Временами казалось, что было бы лучше, если он вел разгульную жизнь. Встречая пьяного, пропахшего чужими духами муженька, она бы закатывала скандалы. По утрам в гордом молчании демонстрировала презрение. Но все равно продолжала бы любить!

   Сильверст вспоминал, как пытался тогда подражать Гаю. Маскарад не помог! Женская интуиция хорошо различала фальшивку, и это еще больше усиливало уже не показное презрение. А когда Элиза начала подолгу задерживаться у подруг, жизнь превратилась в настоящий ад. Пытаясь ее выследить, он метался по городу. Но, вместо явных доказательств, получал лишь новые полунамеки, которые как не подтверждали, так и не опровергали неверность супруги. Временами, казалось, что истерзанное ревностью воображение поджаривает его на медленном огне. В отчаянии он просил Господа вывести его из этого кошмара. Просьба была услышана. Но он до сих пор не понимал Небо или Преисподняя ее исполнили...

   Закрыв коз, он перекатил за сарай четырехведерную бадью. Сняв одежду, вылил на себя почти все, что предназначалось для полива огорода. Запасенная утром колодезная вода, немного нагрелась за день, но купание все равно получилось слишком бодрящим. Докрасна растерев кожу грубым полотенцем, Сильверст натянул сменные штаны и рубаху. Они висели тут же, на протянутой за сараем веревке. В своем лесном затворничестве он так и не избавился от некоторых городских привычек, продолжал следить за чистотой тела и раз в неделю устраивал себе баню.

   " Но зачем он делает это сейчас? Ведь и трех дней не прошло после предпраздничного омовения" - мысленно задавая этот вопрос, он знал истинную причину, но стыдился себе в этом признаться.

   Входя в дом, Сильверст услышал звуки струн. Миранда, аккомпанируя себе на лютне, пела старинную балладу. Молва приписывала это произведение знаменитому бунтарю менестрелю. Несколько столетий назад разлетелся по ветру пепел костра, где святая инквизиция сожгла ниспровергателя морали, но нравы куртуазного века вновь вытащили на свет его запретное творчество. Эту балладу Сильверст слышал не впервые, но именно сейчас слова и музыка так растревожили душу. Словно складки тончайшей бархатной мантии струился чарующий женский голос. И казалось, что вместе с ним в келью отшельника нисходит иная правда:

   "Любовь между мужчиной и женщиной - единственная не преходящая ценность этого мира. Она может оправдать и злодеяние и вероломство. Все имеет свою цену, но не жалко пожертвовать вечностью, ради одной ночи страсти."

   Словно завороженный, Сильверст слушал эти весьма спорные истины. Голос и одухотворенное лицо исполнительницы были сейчас сильнее всех иных аргументов...

   Последние месяцы их совместной жизни с Элизой превратились в один бесконечный скандал. Короткие примирения и вспышки нежности быстро сменялись новыми взаимными обвинениями и выяснением отношений. Несколько раз Сильверст заставал жену на коленях перед иконой. В слезах она просила прошения у Святой Заступницы. Но и эти сцены искреннего раскаяния только усиливали его подозрения и ненависть.

   И вдруг в доме наступила тишина. В тот злосчастный вечер, вернувшись от пациента, Сильверст сразу почувствовал перемену. Элиза и раньше часто возвращалась позднее его, но сейчас он всей кожей ощущал зловещее дыхание неизбежности. Слыша стук своего сердца, он пробежал прихожую и остановился посреди гостиной. Все вещи были аккуратно расставлены по местам. Не осталось и следа от беспорядка, который царил здесь в последние месяцы. Что произошло, Сильверст понял еще до того, как прочел на листке бумаге:

   - Прости!

   Но как далек он был от того, чтобы исполнить эту искреннюю и последнюю просьбу! Черная злоба клокотала в душе. Он возненавидел тогда не только Элизу, но и свою размеренную и добропорядочную жизнь. В первые месяцы после ее бегства воспоминания о студенческих гулянках стали, чуть ли, не мечтой об утраченном рае. Как он хотел снова вернуться в то беспечное время! А единственной ниточкой, что могла привести туда, был друг его молодости.

   После того, как дела Гая пошли в гору, они почти не виделись. Отправляясь в гости незваным, Сильверст успокаивал себя:

   " Гай всегда был непутевым повесой. Часто забывал отдать долги. Но он добрый малый, и не оставит старого друга один на один с бедою."

   Больше всего он боялся, что никого не застанет дома, но Гай оказался на месте. Правда, обнять старого друга явно не спешил. Нервно постукивая пальцами по коленям, Сильверст сидел в роскошной гостиной. Дразня взгляд, с картин на него смотрели обнаженные героини языческих мифов. Большие часы на камине неторопливо отстукивали каждые пятнадцать минут ожидания. Он уже собирался уходить, когда на пороге в восточном халате появился Гай. С насмешливой учтивостью извинился за то, что его задержал парикмахер, и поинтересовался:

   - Что привело в столь ранний час господина доктора?

   Для светского щеголя визит действительно можно было бы счесть ранним. А то, что Гай недавно побывал в руках парикмахера, подтверждала сетка на волосах и кудри с палочками для завивки. Однако, тон его голоса не очень располагал к дружеской беседе. Но просто так засвидетельствовать почтение и уйти Сильверст уже не мог. Он долго он ждал этой встречи, и надеялся, хотя бы на дружеский совет!

   Идя в этот дом, Сильверст рассчитывал на задушевную беседу за бутылкой вина. Думал, что, когда они будут вспоминать молодость, расскажет, как соскучился по прежним временам, попросит снова ввести в общество, где в компании беспечных красоток можно будет залечить душевные раны. Однако, вина ему никто не предложил. Бокал пунша, с которым Гай появился в гостиной, он демонстративно отставил на камин, и похоже не собирался звать слугу, накрыть стол для гостя.

   Задушевной беседы не получалось. Чувствуя, что это возможно последний визит в дом старого друга, Сильверст все-таки рискнул изложить свою просьбу. Без должной прелюдии это получилось смешно и нелепо. Усмешка на губах Гая еще больше приводила в смущение и делала речь косноязычной. Наконец, Сильверст замолчал. Он не знал, что говорить дальше, и уже стыдился своих откровений.

   - Так, так! Хотим отомстить любезной супруге за украшение на голове, - насмешливо протянул Гай. Потом, вдруг став издевательски серьезным, начал проповедовать о том, что месть и ревность очень нехорошие чувства. Это очень походило на нравоучения, что Сильверст не так давно читал своему другу. С той разницей, что тогда он, хоть и с налетом превосходства, все же искренне пытался вразумить и наставить на путь истинный. Теперь же над ним откровенно насмехались и мстили за то глупое высокомерие. В довершении Гай прозрачно намекнул, что даже при всем желании ему вряд ли удастся превратить приятеля в галантного кавалера. Наука страсти нежной трудно давалась господину доктору в молодости, а сейчас даже и рассчитывать не на что.