И вдруг, глядя на Аню, я очень явственно осознал, что, несмотря на смертельную опасность сахарного диабета, я являюсь стойким поклонником и ценителем вот такого дорогущего сладкого шоколадного бисквита и, чего уж там скрывать, самым настоящим сладкоежкой, которого не исправишь и не заставишь жить на диете, придерживаясь здорового образа жизни, отказывая себе в сладком. «Нет. Нет и еще раз нет. Этого не может быть, потому что этого не может быть НИ-КОГ-ДА».
Аня – очень неглупая девушка, прекрасно понимая, какой она своим видом производит вау-эффект, разглядывая себя в зеркало, вроде как полностью абстрагировалась от всех, никого не замечая вокруг, занималась только собой, но однозначно ощущая спинным мозгом те сверхвосторженные взгляды, которые вперила в нее не только мужская, но даже женская часть нашего коллектива. Уверен на все сто пятьдесят – втайне наслаждалась этим. Она, провоцируя всех нас, не спеша, с достоинством и грацией богини, доводила свой и так совершенный в высшей степени образ до полного, умопомрачительного, безукоризненного эталона женской красоты и привлекательности. То взмахнет рукой, поправит чуть выбившийся локон, то томно пригладит ткань на груди и на бедрах, разглаживая несуществующие складочки, по очереди проверит оба браслета на запястьях, насколько прочно они сидят, после чего, чтобы разглядеть себя получше и удостовериться в законченности своего облика, Аня делает шаг назад от зеркала, от этого действия ткань ее туники, чуточку шурша, приходит в движение, как живая, всколыхнувшись, нервной дрожью пробегает сверху донизу по соблазнительной фигуре, еще плотнее прижимаясь к Аниному телу, впиваясь в него, сливаясь с ним. От нее, как от эпицентра разрушительного урагана, в разные стороны исходят всепоглощающие двенадцатибалльные волны чувственного животного магнетизма. Это даже не шторм – это настоящее цунами.
«Анечка, мерзавка ты этакая. Черт тебя побери, что ж ты с нами всеми делаешь? Вот же дрянь». Я понимаю, что больше эту изощренную пытку вынести не в состоянии. Можно, конечно, попытаться отвернуться и смотреть в другую, противоположную сторону, но взгляд, как намагниченный, все равно будет возвращаться против моей воли к этому вселенскому чуду, иконе чувственности и сладострастия. Сердце колотится как бешеное, во рту пересохло, голова пошла кругом, и земля мало-помалу начала уходить из-под ног. Так недолго и в голодный сексуальный обморок плюхнуться, а это на сегодня совсем не входило в мои планы. Чего мне сейчас очень хотелось – это как-то собраться и из манной каши-размазни превратиться в стойкого волевого мужчину, хладнокровного командира группы, крутого перца, полного хозяина своих эмоций. Таких типов с каменными лицами обычно изображают на плакатах под надписью, выделенной жирным шрифтом: «Не хватайся за оголенный провод, чувак».
Естественно, я тут же сотворил очередную глупость. Включил главнокомандующего, решив таким образом напомнить о себе и заодно хоть как-то стряхнуть с себя это наваждение.
– Команда, – громко сказал я. – Слушай сюда. Все. Хватит возиться и марафетиться. Немедленно заканчиваем сборы, завтракаем и улетаем. Времени у нас не так много. Напоминаю всем: с этого момента говорим между собой только на юпинянском, это приказ, – и в конце совей зажигательной речи для связки, так сказать, слов и показывая всем, насколько свободно владею юпинянским, я лихо впендюрил в окончание своего монолога несколько крепких словечек из местного лексикона портовых грузчиков и постоянных обитателей лукренонских трущоб. Даром что учил. Звучало это примерно так: «Пиндоло, маноло, ультяпо», – что означало в переводе на наш русский, опять же примерно, что-то среднее между «Ешь твою медь», «… твою мать» и «… ту Люсю». Последние два – с обязательным для таких случаев глаголом еб…ть. Вышло как-то грубовато. Но результата достиг. Внимание на себя обратил.
В зале повисла тишина. Все дружненько так посмотрели на меня. Аня перестала прихорашиваться, отвернулась от зеркала, неспешно подошла ко мне, уничижительно сверху донизу окатила взором своих карих с поволокой очей, после чего на чистом юпинянском процедила:
– Имбецил.
Ну, в смысле аналог этого нехорошего слова на местном диалекте, причем в ее устах это звучало уж очень оскорбительно. Затем так же не спеша, преспокойненько, слегка покачивая своими крутыми бедрами, пошла, словно плывя, на выход. Я смотрел на удаляющуюся суперсоблазнительную фигуру, на ровную, с вызовом расправленную спину, на туго обтянутые тонкой пурпурно-лиловой тканью перекатывающиеся при ходьбе туда-сюда аппетитные литые ягодицы и думал: «Матерь божья, святые угодники, нимфы в раю, глядя на эту картину, нервно курят, причем в затяжку». А ведь в переводе на наш мужской язык все Анины жесты и действия сейчас означали одно: «Смотри, недоумок, что потерял, грызи теперь локти». Ну, во всяком случае, так я это перевел, хотя вполне может быть, что толмач из меня не очень.
