Скорее всего, ему уже было просто всё равно.

— Уроборос? - спросил он меня, и так зная ответ.

Я ничего не ответил.

Мы еще какое-то время смотрели друг на друга, а затем он поправил тело жены у себя на плече и водрузил сына на другое плечо. После чего зашагал прочь из церкви. Не представляю, о чем он думал и что чувствовал.

Уверен только в одном – мне его не жаль. Насколько бы не был печален тот факт, что ему пришлось запечатать внутри этого гроба своего сына, я здесь ни при чем. Я несколько раз за день смирился со своей смертью, в самых разных ситуациях, и все они - вина этого полоумного ублюдка, который решил, что раз у него есть слезливая история о сыне, он может играться с энергией, да и с людьми тоже.

Я смотрел ему в спину со злобой и презрением. Я напряг руки и, несмотря на боль в ногах, смог перекинуть себя через край склепа.

Первым делом, оказавшись на полу, я попытался активировать ауру “Пренебрежения болью”, однако энергетический коктейль в моем теле и каша в голове свели все попытки обезболиться на нет.

Следующей мыслью было достать телефон и позвонить хотя бы кому-нибудь, ведь если я не погиб от запечатывания в склепе, это совершенно не значит, что меня не добьет обычное кровотечение.

Моё сознание не справлялось, в моем восприятии всё происходило куда медленнее, чем на самом деле. Я дрожащей рукой ощупал карманы джинс и в памяти, звуком разбитого стекла, раздался удар телефона о пол возле входа в церковь. Там я его уронил. Я попытался ползти, очень медленно, и мне это удавалось.

Люди склонны врать самим себе, особенно в стрессовых ситуациях, это всем известно. Вот и я как-то смог поверить, что если буду достаточно активно двигать своими переломанными ногами, то обязательно доползу куда-нибудь, где мне окажут помощь.

Один метр в моем состоянии был за десять, каждое движение отдавалось жуткой болью, в ране на груди забилась грязь, а на моем лице вздулись вены. Но я продолжал отчаянно продвигаться к уличному свету за этим огромным входом в церковь.

Я смотрел на него и разговаривал сам с собой, в бреду пытаясь убедить себя, что всё будет в порядке, осталось еще немного, только добраться до телефона, который лежит так близко.

Когда я приблизился к распахнутым дверям в глазу начало темнеть. Медленные движение стали практическим черепашьими и если раньше мне было очень тяжело двигаться, то теперь просто невозможно.

Преодолев порог, мне в глаза ударил небесный свет и свежий воздух, который я даже не мог вдохнуть всеми легкими из-за жуткой боли в груди. Я добрался до ступенек, по которым меня совсем недавно сюда тащили и нелепо скатился вниз, как пьяница, которого выбросили из бара.

Я упал на спину в метре от телефона и уставился в небо.

Глаз закрылся как будто сам по себе.

Последнее, что я услышал перед тем, как потерять сознание - это шум переносной рации где-то неподалеку, из которого донеслось простое:

— Шеф, кажется, мы на месте.

«Верхушка» клана Ротт редко когда собиралась в полном составе. Глава, семья старейшины, родственники рангом поменьше, «влившиеся» в клан родственники покойной жены, советники каждого из перечисленных, высокие чины... Короче, всего – больше двадцати человек, и, разумеется, хоть у кого-нибудь из такой толпы случались неотложные дела в другом городе или находилась еще какая уважительная причина не появиться на очередном совещании.

Но не в этот раз. Повод для собрания был слишком важен, а потому Алекс, глава клана Ротт, убедился в том, чтобы увидит перед собой каждое из этих лиц. И на каждом из них так хорошо знакомые ему холод, деловитость и отстраненность.

Люди такого уровня не собираются абы где. Собрание проходило в "Черной Башне”, на 79-м этаже – в одном из самых дорогих конференц-залов в стране. Обитые дорогой кожей кресла отражались в вымытом до блеска панорамном окне, с которого открывался вид на центр города.

Дорогое помещение, дорогие костюмы. У каждого места – бутылка минералки самой дорогой марки; не просто «водичка с газиками», а натуральный продукт с кучей целебных свойств.

