– Но если Гитлер продолжит вести себя в том же духе, нам ничего не останется, как сражаться с ним.

– Сражаться до конца! – Билл прищурил глаза. – Ты только взгляни, Каррузерс![8] Там, на холме – пулеметное гнездо!

Джордж вздернул подбородок.

– Я пойду один, сэр, – его голос дрожал от напряжения. – Но если я не вернусь…

– Да, Каррузерс!

– Передайте всем: я сделал это во имя Англии! – Джордж встал в позу, смело глядя куда-то вдаль. А потом сказал своим обычным голосом: – Глупо звучит, правда?

Они доедали пончики, размышляя над тем, как глупо это звучит.

Потом Билл сказал:

– Мне пора лететь.

– В буквальном смысле слова? – уточнил Макс.

– В буквальном, – ответил Билл.

Он был причислен к Университетскому летному эскадрону и каждую субботу в полдень тренировался.

Джордж с усилием вытащил свои длиннющие ноги из-под стола.

– Вечером – в кино? – уточнил он.

– Конечно! – Билл махнул на прощание (его жест мог относиться, а мог и не относиться к Анне). – Увидимся! – и он выскочил на улицу.

Они подождали, пока Джордж обмотает шарф вокруг своей длинной шеи.

– А для тебя ведь все это должно выглядеть еще смешнее. Я имею в виду войну, – он задумчиво глядел на Макса. – Я все время забываю, что ты родился не здесь. Это никому не приходит в голову, – объяснил Джордж Анне. – Клянусь, Билл считает, что Макс – англичанин до мозга костей.

– Иногда я тоже так думаю, – небрежно бросил Макс, но Анна знала, как много для него значат эти слова.

Они вернулись в дом, где жили Макс и Джордж. Хозяйка зажгла огонь в камине маленькой гостиной, и Макс, обложившись книгами и бумагами, сразу уселся писать эссе об особенностях римского права. Джордж отправился принимать ванну. Было слышно, как он в соседней комнате спорит с хозяйкой, хватит ли ему горячей воды, чтобы помыться.

– Макс, – позвала Анна. – Извини… Я знаю, я не умею общаться…

– Ерунда, – отозвался Макс, отрываясь от работы. – Все в порядке.

– Но я наговорила таких глупостей. Даже не знаю почему… Наверное, я очень волновалась.

– Все волновались. Ты бы видела Джорджа и Билла перед твоим приездом. Им не часто выпадает общаться с девушками. Я единственный, у кого есть некоторый опыт.

Анна взглянула на него с восхищением:

– Беда в том, что я не ты, – и в порыве откровенности добавила: – Иногда мне так хочется чувствовать себя своей в этой стране!

Макса просто поразило признание Анны.

– Ты своя в этой стране. В той же степени, что и я. Разница только в том, что ты училась в дурацкой школе, и это наложило отпечаток на твое ощущение.

– Ты правда так думаешь?

– Конечно.

Это обнадеживало. Макс уже хотел вернуться к своим книгам, но Анна быстро спросила:

– Есть еще кое-что.

– Что именно?

– Ты никогда не чувствовал, что нас преследует невезение?

– Невезение? Ты имеешь в виду, что мы беженцы?

– Нет. Я имею в виду те страны, в которых мы жили. – Макс выглядел озадаченным, поэтому Анна торопливо продолжила: – Посмотри, что случилось с Германией. А Франция? Мы не прожили там и года, как началась Великая депрессия. А Англия? Вспомни, каким прочным все тут казалось, когда мы только приехали. И вдруг война, дефицит продуктов…

– Но тут нет нашей вины! – воскликнул Макс.

Анна мрачно покачала головой.

– Иногда я чувствую себя как Вечный жид.

– Ты не похожа на Вечного жида. У него были длинные усы. И вообще, как мне помнится, не считалось, что он приносит несчастье.

– Может, и не считалось. Но не было никого, кто желал его видеть.

Макс какое-то время смотрел на нее, а потом расхохотался.

– Ну ты и дурашка! – сказал он ласково. – Какая же ты дурашка! А сейчас я должен поработать.

