На протокол допроса Серапионова два года спустя была кем-то наложена резолюция: «Свидетель ненадежен. В мае 1945 г. был помещен в психиатрическую больницу г. Древ. Скончался в этой больнице в октябре 1945 г.». В досье Ващенко оказалась копия протокола допроса Люсьена де Бриана в комиссии города Манга по эпюрации. Де Бриана просили ответить, куда делись из его замка принадлежавшие ему ценные картины, серебряные и золотые сервизы, а также его знаменитая коллекция свастик из золота и драгоценных камней. Де Бриан ответил, что ничего о судьбе своих сокровищ не знает. На повторный вопрос ответил, что русский офицер Ващенко уже допрашивал его в присутствии французских властей и даже ударил его, добиваясь ответа на тот же самый вопрос.
Эта фраза была кем-то подчеркнута и рядом с ней поставлен вопросительный знак. В конце протокола была приписка: «Скрывает местонахождение своих богатств, пытается скрыть свои преступления, клевеща на наших советских товарищей. Снисхождения не заслуживает». И стояла подпись: Анри Боле.
Анри Боле на первых же послевоенных выборах стал мэром Манга и затем занимал эту должность несколько сроков подряд. Именно с его помощью была оформлена покупка «Шато Бельвю» русскими. Сделка была заключена непосредственно Василием Ващенко как представителем посольства СССР во Франции. Он работал уже в Париже, числясь советником и одновременно – сотрудником советской миссии по репатриации. С ним была его жена, которая и родила ему в мае 1946-го сына Николая. В том же году полковник Ващенко был назначен комендантом «Шато Бельвю».
На экране появился еще один снятый сканером документ, датированный 1946 годом. Озаглавлен он был так: «Акт передачи старинных произведений искусства и драгоценных изделий, обнаруженных в тайниках замка „Шато Бельвю“ в ходе работ на загородной базе отдыха Посольства СССР, городу Мангу». К акту было приложено благодарное письмо мэра Манга Анри Боле и заметка из газеты «Юманите» об открытии в Манге музея, где выставлены конфискованные у коллаборациониста де Бриана ценные картины и старинные изделия, найденные теперь, как писал, не скрывая своего восторга, автор, уже в «Русском замке».
«Вот когда появилось это название», – отметил про себя Готье.
Сокровища «Шато Бельвю» вновь стали предметом внимания прессы пятнадцать лет спустя. Еврейские организации Франции заявили, что перед освобождением Парижа немцы пытались вывезти по Сене награбленные ими у французских евреев богатства. Расследование шло долго, но в конце концов удалось выяснить, что часть нацистского золота и драгоценностей была доставлена из Парижа в апреле 1944 года вместе с ценными архивами в Манг, в «Шато Бельвю». Начался скандал. Еврейские организации, выступая защитниками прав наследников уничтоженных нацистами евреев, обратились в советское посольство с запросом, не находили ли русские в Манге ящиков с нацистским золотом. Русские долго молчали и затем ответили, что все найденные на территории замка ценности были переданы городу Мангу. Масла в огонь подлил и Люсьен де Бриан, который к тому времени уже давно был на свободе и успел проиграть свой первый процесс против русских.
Де Бриан заявил, что, действительно, за неделю до освобождения Манга в его замок на пяти грузовиках привезли какой-то груз в больших ящиках под охраной эсэсовцев. Было это золото или нет, спрятали они его на территории замка либо вывезли, он не знал. Что же касается принадлежащих его семье ценностей, сказал де Бриан, то в музее Манга выставлена лишь малая их часть, а куда делись остальные, он хотел бы узнать либо от властей Манга, либо от русских. После этого заявления журналисты стали донимать вопросами Анри Боле, и тот сгоряча ответил, что не намерен полемизировать с бывшим пособником нацистов. «Если кто-то что и скрыл из сокровищ этого семейства коллаборационистов, – сказал он, – так это сами де Брианы». Но времена уже переменились. Франция активно налаживала связи с Германией, и никто не хотел поощрять антинемецкие настроения за счет воспоминаний о том, что творили на французской земле соотечественники Гете, Гейне и Шиллера. Лим породнился с каким-то немецким городом. А в Манге на Площади имени Элен и Жюля Корбье по указанию из Парижа подновили мемориальную доску. Прежнюю надпись: «Зверски замучены и казнены на этой площади немецкими оккупантами в 1944 году» – отредактировали в соответствии с духом времени: «В память об Элен и Жюле Корбье, отдавших свои жизни на этой площади за свободу Франции в 1944 году».