И люди здесь вели себя соответственно. Это не семейное торжество, не общий праздничный ужин, где можно позволить себе эмоции. Это собрание, и здесь говорят о делах.

— Я рад видеть вас всех здесь сегодня, — медленно начал Алекс, когда за последним из прибывших закрылась дверь. Традиционные слова... был ли он рад? Уж точно нет.

– Как вы знаете, мой сын Марк...

Он замолчал, подбирая нужные слова.

— Алекс, - Говард, его младший брат, счёл, что пятисекундная пауза – это слишком долго.

— Давай без долгих прелюдий. Мы все прекрасно знаем, что случилось с твоим сыном; все кому надо и не надо знают о случившемся, благодаря его стриму! Не надо говорить, что с ним было – скажи, что с ним будет.

— Два месяца, — спокойным тоном, удержавшись даже от вздоха, заговорил Алекс, — Восстановления. Я не говорю о полном восстановлении – разумеется, это невозможно в такой короткий срок без лечебной магии. Я говорю о состоянии, в котором он не будет прикованным к постели инвалидом и сможет покинуть больницу.

В его голосе, как и полагалось, не было ни капли эмоций, как будто он говорил не о своём сыне, который, когда его нашли, больше напоминал кровавый ошмёток, а о каких-то формальностях.

— Как понимают все собравшиеся, мы можем использовать лишь традиционные методы лечения, без капли магии, что и сделало этот период таким долгим.

К этому Алекс тоже привык. Марк, неделями валяющийся с гриппом, Марк, щёку которого раздуло от флюса, Марк, хромающий из-за вывихнутой на тренировке лодыжки... то, о чём большинство людей – уж во всяком случае, людей его статуса – давно забыло. Нормальное, магическое лечение было недоступно тому, на кого невозможно наложить никакой эффект, так что прибегать приходилось к «традиционным», а по мнению многих – попросту доисторическим методам. Лекарства, бинты, гипс, операции...

— Свадьба с Элизой должна была состояться через три месяца, - заметил Николай, глава отдела связей, и от Алекса не укрылось это «была». — Однако, большинство собравшихся сходятся во мнении, что Вульфрик, разумеется, отменит свадьбу.

Ого! А он уже успел опросить «большинство собравшихся»? Подготовились, однако!

— Вульфрик не сделал этого раньше, когда Марк Пробудился, - ровным тоном ответил Алекс. — И, я уверен, не сделает этого и сейчас. Суть не в личности моего сына, его силе или слабости. Суть в интересах кланов и создании “родства”.

— Да, — вновь заговорил Говард. – Но они могут породниться и другим образом.

Все взгляды были устремлены на говорящих. Каждый из сидящих тут понимал, что это борьба, и каждый поддерживал кого-то конкретного. Кроме того, каждый из них имел свои интересы и готов был легко сменить сторону, если это будет выгодно ему самому.

— Если ты об одном из своих сыновей, Говард, - покачал головой Алекс, — То, насколько помню, все они уже помолвлены? Разрыв помолвки любого из них будет нам неприятен.

Да, Говард несколько лет добивался того, чтобы один из его трёх сыновей стал женихом Элизы, но затем, отчаявшись, помолвил их всех с невестами из других родов – разумеется, тоже знатных, но уж точно не такого уровня, как род Вульфрика. Сейчас он, должно быть, кусал локти.

— Да, конечно, - мягко и по-деловому улыбнулся Говард. – Все трое моих сыновей станут мужьями тех, с кем планировалось. Но почему мы не обращаем внимания на другого кандидата?

Он указал рукой вперёд, туда, где сидели выходцы из клана жены Алекса.

— Рэм? – удивился Алекс, и тут же подавил своё удивление. Нельзя, чтобы кто-то его заметил. Но всё же... его брат заодно с родственниками его жены?

Указанный Рэм наклонил голову и вежливо заговорил:

— Я... конечно, не являюсь кровью от крови клана Ротт, но я тоже его член, и, если решение большинства будет таково, я приму это с честью.