Ночь в больнице
Жена всерьез верит, что люди болеют не просто так. Болезнь приходит, когда нам требуется отдых, говорит она, когда мы нуждаемся во внимании или забываем о своих интересах ради работы. Чушь, конечно, но ведь стоило мне только подумать, что местность вокруг такая живописная, пожалеть, что я спешу – и вот, пожалуйста.
Наркоз еще немного вязал, и держать телефон было трудно. Я лег на бок и просто положил его на щеку:
– Катюш, всё хорошо, больница как больница, районная. На работе предупредил, больничный открыл. Уже гораздо лучше. Да, государственная. Нет, не разруха. Я взял платную палату на двоих.
– Сосед-то хоть нормальный?
Я медленно выдохнул, чтобы избежать раздраженных интонаций. Палата маленькая, а голос у Кати очень объемный, особенно, когда она волнуется. Казалось, это «…нормальный?» даже от стен отразилось. Я посмотрел на соседа и постарался максимально красноречиво изобразить извинение. Сосед, пожилой интеллигентный мужчина, махнул рукой и усмехнулся в ухоженную почти седую бороду.
– Катюш, хороший сосед. Давай ты мне лучше пиши, ладно? И не переживай, обещали выписать уже дней через пять, скоро буду дома. Целую.
Я убрал телефон и пояснил:
– Жена волнуется.
– Хорошо волнуется, – дружелюбным голосом отозвался сосед, – искренне. Вы ведь давно вместе, правда?
– Да, восьмой год уже.
– Оно и видно. Только о действительно дорогих людях можно так, хм… некрасиво волноваться.
Сосед вернулся к чтению – какой-то толстой потрепанной книге, явно не из разряда беллетристики, а я остался в чуть смущенном состоянии. Он явно хотел сгладить ситуацию, но это «некрасиво волноваться» прозвучало как-то резко, мне стало немного обидно за Катю. С другой стороны я интуитивно понял его и знал, что обижаться тут не на что.
Я задумался о людях, которые странно формулируют свои мысли. Мне уже доводилось встречать таких, и обычно это были умные, глубокие люди. Общаться с ними сложно, для этого надо настроиться на их манеру. В молодости они страдают от одиночества, а потом либо обтачивают свою речь по общему шаблону, либо перестают и пытаться, и живут себе спокойно, окруженные достойными собеседниками, способными без труда уловить все оттенки и значения выбираемых ими слов.
В больнице всегда чувствуешь себя ребенком. Ничего от тебя не зависит, ты лежишь, перебираешь мысли, листаешь ленту и ждешь, пока директор-главврач или воспитатель-медсестра скажут, что делать дальше. Я осторожно, чтобы не потревожить шов, сел ближе к окну.
Палата была на первом этаже, и я мог наблюдать за жизнью провинциальной столички. Улица с потрескавшимся асфальтом, редкие машины, много зелени. Время от времени мимо проходят простые люди – хмурые заводские работники, неловко накрашенные продавщицы – по крайней мере, в моем представлении именно такой род занятий им подходил. Прогуливаются семьи с колясками, шумят непосредственные дети. Я достраивал в фантазии жизни этих людей: этот приехал сюда из деревни, совершив самый решительный шаг в своей жизни, а эта мечтает переехать в настоящий город, вырваться из вчерашнего ПГТ с бумажным заводом в качестве градообразующего предприятия.
Солнце опускалось, пели птицы, неуверенно чирикнул первый сверчок. Пахло краской и травой. Я был эмоционально наполнен гораздо мощнее, чем в наш последний отдых на островах.
– Провинция хороша, когда ты в ней проездом, – сосед задумчиво наблюдал за мной. Я с ходу не нашел, чем поддержать беседу, и просто ответил с улыбкой:
– Нечего добавить.
– Я Игорь Михайлович, можно Игорь.
– Сергей. Вы здесь…
– Приехал на обследование. Местный гастроэнтеролог мой студент и хороший друг, а главное, вполне сносный врач. Так что и вам, Сергей, нечего переживать.
– Так вы профессор?
– Да, уже тридцать лет преподаю, вот нашел повод отдохнуть от студентов. А вы чем занимаетесь?
– Операции с землей, ничего интересного. Возвращался из командировки и тут аппендицит, простите за подробности. Провинция хороша, если в ней есть больница с как минимум одним хорошим специалистом.
– Нечего добавить – усмехнулся мужчина.
