Вот и зажигаются фонари. Решаю прогуляться вниз по улице, через перекресток, на котором была когда-то парикмахерская. Иду исключительно по невысокому бордюру под самыми лампами фонарей. Интересно, если одна из ламп взорвется прямо надо мной, и осколки раскроят мой череп, что тогда? Люди вызовут «скорую»? Было бы забавно, если бы они стали звонить на мобильный у меня в кармане и, непонимающе раскрыв рты, глазеть друг на друга, словно голодные рыбки в аквариуме. Спокойно. Без паники. Доктор уже здесь. Или доктор уже почти не здесь?

Дохожу до парка, стою минут десять у книжного, затем вхожу внутрь. Просматриваю издания «Над пропастью во ржи» и остальных книг Сэлинджера. Старый ритуал.

– Вот. Неплохое издание. Не обращайте внимания на обложку, главное – здесь мало опечаток и бумага хорошая, – протягивает мне небольшую книгу в твердой обложке девушка, которую я сначала здесь и не заметил.

– Спасибо, у меня она уже есть, – улыбаюсь я. – К тому же, я жутко не люблю книги в твердых обложках.

Она удивленно округляет глаза, затем одаривает меня тенью улыбки.

– Я тоже, если честно.

Рыжие длинные кучерявые волосы, некрашеные, разбросаны по черному плащу. На первый взгляд – беспорядочно, но если приглядеться, то улавливается странная гармония в этом беспорядке. Так обычно и бывает, если приглядеться. Ее лицо. Словно при создании ее лица Бог взял небольшую кисточку, макнул ее в краску, затем пальцем оттянул волоски на конце и постепенно отпустил их, последовательно, но неравномерно разбрызгивая вокруг носа и глаз веснушки. Еще один упорядоченный хаос в ее облике. На немного мило вздернутом носу – очки в белой пластиковой оправе, сквозь толстые стекла которых невозможно определить цвет ее глаз. Мне бы хотелось думать, что они зеленые, но более вероятно, что они голубые или серые. Несмотря на толщину линз в оправе, она носит прекрасный, но не вызывающий макияж, и в целом отлично и вполне современно выглядит. Кожа мягкая и гладкая, ухоженная. Очки даже скорее заводят, нежели отпугивают.

Она пожимает плечами и отворачивается, обратно изучая дальше корешки книг и потеряв всякий интерес ко мне. На ней черное длинное пальто и высокие черные сапоги. Тонкая фигурка тщательно спрятана.

– Вам она понравилась? – спрашиваю неожиданно для самого себя я.

– Простите? – она оборачивается.

Я немного теряюсь, увидев ее лицо снова.

– Книга.

Она смотрит на меня, потом на книгу в моей руке.

– Это же Сэлинджер.

– Я знаю, – киваю как болванчик. – Не Паланик.

– Он не может не нравиться.

– Паланик?

– Фу, нет.

Я кладу книгу обратно на полку, и беру ту, которую она протягивала мне, пытаюсь понять ужасную иллюстрацию, не имеющую ничего общего с содержимым. Не стану скрывать, мне до ужаса понравилась ее реакция и то, что теперь она не прекращает смотреть на меня.

– Вы хотите пригласить меня выпить кофе?

Еле сдерживаю улыбку.

– Я был уверен, что вы откажете.

– Сегодня отличный день, чтобы ошибиться.

Не сдерживаюсь и поднимаю уголки рта. Почему-то стараюсь не смотреть прямо на нее, а всячески ищу глазами хоть что-нибудь, за что мог бы уцепиться взглядом, но глаза липнут к ее фигуре.

– От вас ужасно пахнет табаком и кофеином. Кажется, вы совсем не хотите больше кофе сегодня.

– Пожалуй, что так.

– Составите тогда просто компанию?

– С радостью.

В кафе пахнет свежевымытыми пепельницами. Хлорированная вода и сигаретный пепел. Резковатое сочетание, сплошь и рядом встречающееся в кафе на окраинах любого из городов. Стол, за который мы сидим еще слегка влажный – только что протерли мокрой тряпкой. Официант, неприметный парень, высокий и худой, с залысинами вокруг лба и темными почти черными волосами, спустя пару минут приносит кофе Алисе и пачку сигарет мне. В его глазах давно и прочно поселилось безразличие ко всему.

