По месту вызова Лебедев попал только во второй половине дня, просидел там 45 минут, пока не закончится обед, и предстал, наконец, перед миловидной женщиной лет сорока.
Узнав сущность вопроса, женщина строго посмотрела на посетителя и ровным голосом сообщила, что такого рода действия милиция не приветствует. Чтобы разрешить прописку в доме, предназначенного под снос, надо разрешение заместителя мэра города. Однако, информацию о родственниках и местах их проживания женщина предоставила.
Директор института, выслушав своего сотрудника, сразу бросил свой подбородок на раскрытую ладонь, поставленную на локоть руки.
─ Что делать нам с Вами, Игорь Александрович!? К чему бы Вы не прикоснулись, там везде возникают катастрофы. С оловозаводом только-только зализали раны, как теперь с пропиской проблемы появились. Шкундин с оловозавода хорошо везде договорился, поощрить Вас мы собирались… А Вы растрезвонили всё в милиции. Теперь с квартирами может не получиться… Заместитель городского главы, конечно, воспротивится… Видите, Игорь Александрович… Не представляю, что делать. ─ Директор института снял подбородок с ладони и постарался сесть в кресле прямо.
─ Максим Семёнович, ─ спохватился Лебедев, ─ мне звонить или не звонить родственникам Погорелова? У него родители в Подмосковной Ивантеевке живут. Возможно, он там находится?
─ Ну, звоните, если уж заказали разговор. Может как-нибудь вывернемся. Я Шкундину буду снова звонить. Он быстро в таких делах соображает. Да… квитанцию сохраните для отчёта.
В растерянном виде Лебедев пошёл в свой отдел и сел за стол. В отделе было всего два человека. Остальные находились в отпусках. Настроение было плохое и подавленное. Лебедев почувствовал, что в кармане пиджака что-то мешает. Он вытащил все письма, пересмотрел их, как будто видел их впервые, и не спеша распечатал непрочитанное письмо. Но тут же резко передумал, закрыл конверт и принялся сочинять письмо Марго, что посчитал срочно необходимым. Надо было срочно высказать своё мнение на неверное осуждение всех латышей.
Письмо быстро обрастало аргументацией.
Марго, дорогая! Останови своё раздражение. Твоё письмо меня озадачило и расстроило. Нельзя так говорить о нации в целом. Немцев самих называли когда-то свиньями во Франции. Эти бабушки-старушки, о которых ты упоминаешь, далеко не нейтральные люди. У них были свои семьи, которые вынужденно разделили и это принесло много огорчений. У них много других мотивов, неизвестных тебе. И более того, за ними целая эпоха проживания на чуждой территории, что накладывает сильный отпечаток на психологию и поведение. Я верю всему, что ты написала в письме, но осуждать нацию недопустимо. Мы сами многое претерпели невразумительного и дурного. Не надо в это углубляться. Нужно верить в силу лучших черт человека. Нужно возрождаться и помогать в этом другим!
Милая Маргарита! Забудь всё плохое, что ты слышала о латышах. Бери впечатления только из своей жизни. Я с некоторыми латышками учился в институте. Это милые и хорошие женщины, возможно, излишне практичные и критичные, но – хорошие. И в любом случае, моя дорогая, на первом месте в отношениях должно быть прощение человека в надежде на его исправление. Прости всех, о ком слышала и не слышала. Пусть Бог поможет тебе в этом. А плохие люди всегда имеются в любой нации.
Я понимаю силу твоей возбуждённой фантазии, понимаю усталость и даже злость… Но… Прости всех, дорогая моя! И живи заново с открытой душой.
Дай мне обещание, что со времени получения моего письма ты станешь думать о латышах, как о своих братьях и сёстрах. Дай мне обещание в этом! Это тебе поможет жить дальше с реальной надеждой на спокойное счастье. Надобно знать, что большинство простых людей не виновны в своей исторической правде.
Твоё письмо заставило меня написать стих. Не знаю, как получился. Что-то и в самом деле я стал плохо анализировать жизнь, не замечать тонкости… в общем накатывает старость. Но прочти. Может быть чем-то я тебе помогу изменить отношение к людям, среди которых ты постоянно живёшь.
Целовать тебя не стану, пока не дашь мне обещание становиться каждый день сестрой для всех вокруг. На тебе лежит миссия облагораживания людей, а не осуждения. Так-то, моя дорогая Марго. Ты никогда не была такой, как все и потому… и потому впереди у нас обоих целая эпоха самовоспитания. В письмо был вложен листок со стихом.
Жизнь – это вспышка в дальних небесах…
Мы ощущаем сложность всех своих движений
И будим Прошлое, стараясь на весах
Измерить истинность всех наших убеждений.
Но Прошлое ушло от наших зорких глаз
И трудно нам понять, где зло и ложь видений…
Нам хочется добра сейчас и даже в прошлый раз,
Чтобы добиться истины для будущих творений.
И топая по лужам прошлых бурных лет,
Мы брызгами окатываем рой возможных мыслей…
И в брызгах прошлого – хватаем пистолет
И прерываем звук возможных светлых гуслей.
Душа, остепенись! Взгляни на мир священный
И на сегодняшний весёлый хоровод…
Пусть будет лишь Сегодня!! Мир благословенный
Тебе разумность мыслей явно принесёт.
Грехи и горе… слёзы и разлуки…
Пусть будет в прошлом их святая быль!
Остепенись! Оставь былые муки…
Пади на поле… где растёт ковыль.
Жизнь – это вспышка в глубине Вселенной.
Она действительна Сегодня и сейчас!
Забудем прошлое. Пусть мир благословенный
Направит наши мысли, хотя бы в поздний час!
Но вот беда – вся Память бесконечна!
У Бога нет возможностей стереть её совсем,
Зато людская жизнь всегда, везде конечна
И это облегчение приносит людям всем.
Остепенись, Душа! Прости и боль, и холод…
Остепенись! Мы только миг живём!
Лови весёлый звук, где человек твой молод…
И к радости веди одним простым путём.
Отослав письмо с институтской почтой, Лебедев глубоко вздохнул, как бы переживая за маленькую девочку без родительского присмотра, и заглянув на несколько минут в библиотеку, сразу же уселся за дальний стол. Следующее письмо из Риги стонало в кармане невыразимой тоской.
«Здравствуй, дорогой Игорь! Как хорошо на меня действуют твои письма! Как своеобразный громоотвод при сильной буре. Этот громоотвод предотвращает катастрофы и большие пожары от молний.
В минуты печали, В минуты сомнений
Я жажду участья твоих утешений.
И слабая воля моя трепещет в тисках бытия.
Хотелось бы руки к тебе протянуть,
Росою бы душу свою сполоснуть,
Закрыть бы глаза и склониться на грудь,
И к чуткому сердцу всем сердцем прильнуть.
Хотелось бы очень поверить и знать,
Что боль мою сможешь, захочешь унять,
Хотелось до тла бы с тобою сгореть,
В любимых объятьях твоих умереть.
Любовь моя тайная… письма твои…
Не встреча случайная – грёзы мои!
Не сердись на меня. Я так думаю, чувствую и так пишу. Мне хорошо становится, когда я тебе пишу. Это меня уравновешивает и не даёт проявляться нервным взрывам. Уже только за это тебе большое спасибо. Где же мне найти лекарство лучше? Мне кажется, что и ты сам в разговоре со мной тоже изменишься к лучшему и станешь видеть хорошие сны.
