P.S.
Пишу ночью да в электричке до Риги. Сильно занята на работе. Напиши, пожалуйста, о своей работе. Спокойной ночи тебе, Игорь!»
Прочитав письмо, Лебедев заволновался ещё больше. Он купил новый конверт, пару листов бумаги и тут же сел писать ответное письмо. Письмо не получалось. Перед глазами стали выплывать одна картинка за другой. И везде перед его носом проходила гордая и безжалостно независимая, капризная девчонка, как будто её привезли сюда на Землю, чтобы проинспектировать работающих вокруг людей. И эта девчонка в своём личном послании соглашается на то, чтобы он жёг её письма?!! Что-то невероятное!
Лебедев снова прочитал полученное письмо. Ошибок не было в его мнениях. Марго отдавала себя в его руки и вручала ему свою судьбу. Совершенно невероятно! Лебедев не смог сразу написать ответ. Ему необходимо было подумать.
«Без сомнений, нужно ответить ласково, ― размышлял Игорь Александрович. ― В жизни этой капризули произошли серьёзные изменения, чтобы она смогла написать ему такое письмо. Надо ей ответить ласково… и успокоить».
Лебедев сложил письмо и спрятал его в портфель. Ему действительно нужно было подумать перед ответным посланием.
Догорали последние дни августа, и в жарком городе заметно прибавилось народу. Возвращались отпускники. Семья Лебедевых, состоящая пока из трёх человек, намеревалась ехать в отпуск к своему дяде Косте, проживающему в Феодосии. Они уже неоднократно отдыхали в этом городе, помогая по хозяйству старому человеку. Но жене Лебедева, Ирине, это место не нравилось. Она жаловалась на грязные пляжи, на грязное море и на хитрых жителей этого приморского городка. Но всё равно – поехали в Феодосию, к дяде Косте.
Старый фронтовик, Константин Иванович, любой разговор с ним, в конце концов, переводил на воспоминания о прошедшей войне, которую он закончил в Берлине. Всю войну Константин Иванович занимался разминированием дорог, мостов и объектов и, как он любил повторять, в полку на него все молились. Осторожность, осмотрительность и чётко мыслящий мозг помогали бойцу выжить в плохих и даже очень плохих обстоятельствах фронта.
Лебедев уважал своего дядьку и иногда они подолгу засиживались на лавочке возле сарая, обсуждая известные обстоятельства прошедшей войны и споря о будущем развитии страны и, непременно, заканчивали споры размышлениями о необходимых улучшениях города Феодосии.
В один из таких вечеров племянник спросил дядю, знает ли он такой город в Латвии, который называется Огре?
─ Нет, туда мы не заходили, ─ как бы с сожалением отвечал Константин Иванович. ─ Некогда было, ─ заметил он с усмешкой. ─ Но нам на политинформации офицер говорил, что латыши всех своих евреев расстреляли собственными руками. Прямо так и говорили, что всех евреев, подчистую, латыши расстреляли сами. И многое другое говорили, про какие-то соборы, про янтарь, но я уже забыл многое.
─ А зачем тебе этот город-то в Латвии? Тебя туда работать зовут что ли? ─ дядя Кости пристально смотрел в ночное небо с удивительно яркими звёздами. ─ Там тебе работать не дадут. Говорят, что эти латыши очень вредные люди… только для себя всё хотят…
─ Нет, не зовут. Просто письмо получил от своей однокурсницы. Замуж туда вышла, работает детским врачом… как-то устроилась…
─ Ну, женщинам, может быть, и легче там, когда замужем. Пойдём-ка спать. Поздно уже. Завтра надо будет забор подправить вон там в углу за туалетом.
Но счастливому отдыху не суждено было состояться. Утром принесли срочную телеграмму. Адресована она была Суворову Константину Ивановичу для Лебедева И.А. В телеграмме были две строчки:
= Срочно переделываем отчёт тчк Приезжайте тчк Всё компенсируем тчк Горбачёв =
Прочитав телеграмму, Лебедев пробормотал: «Зря я оставил адрес дяди Кости секретарю».
На поезд билетов не было. Пришлось ехать в Симферополь и вылетать самолётом. Явившись в институт, Лебедев сразу же почувствовал к себе отчуждение со стороны секретаря и некоторых сотрудников, как будто он провинился перед всем коллективом.
