Заливка корпусов снарядов тротилом на заводе взрывчатых веществ. 1914 год

Упаковка снарядов на заводе взрывчатых веществ. 1915 год

Это был первый отечественный государственный завод по изготовлению новейших для того времени бризантных взрывчатых веществ – тротила и тетрила, а также по соответствующему снаряжению боеприпасов.

Осмотр снарядов на заводе взрывчатых веществ. 1914 год

Подготовка корпусов снарядов на заводе взрывчатых веществ.

Песни – явление очень сложное. Далеко не все в этой области подчиняется видимой логике. Мелодия непостижимым образом воздействует на чувства, на нее ложатся слова, меняется настроение. Причем настроение как слушателей, так и исполнителей. Подобные свойства известны испокон веков, использовать их тоже научились испокон веков, а вот создавать искусственно чаще всего не удается. Сколько «заказных» песен умерло, кануло в забвение? Творили их вполне квалифицированные, знающие свое дело поэты и композиторы. Исполняли прекрасные артисты. Исполняли целенаправленно, настойчиво (а то и навязчиво). Нет, песни не обрели души и людей за душу не взяли. Так и постигла их судьба всего мертворожденного.

Но нередко случается обратное. Мелодия не ахти какая, и слова будто первые попавшиеся, а песня живет, захватывает. Например, что может быть ценного и выдающегося в стихах: «Соловей, соловей, пташечка, канареечка жалобно поет…». Между тем, сколько поколений русских солдат маршировало под эту песню? В. А. Гиляровский, решивший в юности «пойти в народ» и присоединившийся к бурлакам, вспоминал: ватага, тащившая на бечеве баржу, на самых трудных участках пути затягивала: «Белый пудель шаговит-шаговит…». Будущий журналист и поэт удивленно расспрашивал старых бурлаков – почему именно пудель? Почему белый? Почему шаговит? Никто ему не смог толком ответить. Песня досталась от предшественников, таких же бурлаков. Она была известна всем, и все знали, что «Белый пудель» помогает сосредоточить усилия, вот и пели [45]

Русский поэт XIX века Иван Иванович Козлов сумел интуитивно нащупать тайные струны песенного искусства. Об этом свидетельствует хотя бы его знаменитое произведение «Вечерний звон». А в один прекрасный день Ивану Ивановичу попалось на глаза английское стихотворение Чарльза Вольфа, посвященное генералу Джону Муру. Генерал был боевой, в эпоху Наполеоновских войн сражался в Голландии, Италии, Египте, Вест-Индии. Возглавлял экспедиционный корпус в Португалии, в 1809 году французы разгромили его под Ла-Коруньей, в бою сложил голову и сам командующий. К России он не имел ни малейшего отношения. Но англичане выступали союзниками нашей страны против Наполеона, да и само стихотворение понравилось Козлову. В 1825 году Иван Иванович перевел его на русский язык под названием «На погребение английского генерала сира Джона Мура»:

Друг Козлова Александр Егорович Варламов был композитором-дилетантом. Но очень хорошим дилетантом, музыку «Вечернего звона» написал именно он. Подобрал мелодию и к «Джону Муру». Родился романс. Он стал популярным, особенно среди офицеров. У них и подавно не было причин для особых симпатий к погибшему английскому коллеге. В русской армии хватало куда более ярких личностей. Но ведь в песне не упоминалось ни имени генерала, ни национальности. Речь шла просто о павшем герое – подчиненные хоронят его в короткую ночную передышку, а сами готовятся идти в новый бой.

Между тем, и на окраинах России гремела война. Жестокая и долгая война на Кавказе. Там погибали свои герои, и пули отнюдь не обходили стороной генеральские эполеты. Наоборот, горцы в первую очередь старались взять их на прицел. А русские военачальники за спины подчиненных не прятались, бывали в самом пекле. Песню услышали и запели казаки, немножко обработав ее под кавказскую обстановку. Например, заменили высокопарное «И с валу ударил перун вестовой» на «казак вестовой». Слегка подправили и мелодию, чтобы стала более привычной для них.

Подхватили песню и военные музыканты. В новой аранжировке, в исполнении духовых оркестров, романс превратился в траурный марш. Военный траурный марш. Слова – соответствующие, ритм – подходящий. Тяжелый и при этом мерный, хорошо звучит в торжественный такт шагов. Когда случилось это превращение, в точности неизвестно. Существует предположение, что в первый раз марш прозвучал на похоронах генерал-адъютанта Карла Ивановича Бистрома, умершего в 1838 году от старых ран, в том числе и кавказских. Во всяком случае, марш получил очень широкое распространение, стал традиционным в русской армии.

Разумеется, его слышали и революционеры. И у них песня также оказалась востребованной. Стоит отметить, что правосудие Российской империи относилось к смутьянам достаточно мягко. Казнили считанные единицы, только за самые серьезные преступления. За организацию вооруженного бунта в воинских частях, за подготовку цареубийства, террористические акты. Остальные подстрекатели и агитаторы отделывались ссылками, тюремным заключением. Но ведь и в камерах или ссылках революционеры иногда умирали. Чаще всего – от естественных причин, болезней, особенно от чахотки. Интеллигенция Санкт-Петербурга нередко страдала ею: сырой климат, нездоровый образ жизни. Тюремная тоска, переживания, условия в камере могли усугубить болезнь. Бывало и так, что сказывался непривычный климат в местах ссылки, отсутствие навыков к физическому труду (хотя все рьяно выступали за «рабочих и крестьян»). Случалось, что ссыльные падали духом, спивались, доходили до самоубийства [135].

Зато похороны любого умершего или покончившего с собой революционера становились важным событием для его соратников. Это была легальная возможность организовать демонстрацию! Никто же не запретит знакомым идти за гробом. Похороны – они и есть похороны. А на похоронах можно нагнетать озлобление против «царского режима» и «палачей». Жертва налицо – вот она. Русский народ отзывчивый, всегда жалеет пострадавших. По такому поводу можно выпустить листовки, устроить митинг над могилой. А для сплочения людей очень полезной бывает песня…

В 1870-х годах Антон Амосов, публиковавшийся под псевдонимом А. Архангельский, использовал известный мотив «Не бил барабан перед смутным полком», но слова сочинил другие:

Революционерам понравилось. Песня была про них самих, возвышала и героизировала их. Позволяла и пожалеть себя, это было особенно приятно. Поешь и млеешь душой, впору даже слезу пустить: мы-то – подвижники, бескорыстные и самоотверженные. За всех, за народ страдаем, а с нами вон как обходятся. Но одобрение и понимание обеспечивалось лишь в том случае, если исполнять в своем кругу. А если запеть на улицах, песня обладала серьезными изъянами.