Де Бриан, выйдя из тюрьмы, потихонечку восстановил свою репутацию серьезного ученого-историка, с ним считались, хотя тени прошлого и кровь невинных, пролитая его сыном, не помогли отмыть имя прежних владельцев «Шато Бельвю» до конца. Главного свидетеля по всему этому делу – Василия Ващенко – во Франции уже давно не было. И вот почему. В 1944 году русские получили в свое распоряжение заброшенную ферму в деревушке Борегар под Парижем и устроили там свой центр для перемещенных лиц. Командовал им фактически Ващенко. В его дела французы до поры не вмешивались. И все же в ноябре 1947 года, после того как выяснилось, что из Борегара через Париж отправляются прямиком в ГУЛАГ белые офицеры и члены их семей, давно уже ставшие гражданами Франции, Роже Вибо, основатель ДСТ, штурмовал эту цитадель Ващенко. Там нашли целый арсенал и такую кучу неудобных для русских документов, что те предпочли тихо закрыть Борегар, не поднимая скандала, если не считать серии возмущенных статей в советской прессе и в «Юманите».
Война сломала многие прежние стереотипы. Уже не таким страшным казался в Европе Сталин. Вместе сражались не только союзные армии, но и разведки. Вчерашние маки не могли не доверять таким, как Ващенко. Для них он был товарищ. Также и советским солдатам и офицерам не верилось, что их товарищи по оружию из армий Второго фронта – сплошь шпионы и диверсанты. Но Европа уже была поделена в Ялте. И правители мира по обе стороны этого раздела принялись расставлять пограничные столбы и в умах людей. Жестокое правило – кто не с нами, тот против нас, – вновь становилось нормой жизни. Тех, кто этого не понимал, – ломали.
Ващенко тихо выехал из Франции через два месяца после штурма Борегара, и о судьбе его до поры никто во Франции не знал. Однако в 1961 году дотошный корреспондент «Франс Пресс» обнаружил его в Москве и взял у него интервью по поводу сокровищ «Бельвю». Ващенко подтвердил заявление советского посольства слово в слово. Но добавил и немаловажную деталь: существует акт о передаче всех этих ценностей городу Мангу, подписанный французскими властями. Вот так и был обнаружен этот документ с подписью Анри Боле. Его опубликовали в печати вместе со списком ценностей де Брианов, выставленных в городском музее Манга. Когда Боле стали спрашивать, почему же русский список явно обширнее описи мангского городского музея и куда девались остальные сокровища, он ответил, что подмахнул русский акт не глядя, по русскому оригиналу, потому что полностью доверял советским товарищам. Это заявление стоило ему поста мэра. Началось расследование, результатов которого он не дождался, так как, стремясь избежать позора, повесился. Видимо, объясняться ему пришлось не только со следователем. Сканнер зафиксировал в досье Ващенко предсмертную записку его французского друга: «Я ни в чем не виноват перед партией. Анри Боле». Поиски пропавших сокровищ де Брианов и нацистского золота из «Шато Бельвю» не дали никаких результатов и много лет спустя. Когда после развала СССР открылись архивы КГБ и ЦК КПСС, еврейские организации Франции направили русским новый запрос, но и на него ответ был отрицательный: никакого золота в 1944 году на территории замка найдено не было…
Перед выездом в Манг Готье снова прогнал досье Ващенко-старшего по экрану монитора вперед и назад, пытаясь собрать общую картину из набросанной мозаики информации. Просматривая вновь документы 1960 года, он увидел не замеченное им прежде примечание с кодом другого досье, к которому дело Боле имело какое-то отношение. Он попытался его вызвать, но на экране вспыхнул сигнал: «Досье Директора. Получите допуск». Готье послал запрос кодом помощнику шефа, и через десять минут на экране появился ключ. Его пускали в святая святых. Готье удовлетворенно хмыкнул и принялся за чтение нового документа. Электронный цензор, несмотря на допуск, вычистил имя агента французской разведки, который сообщил из Москвы в 1947 году о том, что КГБ с 1944 года создает новую сеть своих резидентур в Западной Европе. В рамках этой операции во всех европейских странах, освобожденных от фашистов, создаются склады оружия, тайные центры связи, открываются анонимные номерные счета в крупных банках, а также закладываются тайники с золотом и валютой. В этих целях используются захваченные у немцев оружие, ценности и валюта, а также средства, конфискованные «друзьями» (кодовое название коммунистов – отметил про себя Готье) у коллаборационистов. Все эти тайники, сообщал агент, закладываются на случай коммунистических восстаний в послевоенной Европе с тем, чтобы облегчить приход просоветских сил, прежде всего коммунистов, к власти насильственным путем. Московский агент сообщил, помимо всего прочего, и о складе оружия в Борегаре и в «Шато Бельвю». Но шато уже стал «Русским замком», а с Борегаром все-таки разобрались. Готье стало яснее, почему его решили взять штурмом в 1947 году. «Холодная война» началась именно там, у этой маленькой деревушки под Парижем. А может быть, еще раньше, в 1944-м, в Манге?