– Э-э-э-э, – укоризненно покачав головой, печально выдохнула Алина. Махнула рукой, мол, что с имбецила взять, кроме анализов, и тоже направилась вслед за Аней, то и дело озираясь и как-то странно поглядывая на меня, но, слава богу, молча. За Алиной устремилась Женя.
– Олег, как тебе не стыдно? Ты совсем совесть потерял? – рядом со мной неожиданно оказалась Жанна. Сдвинув брови и зло раздувая ноздри, она метала в меня молнии. Это за неимением под рукой чего-нибудь другого – повесомей, помассивнее и потяжелее, например, дубины или бейсбольной биты.
«Ба-а-а, это мне чудится или действительно одна из наших ярчайших представительниц прекрасного пола, а по совместительству еще и ярый обличитель, обвинитель, прокурор и много еще чего другого в одном лице, все-таки снизошла до того, чтобы поговорить с таким ничтожеством, как я? Интересненько».
Я с чувством живейшего любопытства присмотрелся к Жанне повнимательнее. С одной стороны, она вроде как на взводе и пышет гневом, напоминая собой вулкан Этна, готовый вот-вот взорваться, поднимая высоко к небу клубы дыма и пепла вперемешку с раскаленной лавой, даже очень похоже на то, что девушка созрела для того, чтобы в сердцах, от всей души влепить мне увесистую пощечину, но, с другой стороны, если вглядеться еще более внимательно, докапываясь до самой сути, то понимаешь, что ее праведный гнев немного наигранный, я бы даже сказал слегка с перебором – опереточный. Кажется, я понял, в чем тут дело. Эврика. А дело, товарищи, в том, что красавица Аня произвела своим видом форменный фурор, на сей раз замкнув все внимание окружающих на себя. Жанна, безусловно, тоже безумно красивая и безумно сексапильная девушка, но в своей белоснежной тунике выглядела попроще и на данный момент явно проигрывала ярко-жгучей брюнетке с каштановым отливом Ане, и это Жанну, также привыкшую выделяться среди всех, быть центром всеобщего восхищения, здорово злило, хотя они обе вдруг и стали самым непостижимым образом подругами – не разлей вода. Вряд ли кому-то из них просто так захочется уступать корону. Жанне надо было любой ценой заставить вновь обратить на себя внимание, заявить во всеуслышание, что она не сошла с дистанции и, в конце концов, готова вернуть себя на пьедестал, на высшую ступеньку, спихнув конкурентку как можно ниже. Дружба дружбой, но дух соперничества никто не отменял. В этой постоянной ой какой нелегкой борьбе за титул «Мисс Вселенная» все средства хороши. Моя скромная персона для этой цели вполне подходила. И то, что есть, за что меня потрепать, было для Жанны очень кстати.
Женщины. Что тут скажешь, как любил говаривать последний президент одной сверхдержавы, которую он же по заданию другой сверхдержавы за совсем скромные отступные с успехом и развалил: «Вот где собака порылась».
Ну что же, это для меня шанс. Шанс на то, чтобы хоть как-то нормализировать мои отношения с той частью экипажа – я имею в виду Аню и Жанну, – которая считает меня законченным сукиным сыном, только потому что я на некоторое время слегка потерял голову. Не сдержался и прыгнул в кровать к той, которую когда-то любил. Значится, так, прежде всего надо как зайчику на мягких лапах поладить с Жанной, после чего помочь ей дотянуться до верхней строчки в турнирной таблице. Хорошо зная Аню, та, почувствовав, что пальма первенства ускользает у нее из рук, точно не захочет уступать лидерство и вынуждена будет смягчить свои санкции по отношению ко мне. Формулу, которую когда-то вывел римский сенат, – «Разделяй и властвуй» – я решил взять на вооружение, она всегда действует безотказно, в этом у меня нет никаких сомнений. Так, шаг за шагом, придерживаясь такой стратегии, я буду продвигаться вперед. Мне правда очень надо вернуть расположение Жанны с Аней, то, что сейчас происходит между нами, никуда не годится. Так больше продолжаться не может. Этому надо положить конец. Я не хочу, чтобы они, сторонясь, молча презирали меня, ну или в лучшем случае услышать от них, как плевок в лицо, далеко нелицеприятные высказывания в свой адрес. Не хочу быть больше для них жупелом, а очень хочу выправить во что бы то ни стало наши рухнувшие взаимоотношения, чтобы они вернулись к теплым, дружеским и мы снова могли нормально, по-человечески общаться. Без прямых оскорблений и язвических подковырок. Мне этого очень не хватает, а в выигрыше от этого будут все, не только я, но и прежде всего наше дело. Мы там, внизу, на Юпинии, должны быть единой командой, не разрозненной пятерней, а мощным сжатым кулаком. Иначе все у нас пойдет через жопу. Ради этого я готов и схитрить. Так что я принял твой вызов, Жанночка, и готов третьей силой вступить в ваше с Аней состязание. Свисток, мяч в игре, и он сейчас на моей половине поля. «Играть» мы постараемся по моим правилам. Жанна явно ждала моей реакции на ее взрывную тираду. Заставлять девушку ждать не политично. Поэтому я, насколько позволяло мое актерское мастерство, напустив на физиономию как можно больше раскаяния, расшаркиваясь ножками, заламывая ручки, потупив глаза в пол, слегка заикаясь, промямлил:
