Генри потянулся к ручке двери и выронил дымящуюся сигарету, та отпрыгнула от края сиденья между ног, и в всполохе искр упала на пол солона.
Он вылетел в прохладу улицы на пустовавшую, не считая пяти машин, парковку, спотыкнулся, едва не распластавшись на асфальте, и принялся жадно вдыхать воздух, уперевшись руками в согнутые колени. Сначала полвдоха животом, и ещё полвдоха грудью, после чего медленно выдыхал ртом. Он шумно вдыхал и выдыхал воздух, два раза вдыхал, и один раз выдыхал, с закрытыми глазами, снова и снова, точно перевоплотившись в воздушный компрессор.
Этому приёму Генри научился у психотерапевта, к которому обратился в связи с выстреливающими в самый неподходящий момент паническими атаками. Самым удивительным в двухступенчатой дыхательной технике, как называл её Генри, было то, что при всей её простоте она и в самом деле работала.
Отдышавшись, Генри выпрямился и поправил ворот кожаной куртки, огляделся, убедившись, что его никто не застал за столь интимным эпизодом из жизни, затем вернулся к «Вольво» и подобрал тлеющую на резиновом коврике сигарету.
– Извини, старина, – с грустью проговорил Генри, затушил грязную сигарету в переполненной пепельнице, вмонтированной под радио, и смахнул пепел с сиденья.
Он провёл ладонью по покрытому холодной испариной лбу, подтянул узел тёмно-зелёного галстука, обошёл автомобиль и подхватил с пассажирского сиденья сумку. Водрузив её на плечо, он не почувствовал тяжести, так как сумка содержала следующее: большая линованная тетрадь (такие же он когда-то давно использовал для написания книг), оранжевая ручка «Big» и красное яблоко, – что ещё требовалось преподавателю литературы для «продвинутых» он пока не представлял, но собирался выяснить сегодня.
В окнах главного крыла, каменной глыбы с плоской крышей, ассоциировавшейся почему-то у Генри с фабрикой чокнутого Вилли Вонки, горел свет лишь в коридорах, тёмные окна аудиторий отражали небо с проступающими сквозь облака полосками цвета индиго, хотя всего несколько минут назад небо было абсолютно чёрным.
На входе он поприветствовал охранника, мужчину шестидесяти лет, сидящего за столом с книгой Эдмонда Гамильтона. Увидев озадаченность на его усталом лице, Генри достал из кармана твидового пиджака новенький бейдж, полученный им от декана Уодона при втором своём визите в университет неделей ранее, и с сияющей улыбкой продемонстрировал его охраннику.
Прогулочным шагом он двинулся дальше, но охранник его окликнул.
С миной удивления Генри обернулся.
– Подождите минутку, – доброжелательно проговорил охранник и, несмотря на весь свой усталый вид, проворно нырнул за соседнюю дверь. Он вернулся с двумя ключами на брелоке, где значилось «303», и протянул их Генри.
Генри поблагодарил охранника, подмигнув одним глазом с наставленным указательным пальцем а-ля выстрел из пистолета.
Генри получил работу преподавателя благодаря своему давнему другу, Полу Лоуренсу, с которым знался ещё с колледжа. Именно Пол рекомендовал Генри декану, с кем играл в покер по субботам. Не то, чтобы Генри рвался просвещать студентов, вот только после самовольного ухода из журнала нужно было как-то жить дальше. Хотя, прежде всего, справляться со скукой.
Декан, Джим Уодон, не был знаком с беллетристическим творчеством Генри Нордса; к слову, он осиливал по одной книге за год, и книг кроме автобиографий политических деятелей декан Уодон на дух не переносил, так как ещё будучи студентом твёрдо уверовал по какой-то неведомой даже ему самому причине, будто бы книга – это прежде всего источник фактической информации и только, отчего чтение вымыслов он находил занятием низким; даже свою жену, заставая за очередным детективным романом в мягкой обложке, он удостаивал снисходительной улыбки. Но Джим Уодон хорошо знал Генри, как и большинство ныне живущих, по регулярной колонке в журнале «Густава» (понаслышке, ведь журналы та ещё низость по разумению Уодона).
Посоветовавшись со своим секретарём, декан понял, назначив преподавателем литературы хоть и бывшего, но всё же писателя, а к тому же человека известного, он добавит университету престижа.
Кабинет декана оказался закрытым, Генри воспринял это с облегчением, так как общение с людьми консервативными, а декан Уодон несомненно таковым и являлся, давалось Генри с особой болезненностью.
