Несколько месяцев мы жили в пустоте и спали на полу, но были совершенно счастливы. Денег хватило на ремонт и ванную с кухней. Когда я сварила первый борщ на своей новой плите, оказалось, что его нечем разливать – раньше все половники принадлежали хозяевам съемных квартир. Нас веселило, что борщ разливали кружкой. А на окнах долгое время висели простыни.

Долги выплачивали пару лет. Кто в наше время не проходил через это? Мы, как и наши родители, не стояли на плечах своих отцов. Каждое поколение не получало от родителей ничего, кроме благословения, и строило свою жизнь с нуля, проходя один и тот же сценарий. С одной стороны, мы можем сказать, что сами добились благополучия. С другой стороны, хочется знать, как это – быть обеспеченным изначально? Как живут люди, если им не надо копить, чем они занимаются и какие у них планы? Наверное, они могут распоряжаться собой, а мы можем только подстраиваться под обстоятельства. Мы привыкли выживать, и, если нас избавить от необходимости добывать себе пропитание и иное обеспечение, то мы растеряемся, и не будем знать, чем заняться. Жить богатым надо уметь.

Потихоньку наша квартира получила свою обстановку и окончательно превратилась в красавицу.

– Как у вас хорошо, уходить не хочется! – любила бывать у нас бабушка Игоря.

– Атмосфера такая хорошая, доброжелательная, уходить, действительно, не хочется. Редко в каком доме чувствуешь себя непринужденно. Это все ты, Марта, – добавлял свекор Михаил Иванович.

– Ты выхватил счастливый билет, Игорь! Тебе очень повезло, что ты встретил Марту, -радовалась Евгения Федоровна.

–Какой я, такая и жена!

– Это мне повезло с Игорем! Лучше него никого нет и быть не может, – отвечала я.

– Тьфу-тьфу, чтобы всегда у вас был мир да лад, и никто не сделал и не пожелал вам плохого! – непременно желала бабушка Катя.

– Мы никому не позволим! – обнимал Игорь бабушку за плечи. – Мы очень осторожны и не хвалимся.

– Это правильно.

Если подвести итог под первыми годами нашей семейной жизни, то можно сказать, что мы с Игорем были очень счастливы.

***

Бабушка Катя желала, чтобы никто не сделал и не пожелал нам плохого. Никого и не потребовалось, мы сами все испортили.

Следующие годы своей жизни я вспоминаю с содроганием, поэтому иногда стала делать вид, что их не было, а Игорь так прямо утверждает, что ничего не было, я все выдумала. В этот период завязался гордиев узел, который до сих пор не разрублен и держит нас в душевной тягости, независимо от того, отрицаем мы его или нет.

В нашей жизни случилось событие, которое медленно, но верно изменило нас до неузнаваемости, и, к сожалению, в худшую сторону. Вернее, изменились мы довольно быстро, а вот осознать, что все происходящее это новая норма, что ничего не кажется, и является именно тем, что есть, заняло немалое время. Потом немало времени ушло на то, чтобы уразуметь, что как прежде уже не будет, что случившееся постоянная явь, а не короткий заскок в поведении человека. Затем годы потребовались на то, чтобы определиться с выбором, согласиться с новой действительностью или отвергнуть. А потом уже все пошло как в поговорке – чем дальше в лес, тем больше дров.

Пишу и сжало в груди, подступили слезы. Тяжело. Было очень тяжело.

Любая утрата того, что дорого, важно и ценно дается нелегко. Потеряешь любимую ручку – безумно жаль, разобьешь автомобиль – стресс, вытащат из сумки кошелек – льешь крокодиловые слезы, влезут в дом – страшно и беззащитно. Но ты можешь пожаловаться, тебя пожалеют, подарят новую ручку, купишь новый кошелек, поставишь еще один замок на дверь. А как переносится утрата чувств, представлений, ценностей? Когда меняются отношения между супругами, становятся такими, какие в принципе для тебя неприемлемы, потому что не соответствуют твоим представлениям о должном, и ты в них несчастен, когда почва исчезает под ногами, когда вынимают сердце – это катастрофа, которую никто не видит. Потому что никто не видит душу, а болит только она. И не хочется жаловаться, чтобы не обнародовать собственное унижение.

