— Вы не спите? — внезапно обратился к нему Макс.

— Не сплю.

— Скажите, как же вам удалось тогда переправить записку в газету. Нельзя ли…

Марцингер понял, что он хотел сказать, и отрицательно покачал головой:

— Тогда я был в другой тюрьме. Среди стражи были австрийцы и…

— Понятно.

Макс задумался. Но через минуту снова спросил:

— Где же находилась та тюрьма? Тоже в Вене?

— Думаю, что да. Впрочем, точно не знаю.

— Как так? — удивился Макс.

— Потому что меня доставили туда в бессознательном состоянии. А когда перевозили в эту обитель, была глубокая ночь. Втолкнули в закрытую автомашину без окон и часа два возили по улицам или дорогам, не знаю.

— Как же они вас поймали? — заинтересовался Макс. — Расскажите, если это не тайна.

— Какая тут может быть тайна…

Марцингер рассказывал медленно, то и дело останавливался, припоминая подробности.

…Утро выдалось ненастным. Подойдя к окну, Марцингер увидел, что по запотевшему стеклу, перегоняя друг друга, быстро стекают струйки воды. Вдалеке едва угадывались расплывшиеся в тумане очертания старого Штефля[11]. Небо было покрыто темно-серой пеленой без единого светлого пятнышка. По всему чувствовалось, что дождь зарядил надолго.

Нужно было сдать в редакцию обещанную статью. Но Марцингеру не хотелось идти в такую погоду. Он решил, что успеет сделать это и вечером.

Писатель вынул из ящика стола папку с бумагами и принялся за работу. Однако вскоре постучалась квартирная хозяйка:

— К вам гость, господин Марцингер.

В комнату вошел человек в дождевом плаще. Марцингеру он сначала показался незнакомым. Но когда гость скинул плащ, писатель вспомнил, что несколько раз видел его в редакции одной из прогрессивных газет. Кажется, их даже знакомили, но он позабыл его фамилию.

— Погодка! — сказал, поздоровавшись, вошедший.

— Да, погода, действительно, скверная, — согласился Марцингер. Он выжидающе посмотрел на посетителя.

— Вы удивлены, не правда ли? — рассмеялся тот. — Но мое посещение объясняется очень просто. Вы знаете Яна Гусака из «Руде Право»?

Да, Марцингер был хорошо знаком с этим известным чешским литературным критиком. Они встретились на пражском фестивале молодежи и с тех пор переписывались. Гусак, как и Марцингер, очень интересовался проблемами детской литературы.

— Он сейчас в Вене, остановился в гостинице «Ройяль» и просил вас зайти к нему часов в одиннадцать утра… Но если вы не можете сейчас, — поспешно добавил посетитель, посмотрев на разбросанные по столу бумаги, — то я передам Гусаку…

— Нет, что вы, я сейчас пойду… Только где же находится «Ройяль»?

— Недалеко отсюда. Кварталов пять или шесть… Впрочем, я вас провожу. Мне тоже в ту сторону.

— Буду вам очень признателен, — обрадовался Марцингер. Ему вовсе не хотелось разыскивать гостиницу под проливным дождем.

Гостиница оказалась, действительно, неподалеку, в самом начале американской зоны. Это было грязное трехэтажное здание, очень похожее на казарму. Входить нужно было со двора. Марцингер немного удивился, что Гусак поселился в такой невзрачной гостинице. Вероятно, он плохо знает Вену, и этим воспользовались предприимчивые шофера такси. Некоторые из них состоят в сговоре с владельцами гостиниц и получают от них плату за доставленных клиентов.

Внутри гостиница выглядела гораздо приличнее. Они прошли мимо портье и поднялись на второй этаж. Перед одной из бесчисленных дверей спутник Марцингера остановился.

— Здесь, — сказал он и постучался.

Никто не ответил, но это его не смутило. Он распахнул дверь и пригласил Марцингера войти. Видимо, он был здесь своим человеком.

В комнате никого не было.

— Прошу вас, присядьте, — провожатый указал на стул, стоявший у окна. — Господин Гусак, наверное, в соседнем номере. Там живет известный шахматист, чуть ли не Эйве. А господин Гусак — вы сами знаете, как он любит шахматы.

Он вышел, затворив за собой дверь. Марцингер посидел несколько минут, затем встал и прошелся по комнате.

