Как отвести удар?

Нужно его предупредить.

Перед мысленным взором Мерфи уже вставали строки завтрашней передовой в «Винер курир»: «…Вот какая судьба постигает легковерных людей, которые считают коммунизм не кровавым террором, а неким учением о справедливости, равенстве и братстве. Пусть трагедия несчастного Макса Гупперта заставит призадуматься всех тех, которые по своей наивности, легковерности, неопытности тащат коммунистическую колесницу.

Всех волнует сегодня судьба Гупперта. Что с ним будет? Мы не сомневаемся: его ждет гибель. Гупперта, разумеется, обвинят в шпионаже. На процессе он „признается“ во всем, а затем закончит жизнь в каком-нибудь застенке…»

Мерфи воспрянул духом. Еще не все потеряно. Родившаяся мысль сулила известную перспективу. Гупперта здесь знают многие. Если разумно повести дело, можно рассорить австрийских сторонников мира. И это будет совсем неплохим реваншем.

— Томсона, Диллингера и Иеля — ко мне немедленно, — приказал Мерфи своему адъютанту. — Затем поедете в «Винер курир» и доставите сюда Стивенсона. А к шести часам утра чтобы у меня был «Тридцать шестой».

— Где… — попробовал было заикнуться рыжий О’Бриен.

— Это меня не касается. Хоть из преисподней, но к шести чтобы был у меня. Не будет — завтра же отправитесь в Штаты.

Угроза подействовала. О’Бриену до смерти не хотелось возвращаться в Штаты. Здесь ему жилось куда веселее.

Еще не было шести, когда «Тридцать шестой» постучался в двери кабинета Мерфи.

— Как живете? — приветствовал его полковник.

Бессонная ночь дурно сказалась на нем. Уголки рта опустились еще ниже, под глазами набрякли багровые мешки.

— Спасибо, господин полковник, так себе…

«Тридцать шестой» снял очки и стал быстро-быстро протирать их носовым платком.

Карл Хор сильно волновался. Случилось, верно, нечто очень серьезное, если он потребовался так срочно.

Оглядываясь на пройденный путь, Карл Хор не мог с точностью определить, что именно привело его в объятия американской разведки. «Судьба!» — думал он и печально вздыхал.

Однако если бы Карл Хор припомнил и правильно оценил некоторые обстоятельства, которые, как ему казалось, играли незначительную роль, он перестал бы сетовать на мифическую особу, именуемую судьбой. В самом деле, при чем здесь судьба, если Карл Хор сам, зажмурив глаза, добровольно полез в шелковую петлю, уготованную ему разведчиками.

В мальчишеские годы Хор дружил с Максом Гуппертом. Макс был не намного старше его, но гораздо взрослее и серьезнее. Под влиянием Макса формировались первые юношеские убеждения Хора, вместе с ним вступил он в подпольный комсомольский кружок.

Когда же Макса Гупперта забрали в гитлеровскую армию, Хор потерял связи с кружком. Он и не стал их особенно искать. Юношу привлекла карьера журналиста. Он поступил в венский университет и принялся за учебу.

Однажды — это было в последнюю военную зиму — Карл Хор вернулся в свою комнату со студенческой вечеринки. Он был под хмельком. Мурлыча песенку, повернул выключатель и разинул рот от изумления. На его постели лежал грязный, оборванный мужчина, с истощенным, давно небритым лицом.

— Ну-ка, поднимайтесь! Кто вы такой? — растолкал Хор незнакомца и тут же узнал его. Это был один из членов комсомольского кружка. Ему удалось бежать из гитлеровского лагеря смерти. Спасаясь от погони, он вспомнил о Хоре и через незапертое окно пробрался в его комнату.

Хор не отказал беглецу в поддержке. Два дня тот прожил у него. За это время Хор прилагал все усилия, чтобы раздобыть для него какие-либо документы.

Хору не повезло. Он наткнулся на агента гестапо, был схвачен на своей квартире вместе с человеком, которого укрывал, и попал в концлагерь. От неминуемой гибели Хора спас лишь приход Советской Армии.