В кабинете Горбачёва сидел взлохмаченный Шкундин и размахивал руками. При появлении Лебедева Шкундин замолчал и торопливо пригладил волосы на голове.
─ Уважаемый Игорь Александрович, ─ начал как обычно мягким голосом директор института. – У нас проблемы с Вашим отчётом по оловозаводу. Вы всё правильно отразили, верно оценили и предложили реальные меры улучшения условий труда. Всё это в плюсе. Но есть и минусы. Вы указываете слишком высокие концентрации радиоактивных веществ на рабочих местах в цехе обжига концентрата и даже в лаборатории. Здесь нужно проявить дальновидность и быть поосторожнее. Эти цифры будут анализировать в верхах… Что они могут сказать в наш адрес? Давайте, будем поскромнее… Давайте, укажем концентрацию вчетверо ниже… Давайте, позаботимся о судьбе завода… В Москве уже требуют этот отчёт в оригинале. Там уже средства резервируют на переоборудование завода. – Горбачёв сделал длительную паузу, поглядел сочувственно на Шкундина, встретив его одобрительный кивок, и поставил подбородок на широкую ладонь…
Некоторое время все молчали. Первым заговорил Шкундин.
─ Вы понимаете или нет, товарищ Лебедев? Нельзя всем говорить всю правду. Деньги уже выделили на переустройство завода. Зачем пугать уважаемых людей страшными концентрациями радиоактивной пыли? Зачем, если средства уже к нам переводят? Аргументов и так достаточно. Давайте, напишем, что превышение над фоном только в двести раз. Это уже сильная радиация! Но не в восемьсот же раз!! Зачем об этом всем уважаемым людям знать прямо сейчас? Зачем?
─ Да, действительно, ─ продолжил Горбачёв, как бы прослушиваясь к Шкундину, ─ аргументов вполне достаточно. Поэтому, Игорь Александрович, мы к Вам прикрепим помощницу, и Вы с ней переделайте отчёт, пожалуйста. Это срочно нужно сделать и отослать быстрее. А то из Москвы могут сами приехать за отчётом, да ещё экскурсию потребуют, да ещё говорить с рабочими станут… Некоторые уже говорят об этом прямо.
На Главпочтамте его ждали два письма. Лебедев некоторое время раздумывал, какое открыть первым и посмотрел на даты. Письма были написаны день за днём. Игорь Александрович открыл более раннее.
«Здравствуй, Игорь, мой Орфей! Я не могу отделаться от небесного грома при прочтении твоего письма… Я постоянно рвусь всё рассказать тебе…
Ах, Игорь! Опять о твоём стихотворении. Я прочитала… Я уже знаю его наизусть со всеми запятыми… Все нервы наружу выскочили. Я не могу с собою справиться. Спасай! Хоть тихим словом спасай. Кусаю локти! Зачем же я свою фамилию Славина сменила на чужую – Столярчук?
Не осуждай, не вини. Я в бездну падаю со скоростью Сознания… Ты как кирпич на голову… Совсем не ты – а стих. Стих превратился в бомбу… что взорвалась нечаянно… и сразу – мир затих.
Исаак Ньютон после встречи его головы с яблоком открыл закон всемирного тяготения. А я после твоего стиха ─ "кирпича" открыла бездну. В эту бездну летят все, кто не смог понять, не смог осознать, не смог поверить в закон всемирного тяготения одной души к другой родственной!! И потому у них один путь – в бездну.
Ты же знаешь, я была довольно впечатлительной, непоседливой и взбалмошной девчонкой с претензией на роль принцессы среди своих вассалов. И, наверное, потому до меня не дошёл смысл твоего стиха сразу. А теперь… я увидела в нём слова-ключи, слова-пароли, которые воскрешали в моём сознании обстановку наших редких и случайных встреч! Мы же редко встречались: были на разных факультетах и работали на разных практических базах. Но теперь мне ясно, что ты помнил эти редкие встречи! Они были в твоём сознании! Когда я нашла более трёх таких слов-ключей или паролей, – я обезумела. Ты вправе считать меня умалишённой.
Не ответив тебе на такие мощные стихи, – я, несомненно, обидела тебя. Я поняла вдруг, что ты всегда считал меня умнее, чем я есть на самом деле. Теперь мне понятно, что моё замужество ты вполне мог принять за предательство. Прости меня ненормальную! Ничего не поделаешь: и среди людей с высшим образованием встречаются дуры небесные. Почему «небесные» не скажу… сам догадайся.
