Я нагнал брата только в широких и полутёмных сейчас сенях дворца, где он забирал плащ с рук дворцового служки.

– Эрик! – я выскочил за ним на крыльцо.

Он обернулся и поморщился, увидев меня:

– Чего разлетелся-то? – недовольно спросил он, снова отвернувшись, и накинув плащ на плечи, взялся за драгоценную застёжку.

– Ты… Ты можешь врачевать?! – задыхаясь от восхищения, проговорил я.

– Ну могу. И что? – поморщился Эрик.

– Почему ты… почему никогда не…

– Что? Не говорил тебе? На черта мне это?

– Это же дар, Эрик! Необыкновенный и редкий, ты мог бы…

– Что я мог бы, Ар? – он сверкнул глазами гневно, оборачиваясь ко мне. – Будь я простой смерд, я, конечно, мог бы озолотиться с помощью этого дара, а на кой ляд мне, царевичу, врачевание? – подняв брови, он пронизал меня взглядом. – Что мне, болезных спасать? Вдыхать вонь их гнили и немощи? Видеть прижизненное разложение их смертных тел? На что мне сдалось это, скажи мне ты, кто всегда был умнее и прозорливее меня? Я потому и скрываю, чтобы никто не принудил меня так или иначе заниматься лечением этих ничтожных людишек, должных прожить положенное им время и уйти разлагаться в прах…

– Эрик, страшный грех – хоронить свой дар. Особенно такой! – воскликнул я.

Он засмеялся:

– И что? Ты меня накажешь? Не забудь: ты мне в зубы, всё равно что себе, так что… – но смех его был не весел.

После той нашей драки мы старались не только не ссориться, но вообще пореже встречаться, тем более говорить. Никто не обвинил нас в гибели деревни, обрушившейся из-за нас, но мы знали, что мы виновны и это стало первым тяжёлым камнем, упавшим на наши души.

Эрик застегнул, наконец, золотые пряжки своего плаща и добавил, взглянув на меня:

– Никто мне не указ, понятно?! Даже ты! Даже особенно ты!

– Я и не думал указывать тебе.

– Да конечно! – скривился Эрик. – Проклятущий кладезь мудрости, черти тебя унеси подальше!

– Высшие силы накажут. Нельзя отказываться от великих даров.

– Иди к чёрту, своему папаше, а мне не указывай! – уже заорал Эрик. – Чтобы я этим холуйским даром гордился, нашёл тоже. Ты над землёй взмывать можешь, а я должен вонючих больных обслуживать в угоду твоему дурацкому дару?

– Своему, не моему, придурок! – разозлился я. – Это же… обессмертит тебя…

– Да я и так бессмертный, или ты позабыл, умник?!.. Пока ты не помрёшь, конечно… Всё, бывай, братец! Да… к Лее близко не подходи, не то зарежу. И не тебя, её…

Надо сказать, я и не думал подходить к Лее, после её измены она совершенно перестала интересовать меня, так что предупреждение Эрика было излишне.

И он сбежал по ступенькам вниз на тёмную улицу, запруженную за воротами людьми, пришедшими за слухом, что царь умирает. Но и на большом крыльце было немало людей, стража, служки, дворовые, все слышали наш разговор, царевичи никогда не стыдились говорить при смердах, не считая их уши людскими.

Вот так и начали расползаться и свиваться в витиеватые картины слухи, а потом превращаться в легенды. О том, что я могу парить над землёй, к примеру, и о том, что Эрбин может исцелить от любой хвори. И особенно, о нашем бессмертии…

…И вот сейчас я очень жалел, что за тысячи лет не приобрёл и тени того дара, которым обладает мой брат, поэтому я лечил странную свою ночную гостью как обычный лекарь, а я за многие сотни лет очень хорошо научился это делать, готовить снадобья, заговаривать, оперировать, утолять боли. Всего этого не нужно было Сингайлу, он может лечить без слов, даже не касаясь, взглядом, и он увеличил свою силу в этом за тысячу лет, мы давно не были людьми…

Так я думал, но пока ходил за умирающей девчонкой, я впервые за многие века снова ощутил себя человеком, будто вернулся в себя… В такого, каким был когда-то, пока был таким, каким она увидела меня, молодым. А ведь вот таким, как это обещала Вералга, меня видит только он, Эрик, другим я всегда являюсь, как хочу, только он видит моё настоящее обличье, неизменное столько сотен лет. И вот второй человек, кто увидел меня мной. Может быть, на пороге смерти она стала зоркой эта девочка, так же как смогла пройти мои препоны и войти в мой дом? Или я вдали от людей утратил способность отводить глаза?

