Старый дом на одной из центральных улиц города, большой, тёмно-серый, загадочный, с высокой аркой, погнутыми воротами, сырыми подъездами, - отчий дом моей бабушки. Когда-то каждую пятницу мне приходилось бывать там.

  В эпоху дефицита у деловой мамы получалось отоваривать талоны, то есть доставать продукты не только для нашей семьи, но и для пожилых родственников, живущих в этом самом доме, чтобы не стоять им в очередях. На выходные дни бабушка уезжала навещать сестёр и брата, а меня посылали тащить сумку с продовольствием. Восторга от этой обязанности не испытывала, но не возражала помочь слабым.

  Мне исполнилось 14 лет, настолько же самоуверенных, насколько и наивных. На пороге последнего десятилетия двадцатого века мы собирались с одноклассниками в квартирах или на дискотеках, слушали музыку, вслед за своим кумиром, требовали перемен.

  Перемены наступали по всем направлениям: хмурые лица учителей и родителей, "Лебединое озеро" длившееся целый день, фигура руководителя страны на танке вместо привычного для народа мавзолея или, в крайнем случае, броневика.

  Сотрясалось незыблемое, писали, что напрасно советские люди выиграли войну, зря не сдали город, слишком много жертв. Появились мемуары о голоде с разных сторон, о страхе смерти, о спекуляции, о предательстве и, даже, о каннибализме.

  Напряжённая обстановка в стране, пустые прилавки, неуверенность взрослых в завтрашнем дне натолкнули ребёнка на мысль поинтересоваться, на всякий случай, у маленькой слабенькой старушки, как удалось ей пережить блокаду, в результате чего появился папа, и я.

  Итак, 10 остановок на троллейбусе, и мы около дома, очень подходящего для романов Достоевского или для исследований специалиста туберкулёзного диспансера.

  Лифт, как правило, был неисправен или непригоден для использования, хулиганы и "мешочники", приезжавшие продавать свой товар около вокзала, напротив которого стоял этот дом, справляли в кабине нужду.

  Высота потолков в квартирах - четыре с половиной метра плюс диаметр деревянной балки.

  Я мрачно перекидывала тяжёлую ношу через плечо и начиналось медленное восхождение.

  Бабушка, пожилой "скалолаз", останавливалась, оглядывалась на проходивших людей, жаловалась шёпотом, что прежде в каждой квартире жили знакомые, а теперь никого не знает.

  Третий этаж казался пределом её возможностей. Ставила сумку на подоконник, дышала открытым ртом, грудью и плечами. Я считала этот этаж критическим, радовалась, что наша семья жила на втором.

  Наконец, доползали до четвёртого.

  Она открывала своим ключом дверь. Снимали верхнюю одежду, проходили в чисто прибранную кухоньку, давно требующую ремонта, вытаскивали продукты из сумки, садились за стол выпить чаю с пирожком "от хозяек квартиры", и можно было мне отправляться восвояси. Никакого притяжения к дому с вонючим лифтом, заплёванной в перестроечные годы лестницей и запахом какой-то "древности" в квартире не испытывала.

  Не помню, почему за чаем мне пришла мысль прояснить вопросы выживания в трудных условиях.

  - Бабушка, нам по литературе задали написать сочинение на тему: "Памятный день войны" по рассказам родственников.

  - А, если таких нет в семье?

  - Памятный день собственной жизни.

  Проблем с фантазией не было, могла придумать ещё много тем.

  Бабушка вспомнила, как в начале войны на соседний дом упала бомба, разрушив его, а тот, в котором мы с ней сидели, подпрыгнул, задрожал, закачался. В гостиной собралась вся семья. Какие-то секунды думали, что погибают, но здание устояло. А, отца её, моего прадеда, они потеряли, не выдержало больное сердце.

  - Работал машинистом на железной дороге, за всю жизнь мы, дети, не слышали от него, даже, слово "чёрт", такой хороший был человек, а теперь мат на каждом углу, - вернулась моя старушка в наши дни, военные воспоминания на этом закончились.

  - Бабушка, это не подойдёт для сочинения, где же здесь опыт выживания? Нет ни голода, ни борьбы за победу, может быть, ты вспомнишь ещё какой-нибудь день?

  - Дальше - работа. Сначала ездила, потом ходила пешком, а в январе сорок второго перешла на казарменное положение, ночевала в цехе. Трамваи, видишь ли, не ходили.

  Последнюю фразу я слышала часто, будто бы отсутствие трамваев было одним из самых сильных воспоминаний о блокаде.

  - А где находился твой завод?

  Бабушка назвала отдалённый район, до войны был пригородом.

  - Как далеко отсюда?

  - Километров восемь-девять...

  - Но, ведь, невозможно голодному человеку каждый день преодолевать такой путь туда и обратно! - Возмутилась я. - А ближе работы не было?

  Этот вопрос был оставлен без ответа, как не имеющий смысла.

  - Я занималась химией в лаборатории учебного института, - продолжила бабушка, - это центр города. Началась война, кого-то из сотрудников отправили в эвакуацию продолжать исследования, кого-то - на военный завод проверять качество запалов к снарядам для фронта. Мне выпало тестировать запалы. Завод построили за несколько лет до войны, при нём - испытательный полигон.

  Бабушка подумала немного.

  - Расскажу про несколько дней, а ты выбирай сама, какой из них подходит для твоего сочинения.

  Я приготовилась принимать в себя бабушкину мудрость.

  В начале сорок второго братья и старшая сестра воевали, младшую с четырёхлетним сыном эвакуировали в Сибирь, вслед за ними уехала мать.