Мы делаем пару неловких движений одновременно с ней, намеренно избегаем скрещивания наших взглядов, пока официант не отходит от нашего столика. Еще какое-то время мы сидим молча. Она греет руки о чашку, отпивая аккуратными маленькими глоточками кипяток, в запахе которого я явственно чувствую только алкоголь. Я дымлю сигаретой, зажатой между пальцев. Теперь мы бросаем кроткие короткие взгляды друг на друга. В остальном наши глаза гуляют по обстановке вокруг, ни на чем больше не сосредотачиваясь. Мы похожи на людей, которые после яркого дневного солнца вдруг оказались в темном чулане, и которые теперь ждут, когда глаза привыкнут в темноте. Или наоборот – людей, которые после долгого пребывания во тьме теперь столкнулись с солнечным светом и ослеплены его внезапной яркостью. Скорее все же второе, по крайней мере, относительно меня. Я наблюдаю за ее движениями, то, как она держит чашку, как пьет, как словно случайно поправляет очки на идеально ровной и прямой переносице, все это мне кажется до боли знакомым. Даже не так. Я знаю, что я никогда не встречал ее раньше и чувствую, что все эти жесты принадлежат только ей, в них всех она сама вся целиком и есть. Но что-то все-таки не дает мне покоя. Наверное, это из-за цвета ее глаз, который остается загадкой для меня. Сколько людей в мире знают, какого они цвета? Как они с этим живут? Я должен узнать это во что бы то ни стало.

– Не люблю кофе с ирландским виски, – говорит она так, словно и ни к кому вовсе не обращается.

Я пожимаю плечами, как последний дурак, прячась за рассеивающимся тут же сигаретным дымом, словно скрывающийся в тумане преступник. По спине пробегает неприятный холодок. Легкий, едва заметный, но оттого не менее неприятный.

– Если добавить ирландский виски, то кофе получается слишком сладким. Скотч – совсем другое дело. Я имею в виду, настоящий шотландский скотч. На худой конец можно и коньяк. Но не ирландский виски. Фу.

Я киваю и улыбаюсь. Что со мной такое? Меня безумно забавляет ее «фу». Впервые за долгие годы я чувствую себя ребенком рядом с кем-то другим. Хотя по возрасту это ей следовало бы нервничать, находясь рядом со мной, а никак не мне. Но не тут-то было.

– Ты не сильно болтлив, – снимает очки она.

Алиса щурит глаза, пытаясь разглядеть хоть какую-то эмоцию у меня на лице. Словно не верит стеклам в очках, а больше доверяет пусть и расплывчатому, но все же живому изображению. Близорука. Я чувствую, как теплеют мои щеки. Прекрати щуриться и дай мне получше рассмотреть твои глаза…

– Наверное. Думаю, это в большей степени зависит от того, кто рядом. Или кого нет рядом.

Что за бред я несу?

– Прекрасно. Спасибо.

Я затягиваюсь сигаретой. Скорее для того, чтобы взять небольшую паузу. Слова, вылетев изо рта, сразу же растворяются.

– И что со мной не так?

– Почему ты их сняла? – пытаюсь я сменить тему.

– Кого? Очки?

– Ну, остальное все пока вроде бы на тебе.

– Фу. Как пошло. Ты точно читал Сэлинджера? Говоришь, скорее, как герой Паланика.

Теперь мы улыбаемся вместе. На висках у нее остались красные отпечатки от дужек. Я все еще пытаюсь уловить цвет ее глаз, но пока тщетно. Очки больше не скрывают их, но теперь она, то щурится, то опускает взгляд. Стесняется своей близорукости. Или все-таки меня?

– Так что ты спрашивал?

Я отвлекаюсь от предыдущего занятия, отрываю взгляд от маленьких продолговатых линий на ее висках, выуживаю из бочонка рядом с солонкой зубочистку и прикусываю ее. Не знаю, зачем я это делаю. Никогда не любил зубочистки. К тому же я еще не ел ничего, кроме батончика.

– Ты сняла очки.

– Все верно.

Она выжидающе смотрит на меня, а я сглатываю обрывки каких-то слов.

– Ты, часом, не детектив? Кажется, у тебя здорово это выходит. У меня как раз есть одно дельце для детектива. Зубочистка, сигареты, томный взгляд, словно тебе одновременно плевать на всех вокруг, но в то же время ты изнываешь от одиночества. Молишь о том, чтобы тебя заметили и не трогали в одночасье. Настолько… – она делает паузу и прикладывается губами к чашечке кофе, оставляя там легкий пурпурный след от помады поверх предыдущего. – Настолько, что ты готов сидеть в самом ужасном кафе в городе с первой встречной девушкой из книжного магазина.