Вот сам Эрбин личин не имеет, он только он. Потому ему, живущему среди людей, приходится уединяться, уходить на поколение от глаз, чтобы вымерли те, кто его помнил и, вернувшись снова прожить среди людей ещё лет двадцать-тридцать.

За эти недели, что она болела, я хорошо разглядел её, я увидел, как истязали её чудовища, которым я по недомыслию своему позволил уйти от моего возмездия, я увидел, как её били, и не один час. Как держали и связывали, грубые верёвки содрали кожу с запястий и лодыжек, как были содраны её пальцы и руки до локтей, когда она дралась с ними, но они были сильнее, их было несколько человек. И…

… да, мерзавцы даже не стали ждать, как велел им Сил, сутки, пока вернётся. Я услышала, как они сговаривались:

– Давайте помнём девчонку, не то вернётся сам и её вусмерть укатает, нам так и не достанется сладкого Мареева пирога! – громким шёпотом сказал один.

– Дак Ветровей головы поотрывает, если придёт, ты што?! Он может, я на охоте видал! – возразил второй.

– Откуда он узнает-то? Скажем: сбежала и делу конец. Натешимся и в воду, как он хотел. Байкалу всё равно, примет и не отступит.

Услышав этот тайный разговор, я поняла, что напрасно решила подождать, пока перестанут трястись колени, и не убежала сразу, едва Сил вышел из горницы, не думала я, что они решатся ослушаться своего господина… Я вскочила на ноги, качнувшись от слабости, потому что почти два дня я не ела, и пережитые муки с этим злым Силом совсем отняли у меня силы, будто он высосал их из меня. Я быстро оделась, они были в соседней горнице, моя же должна, думаю, выходить куда-нибудь в коридор, не знаю, где я, но главное сейчас уйти от них, пока не пришли сделать то, о чём сговариваются. Я приоткрыла дверь и, увидев темноватый незнакомый коридор, уже перенесла ногу через порог, как меня схватили…

Я сразу взялась отбиваться, но удар в живот сразу лишил меня дыхания, мне показалось, что в моём животе разорвались все бывшие там жилы, я ослепла от этой боли… и не чувствовала несколько мгновений, как, схватив за волосы, меня потащили куда-то, а после…

Чувствовать то, что делали эти безлицые чудовища, я не могла себе позволить. Если Сил был ужасен, эти были ужасны и омерзительны втройне. Они смердели отвратительной вонью своих ртов и тел, он был жёсток, но он не ударил меня ни разу, только сжимал и выгибал моё тело так, как ему хотелось, чтобы добиться, чего хотел, но эти, грубые и злобные шакалы, подбирая его крошки, буквально вырывали куски плоти из меня…

Поэтому, думаю, они оставили меня без присмотра, когда, натешившись вдоволь, срезав волосы на моей голове так, что едва не сорвали и кожу вместе с волосами, отправились в соседнюю горницу выпить и закусить, прежде чем прийти и прикончить меня или продолжить, не знаю, что хуже. Конечно, я не должна была и выжить после их издевательств и избиения, даже встать не должна была быть способна и мне сложно передать, какую боль я испытала, заставив себя не умереть здесь, но подняться и всё же выйти в потайной ход. И тихо-тихо пробравшись мимо всех стражников, которые, конечно, вернули бы меня моим мучителям, добраться до лестницы, приведшей меня чудесным образом к чёрному выходу и через конюшню, между тёплых, густо пахнущих крупов сытых царских скакунов, я смогла тихонько выйти на задний двор и побежать по темноте к улице.

Конечно, я могла бы пойти к Марею, и первым, что я хотела сделать, было именно это, но я вспомнила слова Сила о том, что он подарил меня ему… Если он способен был после того, как столько раз говорил мне о любви и доказывая эту любовь каждое мгновение даже нежными взглядами и словами, не то, что подарками и ласками, если после этого он мог просто отдать меня, как обычную вещь, то чем теперь царевич Марей поможет мне?.. И я даже догадывалась, почему Марей так поступил: Сил хотел посватать ему свою дочь. А Сил самый богатый вельможа в Авгалле, едва ли не богаче самого царя. Марей при всех своих восхищавших меня достоинствах, всё же очень любил золото и надеялся при помощи богатства преумножить богатства Авгалла, завоевать соседние царства и начать объединять земли, чтобы создать новое единое царство, как было когда-то в древности, когда царство было едино по всему берегу вокруг Великого Моря…