Лучше умереть, чем согласиться стать его женой. Несмотря на его внешность и красоту — одна мысль, что этот человечек дотронется до меня, вызывает неконтролируемую тошноту.

Внешне ничего не меняется, но внутри меня всю колотит, кидает. Внутри себя я кричу, зову на помощь.

— Это можно исправить. Алиса, мое предложение не будет действовать долго. Либо ты подо мной, и я защищаю тебя и твоего сына, либо через пол года ты забываешь, что такое сведенные вместе ноги. Вряд ли кто-то из них будет церемониться с тобой, обходиться нежно.

Противно это слышать, неприятно. Но он говорит правду. За этой дверью очередь из падальщиков, готовая меня растерзать, обглодать мои кости. Да они просто мечтают сделать из меня шлюху. Мне не страшно за себя, моя жизнь давно ничего не стоит. Я лучше умру, чем доставлю этим извращенцам удовольствие, отдам себя. Я и жить то не умею, так существую, но мальчик… Единственное что у меня есть.

Не чувствую боли, привыкла к ней. Боль — мое обычное состояние. Она не отпускает меня даже во сне. Мучает меня. Истощает.

— Если ты согласишься, а у тебя, малышка, выбора нет, то ты станешь моей. Я не дам в обиду твоего мальца и тебя. Все что от тебя нужно — быть послушной девочкой. Поверь мне, тебе понравится, я умею доставить удовольствие…

Послушной девочкой… где-то я это уже слышала.

— А как же — твоя по своей воле?

— А ты пока сама не в состоянии понять, что тебе нужно. Ты в состоянии аффекта после смерти Луки. Я дам тебе неделю подумать.

Месяц спустя.

Лука.

Я просто состою из неконтролируемой злости. Чёрной, пожирающей все внутри меня. Хочется разрушать, творить бесчинство, саморазлагаться. Внутри меня нет ни одной светлой эмоции, только ледяная ненависть.

Майлз нарушил данное мне обещание, не увёз Алису из Москвы, не уберёг, не защитил. Мой ребёнок. Что с ним? Чувствую только тупую боль, не замолкающую ни на секунду.

Я наношу удар за ударом по груше, стираю кулаки в кровь. Смотрю на белые косточки, выглядывающие из ран. Но агония меня гонит вперёд, не даёт остановится. Трудно даже соображать здраво. Только причиняя себе физическую боль удается заглушить душевную.

Как сказал Саид?

Никто не знает, где она: пропала, исчезла, ни одного следа ее существования. В последний раз Рыжий, человек Оливера Спайка, увёз ее из больницы в дом к этой суки и все… Говорят она под ним.

Сука, сука, сука… Каждая деталь, фотография, слово… Все крутится в голове, выстраивает логические цепочки. Перед глазами Алиса в красном костюме, красивая с прямой спиной, вышагивает к машине по заснеженному асфальту. Вся такая деловая и одухотворенная.

Груша слетела с петель. Начинаю яростно пинать ее. Мне никак не удаётся успокоиться, выпустить пар. Каждый день становится только хуже. Мои черти гложут меня. Я не могу контролировать себя, я хочу убить всех. Зачем искать одного виновного? Когда могу отправить на тот свет каждого из них? Один да и будет виноват…

Когда Саид рассказывал, уткнувшись глазами в пол, боясь моего гнева, думал, сначала убью его за клевету. Никто не может плохо говорить о моей женщине, потом думал, что уеду в Москву, приду к Майлзу, забью его до полусмерти, чтобы рассказал мне, как подвёл, как предал дружбу, как отпустил моего цыплёнка. А потом пойду в дом к Оливеру. И убью его нахуй. Что меня остановило?

Шамиль прав. Как только узнают, что я жив, они убьют ее… Быстрее, чем я успею разобраться куда бежать. Может это Оливер? Может это он все подстроил?

Чего я боюсь больше: трагедии или измены? Что Алиса спит с ним или что он причиняет ей боль? Во мне загорелось сразу несколько чувств: страх за свою женщину и ребенка и мужское эго, ревность. Ощущение предательства.

Мониша. Мой цыплёночек. Главное, чтобы все было хорошо, чтобы никто не тронул, не обидел. А если изменила… Посажу в доме без окон на цепь.

Шамиля люди ищут ее. Они найдут уж получше тупорылых друзей. Сегодня Саид нанесёт Спайку визит, проверит у него ли она…

— Мурад.