В былые времена он бы не упустил возможности схлестнуться в полемике с человеком подобному Уодону, отрыть в ходе разговоров хоть маломальские противоречия во взглядах и довести до точки кипения. Но теперь подобные беседы с красными от гнева лицами, на грани мордобоя, казались бессмысленными и не таили в себе прежней притягательности.
Генри поднимался по широкой лестнице, навстречу ему спустился мужчина с усами в клетчатом пиджаке, кивком он поприветствовал Генри, на что тот ответил тем же. Генри пожалел, что в его кармане не лежит фляга с джином. Даже не обязательно к ней прикладываться, само её наличие возымело бы успокаивающий эффект.
2
Писательскую славу Генри сыскал совсем в юном возрасте, а именно в двадцать два года.
Когда ему позвонили из издательства и сообщили о намерении опубликовать его роман, Генри посчитал, что его разыгрывает кто-то из друзей, ведь многие из них, если не все, воспринимали писательское хобби Генри, как некое чудачество.
Генри извинился перед девушкой, попросил её напомнить название издательства, и молниеносно сбросил вызов. Метнувшись за ноутбук, он нашёл номер издательства в интернете. Сначала долго смотрел на цифры на экране ноутбука, затем на них же, но уже на телефоне, и, наконец решился позвонить.
Зажмурившись, и растирая пальцами веки, он поведал девушке на другом конце телефона, секретарше, как ранее получил звонок на счёт сотрудничества, но связь внезапно оборвалась. Девушка, по голосу озадаченная, записала его имя, «Нордс – через д, не л», вежливо поправил её Генри, по-прежнему с закрытыми глазами, после чего та со вздохом попросила подождать.
Ожидание показалось вечностью, Генри успел перейти от мысли, что он выставляет себя дураком, к осознанию того факта, что он готов поверить в чудо, и если всё обернётся розыгрышем, то последствия морального потрясения ему неведомы. Он просто канет в пропасть, на краю которой ощущал себя постоянно из-за безустанной потребности реализовать себя именно в писательстве.
Когда в трубке послышался знакомый голос первой звонившей девушки, Генри не мог сдержать смеха от радости, а затем по щекам побежали слёзы.
Генри провернул в замке ключ, открыл дверь с непрозрачным стеклом и прошёл внутрь. Включил свет. Его взгляду предстала широкая аудитория с одноместными партами, безукоризненная чистота которых буквально колола глаза. Желтовато-бежевые стены до середины покрывали панели тёмного дерева. В тон панелям были и деревянные рамы трёх окон с горизонтальными полосками жалюзи, сквозь них уже пробивалась заря. На стенах висело с полдюжины гравюрных портретов писателей, в том числе и Эдгара По, почитаемого Генри.
Генри прошёл к рабочему столу, размером превосходивший его собственный в кабинете квартиры, чуть ли не вдвое, и положил на него сумку. Осматривая аудиторию, он достал красное яблоко и откусил от него. Позади него стену заполняла большая белая доска, одновременно служившая полотном для современного и необычайно дорого на вид проектора. Как будто корабль пришельцев прилип к потолку, выжидает, когда прибудут соплеменники, чтобы высосать энергию ядра Земли, посмеялся про себя Генри.
Справа от доски, рядом с входом в аудиторию, Генри заметил ещё одну дверь, обнаруженный за ней личный кабинет заставил Генри присвистнуть.
Небольшой, с весьма удачной планировкой, он вмещал в себя значительно больше, чем его квартира, снимаемая Генри до того, как он подписал контракт с издательством и уволился из страховой компании.
Перед окном располагался письменный стол красного дерева, на нём гранитной плитой возлежала подставка для ручек со встроенными позолоченными часами; справа от двери кожаная кушетка; всю западную стену заполнял шкаф с книгами, на центральной полке, точно библия, красовалась единственная книга, обращённая обложкой наружу, явно коллекционная, с золотистой надписью «Шекспир». А на подоконнике, восседавшей на троне царицей, покоилась раритетная печатная машинка. Генри прошёл к ней, провёл подушечками пальцев по круглым жемчужным клавишам, улыбаясь, точно ребёнок. Затем рухнул в кожаное кресло. От того, какое оно удобное, Генри промычал. Откинулся назад, спинка отогнулась под весом спины, и закинул ноги на стол, теперь он почти что лежал. С закрытыми глазами он откусил от яблока.
