Литмир - Электронная Библиотека

Лука.

Не хочу говорить и выяснять отношения. Хочу ее.

Нереальный кайф войти на всю длину в неё, растянуть под себя, понимая что она только моя. И будет только моей. Такая горячая и узкая, что хочется затрахать до потери пульса. Делаю неимоверные усилия, чтобы хоть как-то сдерживать свой пыл и не быть жестким.

Эти тонкие и изящные лодыжки сводят меня с ума. Я не раз закину ее ноги себе на плечи сегодня. А еще ее грудь… Никогда не видел аппетитнее, такой большой и упругой, круглые шарики, созданные, чтобы их мяли, тискали, играли с ними. Ее достаточное большие нежно-розовые соски под моим взглядом или от моих губ становятся острыми и набухшими. Обожаю играться с ними.

Не могу насытиться этой девочкой. Лежит на диване невероятно худая с тяжелой грудью, смотрит на меня своими глазищами. И эти губы. Блядь. Сколько сил мне стоит не склонить ее к минету. Не знаю, что доставляет большее удовольствие — ласки ее язычка или лицезреть, как пухлые губы обхватывают неумело мой член и двигаются вверх-вниз по нему. При этом интимном занятии смотрит же еще ангельскими глазами.

Разворачиваю ее, ставлю на четвереньки, Мониша послушно становится. Не противится, моя девочка, это только сильнее возбуждает. Она должна мне доверять.

Дрожит от усталости, страха и возбуждения.

Ее круглая попка заставляет меня чуть не кончить так, не приступая к делу. Яйца болят от долгого воздержания. Два месяца, в школе такого не было.

Приятно гладить ее бархатную кожу, пахнущую персиками. Вдыхая запах ее волос. В этот раз я не буду торопиться. Провожу пальцами по ее опухшей плоти. Она влажная, готовая, хочет меня не меньше, чувствую это.

Зажимая ее клитор, придерживая руками ее живот, не позволяя елозить или крутить бедрами, прижимаю ее к себе. Провожу членом между ее ягодиц, играюсь с ней. Чувствую как она напрягается, пытается отодвинуться, боится анального секса. Обязательно развею ее страхи, но не сегодня.

Поглаживаю головкой ее клитор, чувствую ее жар, погружаюсь совсем чуть-чуть, заставляю ее стонать. Это особое наслаждение слышать, как она не контролирует себя, начинает кричать, стонать, просить остановиться, умоляет продолжить. Смешная моя, Мониша.

Размещаю ее руки на спинке дивана.

— Не смей убирать их. — приказываю ей, знаю что не ослушается. — Расслабься, оттопырь попку.

Алиса послушно слегка прогибается и прижимается попой к члену. Я беру рукой ее грудь, прокручивая соски, управляя ей через самое чувствительное место. Другой ласкаю ее клитор.

Когда я вхожу, она ахает, пытается прижаться к дивану, но я не даю, заставляю двигать тазом мне на встречу.

— Моя послушная девочка заслужила третий оргазм. — чувствую, как мышцы послушно сокращаются, обхватывая член сильнее, выдаивая его, стимулируя к разрядке. Алиса начинает судорожно глотать слезы, струящиеся по ее щекам к подбородку, по шее к груди. Я нежно поворачиваю ее лицо к себе, целую, пробуя соленые слезы.

— Люблю тебя, Мониша.

Цыплёночек отключается у меня на руках, сворачивается клубочком, потираясь розовой щечкой о мою грубую ладонь. Я одной рукой могу обхватить ее голову. Такая маленькая и, как бы не храбрилась, беззащитная. Переношу в комнату, накрываю одеялом, пусть поспит. Сейчас я не настроен на разговоры, позже мы все обсудим.

Я привык воевать, война — мой дом, здесь я точно знаю что нужно делать и как говорить. Тут все так просто и очевидно.

Смотрю на ее худенькое тельце, как ее грудь вздымается. Она спит. Может быть наступит тот день, когда никто не побеспокоит нас, не нарушит наш покой. Может быть, когда-нибудь.

На улице слегка облокотившись о деревянный, облупившийся забор курит Захар, медленно выпуская клубочки пара. Он все еще в белоснежном, маскировочном костюме.

— Угостишь?

Он протягивает молча сигарету, после чего помогает раскурить.

— Ты знаешь о ком говорит Оливер?