Он вернулся к книгам. Анна наблюдала за ним. В комнате было тихо. Только потрескивал огонь в камине. Как здорово жить вот так, думала Анна. Она попыталась представить, что учится в университете. Конечно, ей бы не дали стипендию, как Максу. Но все равно: что бы она тогда делала? Изучала бы право, как Макс? Английский язык, как Джордж? Или училась на инженера, как Билл? Нет. Единственное, чем она хотела бы заниматься, – это рисование, то есть совершенно бесполезное дело.

– Кстати, – вдруг сказал Макс, как будто бы прочитав ее мысли. – А что это ты писала мне про курсы для секретарей?

– Я начинаю учиться на следующей неделе.

Он обдумывает мое сообщение, заметила про себя Анна, с видом юриста, который готовится задать каверзный вопрос в суде.

В конце концов Макс сказал:

– Может, оно и нужно в данный момент. Но – ненадолго. Это не выход. Это не для тебя.

Потом ему в голову пришла какая-то мысль, он стал торопливо листать одну из книг, нашел то, что хотел, и снова начал писать.

Анна отправилась в свою комнату, расчесала волосы и переоделась в единственную свою сменную одежду – старое школьное платье из серого вельвета. В интернате мисс Меткаф Анна надевала его по воскресеньем, и платье казалось ей ужасным. Но на дне одного из чемоданов, которые они когда-то вывезли с собой из Берлина, мама отыскала старый кружевной воротничок. Сейчас, когда Анна почти избавилась от «щенячьего жирка», в платье с воротничком она смотрелась очень даже элегантно.

Вернувшись в гостиную, она застала там Макса, собиравшего свои бумаги, и Джорджа, который внимательно наблюдал за тем, как хозяйка накрывает ужин. С ванной все вышло неудачно. Джордж побоялся, что если затянет с мытьем, то вообще не сможет принять ванну; и в результате влез в еле теплую воду, а потом сидел там, не решаясь выбраться: воздух в ванной комнате был еще холоднее. Тем не менее дело было сделано и теперь о мытье можно будет неделю не думать, сообщил Джордж с удовлетворением. И добавил:

– Должен сказать, ты выглядишь удивительно чистой и свежей. А платье? Последняя мода?

Анна объяснила, что это платье она носила в интернате по воскресным дням.

– Правда? – удивился Джордж. – То, в чем ходит моя сестра, смахивает на коричневый мешок.

Они перешли к обсуждению школы, в которую ходит сестра Джорджа. Судя по описанию, эта школа была немногим лучше интерната мисс Меткаф: там при каждой встрече с директрисой девочки должны были делать реверанс.

Потом поговорили о школах вообще.

Наверное, Макс был прав, подумала Анна. Джордж мог так же волноваться во время встречи, как и она сама. Эта мысль принесла Анне небольшое облегчение.

Она как раз добралась до середины описания главной интернатской церемонии – когда прежнюю старосту класса освобождают от обязанностей, – но тут пришло время идти в кино.

Они отыскали свои места в кромешной тьме – рядом с Биллом и кудрявой девушкой, года на три старше Макса. Девушку звали Хоуп. Выяснилось, что Макс от нее в полном восторге. И когда он шепотом спросил Анну: «Правда симпатичная?», Анна не смогла ответить: «Нет».

Фильм оказался никудышным. И публика, состоявшая в основном из студентов, шумно выражала свое отношение к происходящему. Негодяя освистывали. Главную героиню, отвергавшую его ухаживания, иронически подбадривали. А всякий раз, когда на экране появлялся неуклюжий герой, преследовавший негодяя, кричали: «Давай, Кларенс!» В конце фильма негодяй угрожал швырнуть героиню тощему крокодилу. Крокодил, по мнению публики, действительно нуждался в том, чтобы его подкормили. Но в последний момент героиню спасли, и последние реплики персонажей потонули в криках: «Руки прочь от крокодилов!» и «По-зор! По-зор!»

Это было очень смешно. И ощущение чего-то замечательного не оставляло Анну весь вечер, остаток которого они провели в кафе за поеданием пончиков.

Наконец Джордж и Макс распрощались с Анной у двери ее комнаты. Впотьмах она ощупью добралась до своей ледяной кровати, улеглась, прижав к себе бутылку с горячей водой, подумала, как необычен, как удивителен мир, частью которого является ее брат, – и уснула.