— Что, блядь? — до сих пор не привык к новому имени. Оно меня раздражает, делает из меня не того, кто я есть. В зеркале по утрам даже боюсь своего отражения. Нужно еще незаметно красить бороду и не забывать обривать череп. Кто я теперь?

— У нас чп. Без тебя никак.

Большинство людей тупое управляемое стадо, не способное мыслить самостоятельно. Им нужно только указывать, решать все за них. Сами они теряются, хлопают ртом как рыбы. И я не перестаю удивляться этой тупости.

Раньше в моем подчинении были лучшие, они сами могли принимать решения. Сейчас большая часть из них — отбросы. Один плюс, я могу бить их, вымещать на них своё недовольство. И они терпят. Сглатывают, потому что боятся меня. Отребье.

И сейчас у них возникла потасовка из-за бабы. Блядь. Из-за бабы, которую нашли в фуре. Ну какими нужно быть долбаебами, что начать себя резать, потому что не могут поделить шлюху, заснувшую в фуре? Какая нормальная женщина заснёт в товарной фуре с чеченскими номерами?

В комнате действительно потасовка. Человек тридцать пошло улюлюкают. Четверо из них более активно пытаются поделить ее. Неужели так хороша?

— Руки убрал! Я тебе брюхо сейчас выпотрошу, слышишь? Тварь. — ее звонкий голос оглушает меня. — Твари, да вас поубивают всех. Вы вообще знаете кто я?

— Да и кто же? — кто-то хватает ее. И я вижу, как золотистые волосы наматываются вокруг кулака. Девушка вскрикивает.

— Я женщина Спайка. — четко говорит она. У меня начинает дергаться глаз, а зубы сводит в припадке бешенства. Вот это встреча. Судьба просто привела ее ко мне.

— Ни хрена се, неужели у Спайка такая Кура? Думаешь поверю? Хера тогда шастаешь по машинам?

— Руки от неё убрали, суки! — рявкаю я. Узнал ее по голосу, запах даже её в этой немытой толпе чувствую. Пробираюсь к ней через толпу, равняюсь, смотрю в бездонные глаза.

Слышу только стук своего сердца и как гулко колотится ее маленькое. Я с ума просто сошёл, ебнулся. Неужели так бывает?

Сидит передо мной с запрокинутой головой, на лице запекшаяся кровь. Худющая, одни кости, никакого живота. Отмечаю это сразу же, перестаю дышать. Ее зрачки расширяются, она узнала меня, задрожала.

— Монах, что нам с ней делать?

— Я сам займусь шлюхой Спайка.

«Я женщина Спайка».

Что блядь?!

Беру ее за руку и поднимаю рывком на ноги. Весит как пушинка. Мониша неестественно худа и бледна. Одни кости, даже сердце заходится, она вообще не ела? На ней грязные джинсы в пятнах и толстовка не первой свежести. Вся одежда в крови. Ранена?

Выглядит цыплёнок очень жалко. Золотистые волосы спутаны, лицо чумазое и в крови, на руках царапины. Какая же она хрупкая и беззащитная, но красивая даже в таком состоянии до одури. Ангел.

Небесно-голубые глаза, как драгоценные камни, чистые и светящиеся, смотрят мне прямо в душу. В них плещется море, кипит жизнь. Они всегда меня притягивали и гипнотизировали. И сейчас теряюсь, не вижу ничего вокруг, мир замирает, существует только сжирающая меня синева.

Мониша молчит, не издаёт ни звука. Смотрит на меня поджав губы.

Что она делала в этой фуре? Добралась аж до Грозного. Сумасшедшая девчонка. Только моя так могла.

Я женщина Спайка.

Блядь, как будто кто-то в голове включил сломанную пластинку, которая заела на одном месте, повторяет одно и тоже.

— Монах, нахер она тебе?

Чувствую, как мужики не понимают, что происходит. Ну и пусть. Не им обсуждать мои действия. Рычу на них, они отступают.

Тащу мелкую за собой, она послушно передвигает ногами, не сопротивляется. Послушная. Оливер так воспитал? От этой мысли выбешиваюсь, сжимаю ее сильнее, чувствую как хрустят ее кости от моего захвата. Но она молчит. Не смотрит даже на меня, не издаёт ни единого звука. Лучше бы проявилась слабость, не так бы злился на неё и ее дурость.

Я закидываю ее в свой дом. Перед каждым своим действием делаю над собой усилие, чтобы не быть грубым, жестоким. Мысль, что она могла быть с Оливером, вызывает жгучую ревность, затмевающую все адекватное. Сначала нужно разобраться. Нужно поговорить.