– Как твой переезд?

– Нормально, уже обосновалась. Захочешь – приезжай на выходных, если погода прояснится.

– В выходные мы с Метом поедем на концерт, – пожала плечами Сьюзен. – Может на следующих.

– Да у вас всё серьёзно, – Ребекка несколько раз кивнула с многозначительной улыбкой.

– Ещё как, – ответила Сьюзен, состроив похабную гримасу. Ребекка хихикнула, поняв намёк. – А Макс кстати где?

– Договорились, что созвонимся и встретимся где-то тут. Пока не видела его.

– И всё равно не могу понять, как можно остаться друзьями после расставания. Вам что, по сорок лет?

– Подрастёшь, и всё поймёшь, девочка моя, – сказала Ребекка, обняв рукой Сьюз за шею.

– Нет, я серьёзно, – не унималась Сьюз. – Ты ему дрочишь что ли? Был у меня один такой друг…

Ребекка захохотала, запрокинув голову.

Разговаривая, девушки поднялись на четвёртый этаж, где не наблюдалось ни студентов, ни преподавателей. Они неторопливо шагали по коридору, по правую сторону тянулся ряд окон, в них виднелись два соседних корпуса, массивные здания с плоскими черепичными крышами и каменными фасадами, частично скрытыми за пихтами и разросшимися кустарниками. Корпуса, стоящие на возвышенности пологих холмов с идеально подстриженной травой, соединялись пешеходными дорожками, вдоль которых стояли скамьи и старомодные фонарные столбы.

– Ты ведь не против, если я буду прибегать к тебе на литературу, – вдруг сказала Сьюзен, будто вспомнив нечто волнительное для неё.

– С чего такое рвение? – со скепсисом спросила Ребекка.

– Мне сокурсница рассказала, что вашему факультету достался лакомый кусочек, Генри Нордс… – Сьюзен с недоверием нахмурилась, но Ребекка лишь вздёрнула плечами: – Писатель, журналист, – медленно проговорила она, словно объясняла ребёнку.

– Нет, не знаю такого, – просто ответила Ребекка.

– Как же так! – Сьюзен встала на месте, с сокрушением раскинув руки. – Ведь это по твоей части.

– Ну, не слышала я, – Ребекка вскинула руки, передразнивая Сьюз. – Брось теперь меня львам за то, что я не повёрнута на медийном фоновом шуме, как все остальные.

– Фоновый шум значит? – Сьюзен с серьёзным видом посмотрела на Ребекку и звучно вздохнула, словно поставила только что психический диагноз.

– Перестань, – засмеялась Ребекка, пряча глаза в ладонях.

– Так вот, Генри Нордс будет у вас преподавателем в этом семестре.

Ребекка покивала в ответ, вытянув губы.

– Ты что, это ведь та-а-ак классно! – по-прежнему сокрушалась Сьюз.

– А ты фанатка его книг?

– Ну, книг я его пока не читала, зато на фото в Википедии он красавчик.

Заливистый смех девушек разнёсся по пустым коридорам.

4

Роберт заглушил мотор. Ребекка и Дэнни вышли из «лексуса».

Дэнни держался чуть позади отца и сестры, пока те, что-то обсуждая, шли по дорожке.

Лёгкость настроения, сопутствующая ему со школы, рассеялась, Дэнни в глубокой задумчивости, отчего под гладким лбом между бровей появлялась складка, рассматривал дом. Дом ему нравился и не нравился одновременно.

В первый день, когда взгляду предстала белая махина в окружении леса, ему почему-то стало тревожно. Ему отчётливо запомнилось тогдашнее яркое, однако совершенно неясное ощущение, будто бы дом, шикарный и красивый точно с открытки, аккуратные гравийные дорожки, окружающие пятачок участка деревья – всё это лишь предвестники чего-то совершенно иного. Словно разглядываешь картинку на коробке новой настольной игры. Картинка – это всего лишь картинка, а то, что скрывается за ней – уже совсем другая история. Понятнее выразиться Дэнни не мог.

А затем, пока близкие были заняты разгрузкой коробок с вещами, Дэнни почувствовал тягу, успокаивающую, оттого очень даже приятную, и без малейшего сопротивления последовал по лужайке с не покошенной травой. Он прошёл под огромным дубом, ощущая под подошвами кроссовок бугорки желудей, прямиком на задний двор. Родители и сестра остались на другой стороне дома, отсюда их не было слышно, и Дэнни ощутил, будто переместился на многие мили. Но Дэнни не испугался одиночества, потому как глядя на лес, чувствовал умиротворение. И что-то ещё.

