратите это занятие. Давно всем известно, что думание разрушает.

Кочегар шумно дышал. Он все еще сидел на каком-то Пассажире, сидел неудачно – Пассажир уже был синий лицом, его возмущенное сопение угасло, словно Кочегар высасывал своей дырой жизнь из Пассажира.

Поезд тем временем ехал дальше, колеса стучали на стыках рельс, за грязными занавесками на мутных окнах виднелась непривлекательная даль, стимулирующая продолжать путь. Солнце уже зашло, тепло и золото исчезли, прекратив создавать иллюзию того, что за окном как-то получше…

– Бог тут совершенно не причем, – обратился Пожилой в адрес Мужчины, того самого, что первым выпустил в эфир слово, включающее в себя три буквы “б”, “г”, “о” и разбудившее бдящих, – хотя ваша ремарка относительно запрета на модернизацию реальности довольно забавна. Согласно вашей логике выходит, что любое изменение в теле, сознании, быту инородно для природы. А что же вы тогда сейчас тут – в поезде, а не пешком там? Идите вон к природе. Зачем вы в одежде? Снимите её.

Мужчина с богом молчал. Пожилой еле заметно усмехнулся.

– Верующий, значит?

– Да, – угрюмо буркнул в ответ Мужчина с богом, – верующий.

– Какая религия?

– Левочернение.

– Левочернение – не религия. Это течение в религии. Тоже мне, верующий… В реестр внесены?

– Да.

– Карту верующего предоставьте.

Мужчина полез в карман пиджака, достал портмоне, покопался в разных регистрационных картах, нашел нужную, протянул Пожилому.

– Вот.

– Хорошо. Все намного проще стало, когда мы разнесли людей по группам и всех описали. Да и бюджету легче – взносы, волонтеры. Вы, кстати, в связи с чем в пути сегодня?

– Личная поездка.

– Какая по счету в этом году?

– Третья. Показать учетную карту? У меня в умнозвуке она – ничего?

– Лес бережете? Это правильно. Это хорошо.

– Да, стараюсь.

– На учёте в связи с этим стоите?

– Конечно. Номер 155551.

– Хороший какой номер. – С завистью протянул проверяющий.

– Друзья подарили. Сам бы не потянул такой. – Виновато потупился Мужчина с богом. – Конечно тоже зарегистрирован как владелец хорошего номера – могу и на это карту показать.

Пожилой отмахнулся от этой идеи рукой. Помолчал. Все сидели тихо. Не палились. Ждали. Пожилой явно имел опыт проверок. Никто не хотел нарваться на проверку в отношении себя. Даже Никто.

– Когда мы себя наделили всеобщим проверяющим правом проверять всех вокруг, все стало намного легче. Очень правильное решение, я считаю. Вы не находите?

– Нахожу. – Устало ответил Мужчина.

Было уже не понятно кто приносил Мужчине больше сложностей – плюющийся умом Кочегар или въедливо-вежливый бюрократ.

Разговор прервал выглянувший из кухни повар. Совсем старый, совсем уставший, ссохшийся коричневый осенний лист. Поседевшие веки и волосы в носу. Видевший жизнь в разрезе гнилой картошки. Дрожащие руки, которым нельзя доверять товар. Дрожащие руки, удобные разве что для перемешивания сахара и чистки зубов. Использовал их для мелкой нарезки лука. Повар посмотрел на нас безмолвным склерозом осуждения.

– Шумите. Работать мешаете. – Остудил пыл пассажиров Повар и исчез на кухне.

Несколько человек улучили минутку и ретировались. В вагоне остались лишь Пожилой, Мужчина с богом, его женщина, Кочегар, пассажир, на котором сидел Кочегар и я. Запах жареной картошки из кухни – не от Кочегара – мой обед был в завершающей стадии процесса приготовления. Несколько котов застряло в проходе – они были слишком крупными для быстрого перемещения по вагону.

Забренчал телефон – кто-то звонил Пожилому. Тот принял звонок, послушал, ничего не сказал в ответ, по крайней мере вслух, хмыкнул каким-то своим внутренним выводам, одарил протяжным осуждающим выдохом мужчину с богом, встал и вышел из вагона.