– Спасибо, о добрый дух Сим-сим! – обрадовался Али-баба, завертевшись вокруг мешка с деньгами. – Я никогда не забуду твоей доброты!
– Без проблем! Заходи, если что, – довольно прогудел дух. – Да, и не вздумай кому-нибудь рассказать обо мне!
– Клянусь! – выпятил грудь колесом Али-баба, пуча глаза.
– А теперь уходи и дай мне поспать. Покоя нет бедному старому духу: ночью пьют и устраивают дебоши, утром ни свет ни заря вопят, как резанные, а после шляются всякие разные – две монеты, нет три! Ну, чего стоишь? Иди!
– Спасибо!..
– О, горе мне! Уйдешь ты, наконец, или нет?
– Все-все, прости, о дух. Я уже ухожу, – Али-баба с трудом доволок мешок до дверей и вытер рукавом рубахи пот, выступивший на лбу. – Сим-сим, откройся!
Двери, прогромыхав, распахнулись, и в пещеру влетел радостный ослик, заскакав вокруг хозяина, оказавшегося живым и невредимым. Но радость его было недолгой. Али-баба, поднатужившись, взгромоздил на спину осла тяжеленный мешок. У ослика тут же начали подгибаться ноги.
– Только попробуй уронить! – честно предупредил его Али-баба. – В этом мешке и твое новое стойло, и уздечка, и еда. Так что смотри!
– Иа! – обрадовался ослик и, позабыв о тяжести груза, бодро потрусил прочь от пещеры. Али-баба заторопился следом за ним.
– А дверь? – выдохнул ему вдогонку дух, но Али-баба, уже достигший реки, не услышал его. – Ну что же за бестолковая молодежь нынче пошла! Все приходится делать самому. О-хо-хо!
Дверь-стена пещеры вновь замкнулась, заглушив причитания старого ворчливого духа.
Глава 4. Первый блин комом
Верблюды, важно вскинув головы и озирая бесконечное царство барханов пренебрежительно-отрешенными взглядами, брели по пустыне. Сухой раскаленный песок шуршал, похрустывал под их крепкими голенастыми ногами. Погонщики не торопили животных. Верблюды и сами прекрасно знали, куда и с какой скоростью им надлежит двигаться. Это был для них не первый и потому самый обычный переход. В двух днях пути их ждал оазис с колодцем и несколькими пальмами, где их обязательно напоят и дадут вдосталь наестся свежих зеленых колючек – больше верблюдам не было ни до чего дела.
Люди, напротив, все больше проявляли беспокойство, ведь именно где-то в этих местах обычно исчезали караваны. Богатые торговцы с тревогой озирались по сторонам, охрана от малейшего шороха хваталась за сабли и крепче стискивала копья, но каждый раз выяснялось, что источником очередного переполоха стало перекати-поле, любопытный пустынный тушканчик или потревоженная змея. Все неустанно молились про себя, прося Аллаха отвести от них беду. В разгоряченных ожиданием беды головах роились страшные картины, и вот оно началось!
Сначала из-за высокого бархана справа, чей бок круто обрывался со стороны каравана, послышалась незнакомая песня на непривычный восточному человеку мотив: «Постой, паровоз. Не стучите колеса. Кондуктор, нажми на тормоза-а-а…» Слова песни были непонятны, и оттого еще сильнее нагоняли страх. Кто его знает, что означал на самом деле этот самый «паровоз», и почему колеса вообще должны стучать. И что это еще за «кондуктор» такой, который должен нажать на какие-то там «тормоза». Вероятно, эти слова несли некий тайный смысл, – обязательно страшный, а как же иначе! – и в караване началась тихая паника, постепенно перешедшая в панику неописуемо громкую и безудержно-стремительную.
Погонщики бросили верблюжьи удила и ринулись кто куда, спасая собственные шкуры. Охранники выхватили сабли и спешно окружили караван полукольцом, выставив перед собой копья, но было хорошо заметно, что нервы у них тоже на пределе – еще чуть-чуть, и они сорвутся со своих мест и разбегутся следом за погонщиками. Торговцы и владелец каравана метались меж охранников и верблюдов, голося и причитая во всю глотку и пытаясь спрятать, укрыть где-нибудь свой товар от жадных несговорчивых бандитов, но куда можно было спрятать такое количество тюков, кувшинов, корзин и сундуков в пустыне? Лишь верблюды оставались такими же непробиваемо-флегматичными, взирающими с высоты своего роста на непонятную и совершенно чуждую их размеренному существованию суматоху вокруг. Они смотрели на копошащихся у их ног людей и продолжали жевать свою жвачку. Наконец из-за горба бархана показалось черное воинство…
Паника в караване сначала усилилась еще больше, вой и причитания, казалось, достигли самых небес, но потом люди начали застывать на месте с выпученными глазами и отвалившимися челюстями. И было отчего! Такого им еще ни разу в жизни видеть не приходилось, да и вряд ли когда еще приведется.
