Наблюдая за мной, у людей возникали вопросы:
– А что это там твой сын в огороде делает?
Я в этот момент из картофельной ботвы насыпал пояс астероидов.
– Вроде как солнечную систему… – разводила руками мама, щелкая с соседскими бабушками семечки.
– Однако! – восторгались соседки-бабушки. – Вырастет – председателем выберем!
Вообще, книг не хватало. В нашем сельском магазине, например, в середине 90-х обычно было шаром покати: бутылка водки, пачка гречки и вафельные полотенца. И это в лучшие времена. Даже мороженое привозили раз в неделю.
И где мама при таком ассортименте достала книгу Карла Брукнера «Золотой фараон» – я не знаю, но тот факт, что она мне её потом подарила на день рождения – самый трогательный за всю жизнь. Естественно, после прочтения я стал большим специалистом в иероглифах и повсюду искал гробницы фараонов. …а когда не нашёл, начал строить во дворе свои небольшие такие гробницы глубиной в два кирпича. В роли фараонов обычно выступали пачки из-под сигарет, обёрнутые в старые обои. Через недельку-другую берёшь младшую сестру и отправляешься в археологическую экспедицию.
Именно чтение очень мощно развивало фантазию. Начитался Дюма – начинается игра в мушкетёров «мама купи шляпу, папа сделай шпагу»; начитался Жюля Верна – бегом с лопатой к местному оврагу искать путь к центру Земли; начитался Тура Хейердала – на руинах совхозной фермы надо срочно добыть брикеты пенопласта, сколотить плот и сплавится вниз по реке.
Особо критическая статья о поэзии
Так как читать и восхищаться прочитанным я начал очень рано, то, соответственно, у меня появилось непреодолимое желание сочинять что-то своё, чтобы восхищались другие. Первым моим гениальным произведением было короткое четверостишие. Его я сочинил лет в десять, как только мы переехали жить в дремучее село. Примитивный стишок про солнышко и траву, на которой блестит роса получился невероятно трогательным.
– Ты что там пишешь, сыночка? – спросила мама, заглядывая мне через плечо.
– Да вот… стишок вроде как сочинил, только не говори никому, – смутился я.
– Стишок? Сам?
– Ага…
– Эй! Внимание всем! – закричала мама и начала размахивать руками. – Идите сюда! Тут у нас оказывается ПОЭТ растёт!
Прибежали все родственники, даже те, которые жили в Омске и восторженно ахнули от несказанного восторга.
– Талантище! У-у-у, какой способный оболтус!
Все по очереди нежно погладили меня по лохматой голове своими большими тёплыми ладонями и сказали, чтобы я теперь меньше пиздел, а больше записывал. Я страшно разволновался и воодушевился такому повороту событий. Уже через минуту, шляясь по двору и сжимая в руках тетрадь с ручкой, я пытался найти вокруг любой информационный повод для нового произведения. Хотелось попробовать себя в прозе.
За оградой грызлись собаки. Я решительно записал корявыми буквами:
«Наша первая собачка по имени Чернушка вцепилась в глотку собаке тёте Маши по имени Дозор. Он её сын, а она его мама. Они не поделили дорогу. Они сильно громко рычали и визжали на всю улицу, как поросята соседки тёти Дуни. Наш пёс Дейзик с завистью смотрел на них через забор и тоже лаял. Папа облил водой из ведра запутавшихся в себе Чернушку и Дозора, а потом он начал сильно бить их палкой по голове и туловищу. Чернушка и Дозор разбежались в разные стороны, а Дейзик побежал к себе в будку…».
История местных собакенов немедленно заняла тетрадь в 12 листов. Потом я сочинил серию смешных рассказов про отважного пилота Джексона, начал писать роман-эпопею «Корабль призрак» и параллельно забавную историю четырёх испанских наёмников, преисполненных благородством под названием «Четыре друга». Но к вечеру совсем выбился из сил. Тем более, все сказали, что сильно заняты и потом послушают.
Проснувшись на следующий день, я решил вернуться к написанию стихов…
С годами стихотворений скопилось бесчисленное множество. В основном жалостливых и про любовь. Про любовь я никому не показывал, а жалостливые всем подряд, даже тем, кому посвящал стихи про любовь.