Я не могу назвать ни одной причины или случая, или особенностей поведения у меня или у Игоря, которые могли бы подсказать, что мы существенно изменимся, буквально станем другими людьми и совсем не в лучшем смысле.

После десяти лет близких отношений, жизни душа в душу, оказалось, что мы не знали друг друга и самих себя. Понять и примириться с тем, что мы не те, кем до сих пор считали сами себя, что мы не соответствуем нашим представлениям друг о друге, что мы не идеальны и в нас множество слабостей и демонов, пожалуй, самое трудное в отношениях, особенно если ты идеалист и максималист. Да и нужно ли мириться с этим? – вопрос, не дающий мне покоя до сих пор.

Также трудно не обманываться, не закрывать глаза, быть честным самим с собой.

И совсем нелегко не впадать в истерику, не лить долгие горькие слезы, не жаловаться, не обвинять кого-то, не нести крест жертвы.

Не все так могут, я смогла, но хорошо ли это, еще не поняла, потому что еще не все закончилось, не все отпустило.

И тогда, и сейчас я задавалась вопросом, что нужно слушать, разум или сердце? Ответа не знаю до сих пор, хотя тогда выбрала доводы рассудка или проще сказать – выгоду.

***

Мы споткнулись на том, что мы теперь не одни, изменившийся образ жизни изменил и нас. У нас родился сын и в слепоте счастья я не сразу заметила начавшиеся перемены.

Но сначала было только счастье.

Сразу после рождения сына положили мне на грудь, я смотрела на него и не могла понять, люблю я его или нет. Он поджимал ручки и ножки, склонял головку, норовя принять позу зародыша, и казался размером с литровую пачку сока. Почему-то в фильмах мамы сразу плачут от счастья, а я не понимала своих чувств, даже боялась до него дотронуться. Как-то была ошарашена, не могла сразу осознать масштаб явления.

Доктор бесцеремонно взял малыша за ножки.

– Осторожно, он же маленький! – неожиданно для себя заплакала я от невыносимой жалости к этому комочку.

– Спокойно, мамочка, все просто замечательно!

Позвонила моя мама с поздравлениями, я призналась ей, что не чувствую любви к сыну, что, наверное, со мной что-то не так.

– Что же ты чувствуешь?

– Только жалость, мне его жалко и все.

– И хочется защитить?

– Да, врач его так грубо взял за ножки, изверг какой-то.

– Это и есть любовь, доченька. К детям она так и начинается.

Когда Германа принесли в одежке и дали мне в руки, слезы счастья потекли сами собой, теперь уже как в кино. В груди было тесно от любви и нежности к этому человечку.

– Какой он красивый, правда? – спрашивала я у сестер и врачей.

– Очень, – улыбались они, – все дети красивые.

– Нет, мой лучше, разве вы не видите?

– Конечно, лучше!

– Я серьезно, он не красный и не отекший, не как у всех. Особенный, да?

– Да, – соглашались они, но я уже сочла их слепыми и бездушными, раз они сами не заметили, что Гера особенный.

А меня распирало! Новый полноценный мир открылся мне! Раньше мне казалось, что счастье заключается в любви и развлечениях, в общении с друзьями и путешествиях, в активной жизненной позиции, самореализации, карьере. Теперь я ощутила, что счастье – это мой ребенок, что у счастья есть воплощение, есть рост и вес. Счастье – это рожденное мною дитя. Совершенный живой механизм, усердно сопящий и сосущий собственный крошечный кулачок, развился во мне! Я его производитель! Это сложно объяснимое ощущение чуда несколько месяцев переполняло меня. Правильно говорят, таинство рождения: не было человека и уже есть, с характером, судьбой, своим местом в мире! Смотришь на ребенка и недоумеваешь: откуда взялся, утром же еще не было? Чудо. Оказывается, я жила для того, чтобы родить его, и в этом весь смысл. Моя жизнь теперь оправдана тем, что я родила человека. Можно умереть хоть сейчас или не совершить ничего замечательного в жизни, все равно жизнь уже была дана мне не зря только потому, что я дала жизнь человеку.