Разбойники, все в черном, с развевающимися на слабом ветру плащами, достигали края бархана и, пришпоривая отказывающихся идти дальше лошадей, бросали их вперед и скатывались вниз с головокружительной высоты – отдельно люди, отдельно лошади. При этом разбойники смеялись, словно расшалившиеся дети, им, судя по всему, казалось это очень забавным. Внизу, у подножия бархана, разбойники кое-как поднимались на ноги и, покачиваясь из стороны в сторону, пытались сориентироваться и безуспешно выдернуть сабли из ножен – для этого им приходилось вращаться вокруг собственной оси, отчего они опять падали на песок, смеялись, катались по песку, держась за животы, и тыкали друг в друга пальцами. Некоторые из разбойников от смеха уже не могли подняться во второй раз, другим это удавалось, но они, пройдя несколько шагов, оступались и вновь падали. Третьи и вовсе занялись каким-то странным делом, не имеющим отношения к профессии разбойников и грабителей: они снимали с бледных лысых голов чалмы, обеими руками насыпали в них песок и, резко переворачивая, делали куличи. До каравана никому из разбойников не было совершенно никакого дела. Один из разбойников, самый молодой и безбородый честно пытался вразумить остальных, но его никто не слушал. Молодой, словно ошалелый, носился туда-сюда, ругался, уговаривал, подстегивал разбойников никому в караване неизвестными резкими словами, пытался расшевелить тех, кто решил вдруг вздремнуть и топтал куличики горе-строителей, но никто на него не реагировал.
Охранники каравана в молчаливом недоумении опустили оружие, переглядываясь и пожимая плечами. Некоторые из них начинали к чему-то принюхиваться, ведь разбойники появились с наветренной стороны, и очередной порыв горячего ветра донес до обоняния путешественников странные запахи, незнакомые правоверному мусульманину. Однако, праведниками в караване оказались далеко не все.
– Да ведь они пьяны! – воскликнул один из торговцев, поводя носом.
– Что? Как? – не поверил ему владелец каравана. – Это невозможно!
– Да вы посмотрите на их рожи! Они красные, как… как задница павиана. Видать, разморило на солнышке! – захохотал охранник, стоявший впереди всех.
– Никогда не видел павиана, – честно признался хозяин каравана. – Но по-моему, очень похоже.
– Как же похоже, когда вы его даже не видели, почтеннейший Рахимбай? – усмехнулся торговец.
– Да какая разница, на что это похоже! – лишь отмахнулся тот. – Главное, они сегодня не будут на нас нападать.
– Вы так считаете? – не согласился с ним другой торговец – толстый, вечно потеющий Абдулла. – А мне кажется, этот странный молодой человек пытается идти в нашу сторону.
Тот, кого назвали молодым человеком, действительно приближался к каравану, волоча за собой по песку саблю, ставшую почему-то неимоверно тяжелой. Молодой человек тяжело дышал, из его распахнутого рта свешивался язык, остекленевшие глаза смотрели в одну точку, а его самого нещадно мотало из стороны в сторону. Сабля оставляла на песке причудливые зигзаги.
– Эй, вы, проклятые торгаши! – заплетающимся языком пробормотал Махсум. – Оставьте шмотки и мотайте отсюда подобру-поздорову – мы вас не тронем!
– Я что-то не понял, – Рахимбай повернул голову к Абдулле, обмахивающемуся свободно свисавшим концом чалмы, и удивленно вскинул брови, – это он нам?
– Мне кажется, этот презренный нахал, возомнивший себя разбойником, пытается оскорбить нас, – следом за Рахимбаем возмутился Абдулла. – Эй, охрана! – махнул он рукой. – Наставьте этого наглеца на путь истины. Только недолго, нам пора двигаться дальше.