Это что-то заставило его наклонить голову и прислушаться, будто бы он что-то слышал, однако его окружала тишина. Дэнни, вглядываясь в исполинскую стену сосен, понял, что может простоять так целую вечность, но сзади его окликнул отец.

Вот и теперь Дэнни что-то ощущал. Вот только что это было? Словно едва заметный зуд где-то под кожей, источник которого никак не определить.

Ребекка, поднимаясь по ступеням вслед за отцом, мелодично рассмеялась, её смех благотворно повлиял на него, и Дэнни, растерев пальцами глаза, словно только что очнулся после тревожного сна, проследовал в дом. И всё же, закрывая за собой дверь, возникло ощущение, будто бы за ним наблюдают.

Генри приезжает на работу

1

На пустую и размашистую, словно футбольное поле парковку кампуса въехал старенький «Вольво». Тусклым светом фар он подсвечивал утренние завитки тумана и, поскрипывая, пересёк асфальтированную площадку, где остановился, едва не коснувшись передним бампером невысокой таблички с надписью «Генри Нордс». Фары погасли, мотор затих.

Генри Нордс подобрал с пассажирского сиденья с узором из тысячи трещинок на коричневой коже пачку «Мальборо» и прикурил от Зиппо. Опустил окно, выпустив наружу сизые струйки дыма на милость холодному воздуху и посмотрел на наручные часы, на вид не менее древние, чем его автомобиль (с историей, – как любил говорить сам Генри, когда кто-то иронично вопрошал, почему тот не поменяет скрипучий автомобиль), он прибыл раньше почти на целый час.

Вчера в полдень его таки разбудил телефонный звонок. С жуткой головной болью, рукой он нашарил сотовый на полу у кровати, где Генри спал в одежде на покрывале. Поднося телефон к уху, не до конца протрезвевший, с подкатывающей волнами тошнотой, Генри уже точно знал – в чём-то он облажался, – хоть и не понял ещё в чём именно.

Он начал вспоминать, что ранее уже слышал звонивший телефон, но тогда и не силился приоткрыть глаза. Зато голос из трубки, принадлежавший секретарю декана, просветил Генри на этот счёт.

Сославшись на внезапное недомогание желудка, Генри убедил девушку (из-за сухого тона он не смог определить её возраст), что к завтра он будет в полном порядке. Выслушав краткую инструкцию по поводу распорядка рабочего дня, он швырнул сотовый рядом с собой на кровать и перевернулся на спину, подмяв под себя пустую пачку, отчего весь мир нещадно сдвинулся со своей оси.

Напился накануне и проспал, с сокрушением подумал Генри, запустив пальцы в чёрные, лишь на висках тронутые сединой, волосы. Звучит, как приговор.

Он лежал в спальне своей квартиры, мужчина сорока девяти лет, с нестареющим лицом (как однажды сказала ему одна девушка в баре, узнав его возраст), спертый воздух казался плотным, почти осязаемым от сигаретного дыма и перегара. Лицо Генри пылало, ноздри с шумом втягивали воздух, надрывные стуки в груди отдавались по всему телу, а в дёснах и вовсе с ноющей болью. Генри с обречённостью понимал, полегчает ему лишь ближе к ночи. При условии, если он не решит опохмелиться. Но этого позволить он себе не мог, тем более после того как не явился в первый день на свою новую, постоянную работу, где наверняка ему готовили радушный приём. Он грязно выругался.

Возможно причина крылась в том, размышлял Генри, сидя за рулём перед зданием университета, что он, как ни терзай своё сознание, не мог представить себя в роли преподавателя. Точнее, ему не представлялась возможным вообразить себя в какой бы то ни было иной роли, кроме как писателя, коим когда-то звался короткий период своей жизни.

Генри уставился на белую табличку со своим именем, выведенным чёрной краской по трафарету, в свете только-только занимающейся зари, она будто бы светилась на фоне окружавшей черноты. И вдруг весь воздух из салона его автомобиля словно выкачали. Пульс подскочил, теперь сердце не стучало, оно вибрировало в тесной, содрогающейся от коротких вздохов груди. Галстук удавкой впился в шею, Генри чувствовал, как лицо наливается кровью, ему даже на секунду представилось, проткни щёку иголкой, и из неё тут же брызнет красный фонтан, как если выбить пробку из огромной бочки вина.