И вдруг он инстинктивно почувствовал, что сзади к нему кто-то подкрадывается. Он быстро обернулся и тут же получил сильный удар по голове. На него навалились, бросили на землю, прижали к носу что-то холодное и мокрое. Он стал задыхаться и потерял сознание. Очнулся уже в тюрьме…

— Вот и вся моя печальная история, — сказал Марцингер, закончив рассказ. — Поймали меня, как зверя в капкан, — невесело пошутил он.

— Вы думаете, что тот, из газеты, заманил вас в ловушку?

Марцингер пожал плечами.

— Трудно сказать. Может быть, беднягу самого обманули, и он тоже попал им в лапы. На свободе я, разумеется, все выяснил бы. А отсюда, сами понимаете, очень трудно разобраться.

— Да, верно… Из какой же газеты был ваш знакомый?

— По-моему, я встречал его в редакции «Дер таг».

Макс кивнул головой.

— Знаю эту газету. Там один мой приятель работает… Карл Хор звать его, может, слышали?.. Что с вами? — спросил он, заметив, что Марцингер изменился в лице.

— Карл Хор, Карл Хор… Карл Хор, — повторил несколько раз Марцингер. — Да ведь это же тот самый и есть! — неожиданно вскричал он. — В очках, да? Смуглолицый такой, долговязый? И он до сих пор в газете работает, никуда не исчезал? Так значит…

— Нет, это невозможно! Что вы говорите?

Марцингер не стал спорить.

— Ладно, оставим это… Вероятно, я ошибаюсь.

Однако сомнение уже было порождено. Макс не мог избавиться от тревожных мыслей. Хор? Неужели?..

Чем больше он думал об этом, тем быстрее сомнения перерастали в подозрение. Почему Хор принял такое деятельное участие в подготовке Макса к поездке в Венгрию? Что у него за знакомство с торговцами готовым платьем? Уж не повинен ли Хор в том, что с ним, Максом, случилось?

Мысли двигались непрерывно, как лента конвейера. Память подсказывала все новые и новые факты. С каждой минутой все определеннее вырисовывалась картина предательства.

Вместо Макса в Венгрию по планам Си-Ай-Си должен был отправиться тот, другой. Откуда они узнали, каким поездом он поедет? Да потом сыграть роль другого человека ведь не так просто! Нужно быть подробно осведомленным о его характере, привычках, даже о том, в какой одежде он уехал…

А не для этого ли потребовалось, чтобы Макс приобрел новый костюм? Не потому ли Хор так настаивал на его покупке? Тогда двойник Макса смог бы заранее облачиться в точно такой же костюм. Ну конечно! Именно так.

Хор — предатель! Он агент Си-Ай-Си. Он заманил в ловушку Марцингера. Он предал Макса.

Заскрежетал ключ в двери камеры. Макс переглянулся с Марцингером. У обоих мелькнула одна и та же тревожная мысль.

Макс встал и, накинув пиджак на плечи, шагнул вперед. Что ж, если это должно свершиться, он готов.

В камеру вошли двое американцев — солдату офицер. Они остановились у двери.

— Шикарная берлога! — произнес офицер, когда глаза его немного свыклись с полумраком. Он шумно потянул носом: — Вот только воздух чуть тухловат…

Оба загоготали.

— Ну-ка, дай список, — сказал лейтенант Спеллман солдату. — Посмотрим, какой здесь водится зверь.

Он взял бумагу и, повернувшись лицом к ярко освещенному коридору, стал медленно водить по списку пальцем.

— Камера номер три… Камера номер три, — бормотал он. — Вот! — Палец лейтенанта остановился посредине списка. — А! Так это вы?

Спеллман посмотрел на Макса. В его глазах фарфорового херувима мелькнуло жадное любопытство.

— Для вас, герр спекулянт, — иронически улыбаясь, обратился он к Максу, — у меня есть радостная новость.

«Вот оно — конец! Только почему он называет меня так странно — спекулянт?» — пронеслось в голове у Макса.

— Завтра, то-есть нет, уже сегодня, — поправился Спеллман, взглянув на часы, — вас будут судить ваши соотечественники. Суд начнется в одиннадцать утра. Так что можете готовить свое последнее слово. Оно, наверное, получится у вас очень душещипательное — вы ведь пи-са-тель!..