Он вернулся в Вену, преисполненный радужных надежд. Теперь все пойдет по-другому. Он закончит университет, станет известным журналистом, напишет книгу…

Но это осталось лишь мечтой. Через несколько дней после окончания войны Хор получил известие, что гитлеровцы, отступая, сожгли усадьбу его дяди, который все время оказывал ему материальную поддержку. Об учебе нечего было и думать. Пришлось искать работу. Но не так-то легко было найти место в Вене, где насчитывались десятки тысяч безработных.

С помощью друзей Хору удалось устроиться корректором в редакции прогрессивной газеты «Дер таг». Он воспрянул духом. Ничего, немного поработает корректором, осмотрится, затем начнет писать. Его оценят, и он все же станет журналистом. В партию Хор решил не вступать. Хватит с него политики.

Через некоторое время в газете появились интересные заметки о быте венцев. Они были подписаны «Кахо». Это был псевдоним, избранный Карлом Хором. Заметки имели некоторый успех. Редактор газеты обратил внимание на Хора и предложил ему написать что-нибудь посолиднее:

— Испытайте перо. Мне кажется, у вас недюжинные способности.

Вместе с Хором в корректорской временно работал некий Рихард Майзель, тихий, незаметный человек с вечной улыбкой на лице. Хор поделился с ним своей радостью. Майзель обрадовался успеху коллега и подсказал ему новую тему. В доме, где он проживает, поселился некий Отто Браун. Майзелю точно известно, что он работал в венском управлении гестапо.

— А теперь он метранпаж в «Винер курир». Эта газета принимает к себе всякий сброд, — возмущенно говорил Майзель. — Ваша статья насчет этого попала бы в самую точку.

— Да, подходящая тема, — согласился Хор и стал расспрашивать коллегу о подробностях.

Он не заметил, что в глазах у Майзеля мелькнуло злое торжество…

Через несколько дней в газете появилась новая статья Хора. В ней рассказывалось о гитлеровцах, пригретых новоявленными покровителями. В числе прочих приводился также пример и об Отто Брауне, бывшем гестаповце, ныне метранпаже «Винер курир».

Редактор газеты предложил Хору занять освободившуюся должность корреспондента по происшествиям. Хор с радостью согласился. Он был очень доволен. Наконец-то осуществилась его мечта. Он стал журналистом. В тот же день Хор перебрался из корректорской в предоставленную ему комнату рядом с кабинетом редактора.

Но вскоре случилась неприятность. Как-то в дверь постучали.

— Войдите.

Зашел старичок. Этакий опрятный, сухонький венский старичок в черном сюртуке, старомодной черной шляпе и с зонтиком в руках.

— Прошу извинения, — робко сказал он. — Видимо, я ошибся дверью. Мне нужен редактор.

— Редактора сейчас нет, — ответил Хор. — А по какому вопросу? Возможно, я буду вам полезен. Садитесь, пожалуйста.

Старичок, кряхтя, уселся на стул. Порывшись в кармане, он вытащил оттуда аккуратно сложенную газету «Дер таг». Это был номер со статьей Хора. Статья была обведена красным карандашом.

— Скажите, кто писал эту гадость? — спросил старичок. — Ведь меня, честного человека, здесь ошельмовали, смешали с грязью.

Кровь бросилась Хору в лицо. Неужели он что-то на путал?

— А кто вы такой, позвольте спросить?

— Я Отто Браун… Меня называют в статье гестаповцем, а между тем я жертва гитлеровского режима. Я был активным антифашистом, сидел в концлагере. Вот справка, смотрите.

Старичок положил на стол бумагу. Хор прочитал: «…в концлагере Маутхаузен с 1940 по 1945 год… Член общества жертв нацистского режима»… Боже, боже, старик сейчас пойдет к редактору, и его, Хора, с позором изгонят отсюда.

— Я этому негодяю ни за что не прощу, — говорил между тем посетитель, складывая газету. — Его надо отдать под суд за клевету… Не знаете, какой подлец написал статью, молодой человек?

Что оставалось делать Хору? Он пошел ва-банк.

— Я написал, — признался он. — Но прошу вас, не губите меня. Я сейчас все объясню.

Старичок внимательно и, казалось, сочувственно выслушал взволнованный рассказ Хора.

— Майзель у нас уже не работает. Но я завтра разыщу его и к вам приведу, если вы мне не верите. Только умоляю, не говорите ничего редактору. Я готов вам возместить все убытки, готов заплатить какое угодно вознаграждение.