— Могу лишь догадываться. — никотин бодрит меня. После секса тело лениво и расслаблено. Рядом с Монишей я успокаиваюсь, но отдалившись от персикового тела возвращается голод и злость.

Хочу лишь одного, убить всех кто хоть как-нибудь причастен к гибели моего ребенка, тех кто заставил пройти через весь этот кошмар моего цыпленочка. Я так и не решился спросить у неё, что она чувствует. Знаю, как болит ее сердце, вижу в ее глазах печаль. ЫЯ чувствую тоже. Пустоту в сердце на том месте, где должна была быть любовь к ребёнку. А мелким гандошкам, которые тянули к ней руки, я просто поотрываю хуи. Если ради этого придётся объявить войну всем — значит так.

Думали мёртв Лука Гроссерия? Ошибались бляди, папочка вернулся.

— Сколько осталось людей кому можно верить?

— Максимум сорок.

— Хуево. — делаю новую затяжку. Значит разбежались, ну я этого никому из них не прощу, по миру пущу с голыми карманами. — Что с людьми Оливера?

— В хлеву со свиньями. Наручниками пристегнули к ограждениям, чтобы не рыпались. Парни присматривают за ними, чтобы не сбежали. Ждём твоего решения.

— Отлично. Они должны стать моими людьми. Прибавим для начала к сорока головам их.

Захар кивает, тушит сигару и выпрямляется и показывает рукой на деревянную постройку.

Направляюсь к вонючему свинарнику, который раньше обходил стороной. Я бывал в разных канавах, изваливался в разном дерьмище, но ненавижу все, что связано с деревенским образом жизни. Огороды, свинарники — не моё, колоть дрова — не понимаю. Выживать при отсутствии удобств — это одно, а жить в деревне, заставляя ловить кайф от такого труда и ограничений — это жопа. Жаль, что в России так много людей, вынужденных выживать.

Запах пота и грязной свинины ударяет в ноздри, аж передергиваюсь от этого омбре.

Пятнадцать пар глаз расширяются и впиваются в меня, исследуя каждый сантиметр. Здоровые мужики выглядят комично, зафиксированные в неудобных позах, представляю как у них всех затекло.

Прохожу мимо каждого из них, рассматривая их лица, некоторых из них я узнаю. Старые вояки, достойные уважения. Люблю мужчин с именем, они внушают доверие.

— Что с Оливером, сученыш? — один из бравых ребят под килограммов сто пятьдесят выплевывает эти слова вместе с литром слюны. Крупный мешок с рыжими волосами. Я уклоняюсь от брызг, нанося по нему боковой удар с замахом, попадая прямиков в ребро, которые прогибаются под силой моего удара. Тот сгибается, харчит.

Не люблю выскочек.

— Спайк мертв. — спокойно объявляю я, сплевывая на него.

Все затихают окончательно, стараясь принять более удобную позу, чтобы смотреть на меня.

Алиса.

Я не хотела подслушивать, просто так получилось.

Когда Лука ушёл, я сразу же почувствовала холод и пустоту вокруг себя. Слишком остро. Было больно сводить ноги, мышцы болели, ломило все тело, как будто меня били или по мне проехался трактор. Даже было трудно дышать, не то что шевелиться.

В зеркале на меня смотрела растрепанная и раскрасневшаяся девушка с опухшими, искусанными губами и синяком на подбородке от ласковых прикосновений. Проводя пальцами по болевшим губам, вздрогнула при воспоминании нашего секса. Дьявол направлял меня, а я покорно следовала за ним, чувствуя его власть надо мной в постеле особенно остро. Стоит ему прикоснуться ко мне, затронуть струны моего тела, как я перестаю соображать. Его доминирование надо мной в интимной стороне наших отношений было неоспоримо, как, впрочем, и на других сторонах нашей жизни.

Я так соскучилась по нему за это время. Дьявол сказал, что голоден, мой голод не уступает его.

Быстро одевшись в его огромную рубашку и тряпку когда-то бывшую джинсами, накинув тёплую куртку Дьявола, я вышла на улицу. Мне нужно быть рядом с ним, это зависимость пустила первые корни когда меня пытались изнасиловать, сейчас она немного напоминает маниакальную болезнь. Пошла за удаляющимися Захаром и Лукой.

Желание узнать правду и поговорить с Лукой о происходящем, узнать что с ним было, пересиливало страх перед его гневом. Дьявол уходит от ответов, только метает молнии глазами.

19
{"b":"679557","o":1}