Самое удачное жалостливое стихотворение получилось про несчастную лисицу. Этот стих я написал уже в старших классах. Лисицу подстрелили охотники, а она, превозмогая боль и истекая кровью, приползла к своим милым лисятам… И сдохла. Очень тоскливый и трогательный стих получился. Работница школьного музея, самая преданная фанатка, пришла в восторг.
Со временем я понял, что можно гениально писать про несчастную любовь, про клён у реки и прочее. Но всё это совершеннейшая ерунда, по сравнению со стихами про котят, щенков, или енотов. Особенно, если они очень милые и попали в передрягу.
Работница музея отправила моё стихотворение в местную газету и его напечатали!
Это было восхитительное чувство! Я бегал с заветным номером газеты по всему селу и каждой задрипанной лошади тыкал в рыло: видела да?! Чё ржёшь, напечатали же!
А потом на почту пришёл гонорар. Я вообще тогда всех заебал. Хвастался и возомнил себя ПОЭТОМ. Начал хуячить стихи ночами и днями напролёт, чтобы срубить ещё кучу денег. Но печатали тогда редко, примерно раз в полгода и я понял, что стихами денег не заработать. Поэтому начал собирать металлолом на свалке сельхозтехники.
Гонорар за стих был ровно 17 рублей. На эти деньги я себе немедленно купил в райцентре две пачки нормального курева с фильтром и, когда ходил вечерами на секцию по баскетболу, неистово курил их в школьном туалете вместе со всей командой.
Вообще, надо сказать, я какое-то время искренне мнил себя очень способным поэтом. Поэтому требовал к себе особенного внимания, как к личности незаурядной и особенной. Считал, что чувствую этот мир лучше многих, тоньше, явственнее, прям по-настоящему. Я был убеждён, что способность рифмовать дана свыше. Осознание того, что ты ПОЭТ, как мне тогда казалось, резонно позволяет чувствовать себя лучше других и выделяет из толпы. Когда все вокруг тупые долбоящеры, не поют, книжки не читают и на бумаге двух слов связать не могут, тот факт, что ты поэт, даёт неоспоримое преимущество.
Ну то есть, ты как бы заваливаешься на сельскую тусовку в костюме гусара и говоришь, поглаживая кончик усов в районе плеча:
«Доброго вечера, господа и дамы! Я – поэт!»
Барышни, стало быть, лёгким движением расстёгивают верхние пуговки на вечерних платьях и, как каравеллы, взволнованно подплывают к тебе. Хватают за всякое и шепчут:
«Ах, сударь, мне, право, не удобно, но шампанское ударило в голову. Не закажете ли карету, а в своём особняке не почитаете ли мне свои блестящие стихи?..».
А порядочные джентльмены решительно спешат угостить тебя дорогой сигарой и виски, да перекинуться парой словечек о нигилизме и крепостном праве.
Но всё в этом мире, разумеется, не так. На дворе конец 90-х, все ходят в трениках и курят за гаражами. Даже если ты пишешь стихи, то тебя всё равно отпиздят в самом начале дискотеки.
Но поэт растёт и развивается. Душа требует изливать слова на бумагу и издаваться миллионными тиражами. Со временем появляется интернет и всякие сайты, где твои гениальные стихи наконец-то будут читать ВСЕ.
Но оказывается, на сайтах этих сидят исключительно сами поэты, которые только и делают, что свои стихи загружают, а чужие стихи не комментируют – они им в общем-то, совершенно не интересны. Хуйня потому что графоманская.
Вскоре я понял, что современные «поэты», на всех этих сайтах литературных – самоизверженцы. Своими стихами они ничего полезного для общества сделать не могут. Только говорят, что талантливые и творческие, но это пиздёшь. Это ранимые, вредные и коварные личности. Очень сильно при этом бесполезные для общества и прогресса. Потому что ноют, от того, что их не ценят.
Уже много лет спустя работая в книжном магазине, я понял, что поэтическая натура, в лучшем случае, издаст книгу со своими стихами нахуй никому не нужными за СВОЙ счёт и ЛИЧНО отнесёт в магазин на полку. Потом будет туда невзначай заходить, облачившись в пальто, шляпу и усы, и спрашивать между делом:
