Коллин и я вместе на полу в гостиной. Я встаю на него и наблюдаю, как его ноги вертятся, чтобы обнаружить пол. Как только они вступают в контакт, он ненадолго может выдержать собственный вес, всё ещё поддерживаемый моими руками.

— О, хороший мальчик! — Я восхваляю его. — Ты такой большой мальчик!

Слюни стекают по подбородку на рубашку.

— Ты! — Не обращая внимания на слюни, я наклоняюсь и прижимаю поцелуи к его щеке и шее.

Он, конечно, заворачивает свои маленькие руки в мои волосы.

— Ты никогда не научишься? — спрашивает Келси с дивана.

Я сама думала о том же.

— Нет, — бормочу я, мой голос приглушён кожей моего мальчика.

Он поворачивает голову и начинает жевать мои волосы.

— Это привлекательно. — Я слышала, как Келс кладёт Бреннан на пол и подходит к нам. — Видишь ли, Бреннан, вот почему, когда у тебя есть дети, тебе нужно завязать волосы назад, прежде чем подойти к их хватательным рукам.

— Маленькая помощь, меньше лекций.

Келс посмеивается и приходит ко мне на помощь. В заключение. Он протестует, когда она освобождает его руки, и я выхожу из его рук.

— Почему им так нравятся мои волосы? — Я натягиваю его через плечо и с гримасой вытаскиваю из него кварту слюней.

Келс протягивает руку и играет с сухой нитью.

— Потому что это красиво.

Я на самом деле краснею. Что, чёрт возьми, не так со мной?

Келс отжимает её преимущество.

— Как ты. — Её кончики пальцев протягивают руку и прослеживают мою скулу.

Её губы следуют. Прежде чем что-либо ещё может произойти, наш сын вновь заявляет о себе, плюхаясь вперёд, чтобы грызть бедро Келси, и Бреннан начинает серию громких вокальных упражнений.

— Только подумай, это продолжается только восемнадцать лет.

Келс стонет.

*

На следующее утро я просыпаюсь рано, мокрый нос Кама прижимается к моей ноге. Я поднимаю голову чуть ли не на дюйм от подушки и смотрю вниз на немецкую овчарку. Он облизывает мой палец, и я дёргаю его назад. Щекотно.

— Ты хочешь выйти, ты большой придурок?

Ещё одно лизание.

Отлично. Я оглядываюсь, и моя девушка счастливо спит рядом со мной. Я натягиваю одеяло на её обнажённое плечо и откидываю ноги с кровати. Я иду к комоду и натягиваю нижнее бельё, спортивные штаны и толстовку. Кам прямо рядом со мной, хвост счастливо бьёт по полу.

— Что? Ты думаешь, я заберу тебя?

Стук, стук, пыхтение, лизание.

— Угу, конечно.

— Хон, — тихий голос звонит с кровати.

— Извини, детка, иди спать.

Келс приподнимается на локте, её волосы оторваны от сна.

— Ты собираешься взять с собой одного из охранников?

Я иду к кровати и сажусь на краю. Келс плюхается на матрас и смотрит на меня полузакрытыми глазами.

— Поскольку Кам — тренированная сторожевая собака, я думаю, со мной всё будет хорошо, милая.

Она мило улыбается смущённо.

— О, да, верно.

Я целую её в рот.

— Спасибо за беспокойство. Мы вернёмся после того, как немного вытянем ноги.

*

Это достаточно рано, что только те из нас, кто сошёл с ума, бегают в парке. Я должна была убрать свои роликовые коньки на зиму. Между песком, слякотью, солью и снегом невозможно не приземлиться на банку во время катания.

Кам так счастлив быть снаружи. Он практически прыгает от радости и бегает кругами вокруг меня. С громким лаем он начинает тащить меня по нашему обычному следу. Мы устраиваемся в удобном ритме. Я ненавижу бегать. Я предпочитаю почти любые другие виды упражнений бегу. Конечно, Анджелина Джоли недавно сказала, что пришла в форму для своего будущего фильма, занимаясь сексом с Билли Бобом. Я согласна в принципе, если не на практике.

Я смеюсь над этой мыслью. Интересно, смогу ли я пройти мимо Келси в качестве нового плана тренировки? Я была бы в такой хорошей форме. Я бы никогда не пропустила тренировку, это чертовски точно.

В этот час есть ещё несколько безумных людей. Мы все сгруппированы и думаем о тёплых мыслях. На прошлой неделе в Нью-Йорке было шестьдесят градусов. Это больше не так. Дома уже работает кондиционер.

Дом.

Келс хочет повесить свою позицию здесь. Она хочет начать делать свои собственные истории, работать внештатным сотрудником, возможно консультироваться. По сути, её главная цель — составить собственный график и быть с детьми как можно больше. Я не могу винить её.

Но я не могу присоединиться к ней. Она была права на днях. Мне очень нравится темп работы офиса, погоня за историей, слава и возможные деньги. Я люблю своих детей. Я бы умерла за них, не задумываясь. И я умру без них сейчас. Другая неделя научила меня этому. Тем не менее, я люблю свою работу.

Если Келс уйдёт, мне нужно решить, что я собираюсь делать. Мы могли бы продолжить жить здесь, в Нью-Йорке, со мной, работая на «Exposure». Это имело бы смысл для внештатной работы Келси. Это медиа столица мира.

Но если она не работает полный рабочий день, разве она не хотела бы быть рядом с нашей семьёй? Зачем быть за две тысячи миль, когда мы можем пройти двести шагов? Это требует, однако, чтобы я получила правильную работу. Следующим по карьерной лестнице является должность директора по новостям. Новый Орлеан занимает сорок первое место на рынке. Сразу после Мемфиса, штат Теннесси, но пара до Буффало, штат Нью-Йорк.

Моя учительница географии в седьмом классе, сестра Мэри Томас Кэтрин, всегда говорила:

— Если у вас есть брат в тюрьме и брат в Буффало, сначала выведите брата из Буффало.

Это даже смешнее, когда вы слышите, как монахиня произносит эту строчку.

Неплохой рынок. Особенно не для двадцатипятилетнего новостного директора.

Я качаю головой. Мне правда только двадцать шесть? Родилась в 1974 году.

Это сделало бы это так. Разговор о большом подарке на день рождения в прошлом году. Совсем неплохо.

Кам зарычал в горле, когда рядом со мной встал другой бегун. Это не необычно. Многие из нас делают это с более сильным бегуном, позволяют им задавать темп, подталкивают себя немного больше. Я слегка дёргаю поводок Кама, предупреждая его, чтобы он вёл себя.

— Холодно, не так ли? — хрюкает парень.

Я смотрю на него. Он небольшой, но явно не в форме. Его дыхание приходит рваными вздохами, и он выглядит так, будто может потерять сознание или почувствовать рвоту в любой момент. Я тоже не хочу иметь с этим дело. Я решила игнорировать его.

— Держу пари, что в Вермонте сейчас ещё холоднее.

Кам и я оба рычим одновременно; никому из нас не нравится то, что мы слышим. Я ещё раз смотрю на моего напарника. Я замечаю, как вокруг его талии сворачивается приклад, а из него свисает провод.

Укол.

— Уходите, — отвечаю я.

— Как ваши близнецы?

Я делаю быстрый шаг вправо и перебиваю его. Он должен замедлиться, чтобы избежать столкновения со мной. Я легко прошла несколько шагов по нему.

— Как вы ответите на обвинение, что им было лучше с бабушкой?

Я почти остановилась. Почти. Почти объяснить ему, что разделение крови — это не то же самое, что общение. Мои дети не будут иметь ничего общего с этой больной, измождённой сукой, которой удалось сделать только одно правильно в этой жизни; есть моя Келси. Всё остальное в её жалком существовании было трагической ошибкой. Иногда я думаю, что Келс вырвала последнюю каплю добра из своей матери при рождении. Что ещё может объяснить женщина, столь лишённая этого сейчас?

Я продолжаю бежать, всё дальше и дальше удаляясь от репортёра.

Когда я буду новостным директором в Новом Орлеане, я позабочусь о том, чтобы мои люди занимались бегом на длинные дистанции, для тех, с кем трудно брать интервью.

*

Кам и я возвращаемся в квартиру без каких-либо ссор с жизненными формами, возникающими из изначальной слизи. Я думаю, что те, которые были разбиты лагерем за пределами нашего жилого дома, наконец сдались. Или наша группа безопасности убедила их двигаться вперёд. Я люблю этих парней.