В час обхода, ближе к семи, в палату зашел врач, и я стал свидетелем теплой дружеской встречи. Мужчины выглядели ровесниками, лет на 50-60, и, поскольку карьерные достижения и социальный статус в больнице теряют вес, я чувствовал себя просто самым младшим – ребенком, случайно попавшим на взрослую встречу. Врач собирался зайти после отбоя «с коньячком». На вопросительный взгляд Игоря Михайловича он изобразил великодушный жест и сказал, что перед обследованием немного можно, для чистоты эксперимента. Тут они вспомнили обо мне. Воспитание явно не позволяло Игорю игнорировать присутствующего, и он спросил:
– А вы, Сергей, к нам не присоединитесь?
– А вот Сергею однозначно рано – перебил врач. Игорь смутился, а я попытался сгладить ситуацию.
– Всё в порядке, я в общем-то не пью, да и не умею. Надеюсь, вам не помешает мое присутствие.
Мое присутствие никому не мешало. Я послушал ностальгические истории про то, как молодой совсем профессор Игорь Михайлович учил основам медицины своего безалаберного студента. Невольно узнал про семьи этих двоих, про их проблемы с родственниками и здоровьем, и уже стал засыпать, когда разговор зашел на очень странную тему с явным оттенком интриги. Речь шла о некой Алине, врач спросил, не вышел ли Игорь на ее след. Тот ответил, что нет, затем они помолчали около минуты и заговорили совсем в другом тоне.
– Я звонил ее матери, – приглушенным голосом объяснял Игорь. Та сказала, что для нее Алина уже давно потерялась, связь они не поддерживали. Последнему работодателю звонил – она пристроилась на какой-то ферме чуть ли не дояркой, фокусы свои показывала. Вроде любовницей председателя была. Но там тоже о ней давно не слышали. В роддоме со мной даже разговаривать не стали, сказали, чтобы я катился к чертям «вместе с этой шалой». В общем, никакой новой информации. Может, там и держат ее до сих пор.
– В Японии?
– Да, в университете. Я и туда звонил, но что я могу сказать? Я ей не отец, даже не научный руководитель. Просто любопытствующий.
– Вот так чудеса и умирают.
– Да. Ну а что было ей делать? Ее мать родная видеть не хочет. Алинка сама говорила, что если ее ученые на атомы не разберут, то простые люди разорвут. Говорила так и смеялась – ну, ты помнишь.
– Ага, как ненормальная хохотала. «Я – импульс, я – первичное, понимаете, я вашу медицину так и так вертела»… И хохочет.
– И правильно хохочет, потому что и вправду вертела.
После этого разговор перестал клеиться, и вскоре врач пожелал нам доброй ночи. Я лежал в темной палате, в открытое окно просто хлестало запахом ночной природы, лета и молодости. Сверчки пели так, что заглушали уходящие шаги в коридоре. Я не мог заснуть. Я знал, что эта тайна навсегда улизнет от меня, если я не спрошу прямо сейчас.
– Игорь, простите, что лезу не в свое дело. Покоя не дает история Алины. Расскажите, будьте добры, если это не слишком личное.
Он молчал, я ждал. Теперь я уже жалел, что спросил. Либо меня поставят на место, либо история окажется самой обычной и ночь потеряет свою магию. И тут Игорь заговорил:
– Да, знаешь, очень личное. Есть такие истории, которые, казалось бы, тебя напрямую не касаются, но именно они становятся центральным объектом твоей жизни. Тут нет секрета, об Алине многие знали, но не верили. Своими глазами видели, и не верили. Потому что слишком всё приземленно, буднично, кажется, что стоит копнуть глубже, и найдется объяснение всей этой метафизике. А я вот копнул. Часто говорят, что многие ученые, особенно естественники, к старости уходят в религию. Потому что за всю жизнь не могут найти ответа на какие-то вопросы и видят в них руку провидения. И, знаешь, Алина – моя религия. Сейчас у меня такое чувство, что именно я должен был ее беречь. Ну а как ее убережешь? Неподходящий, прямо говоря, персонаж для своих… данных. Я два года ее совсем на курсе не замечал – знаешь, приезжают такие провинциалки, учатся еле-еле, на зачете двух слов связать не могут. Не потому, что глупые, а потому что выросли в среде, где умного слова порой за всю жизнь не услышишь. Мало кто из таких заканчивает учебу, а если и получают диплом, то уезжают обратно в деревню, в местном травмпункте парацетамол перебирать. Я и имя-то ее узнал только когда ее исключали. Уже через год к ее матери с деньгами ездил, чтобы не послала куда подальше, а рассказала про Алину. Зато теперь могу пересказать биографию почти с самого детства. Послушай, если интересно, это очень… расширяет горизонты, так сказать.
