98

ВЕРЮ, ПОМНЮ, ЛЮБЛЮ...

акафист пред образом Казанской Божьей Матери, начал запись членов. На первое время записалось 17 членов. После записи, побеседовав немного, пришли все члены к такому заключению: чтобы отвлечь население, хотя немного, от пустого и бесполезного провождения праздников, устраивать по воскресениям чтение. Началась подготовка к 4 ноября, отслужив молебен в здании церковно-приходской было открыто «Воскресное чтение». Слушателей собралось, кроме учащихся, 35 человек. Я прочитал статью «Перст Божий» — статейка очень интересная и в то же время назидательная. Учитель, псаломщик и сельский писарь пропели из лепты «Суетен будешь ты, человек. По пропетии канта, учитель А.Л. Рожинцев прочитал статью «Слово любви» и теми же певцами пропето «Что это, родимые, деется у нас». Затем псаломщик И.Н. Шадрин прочитал статью «Грибы» и было пропето «С другом я вчера сидел»... В заключение всего я поблагодарил слушателей и попросил их всех пропеть «Достойно есть». 11 ноября я опять устроил чтение. Поставлено было: 1) «Страшный Суд Христов» — прочитал я сам. 2) «Один день на поле сражения» — прочитал учитель Рожинцев, 3) «Страдалица» — прочитал псаломщик Шадрин, 4) «Бог послал» — прочитала жена священника В.В Непомнящих. Между прочитанными статьями пропето из Лепты: 1) «С другом я вчера сидел», 2) «Что это, родимые, деется у нас», 3) «Вечер был, сверкали звезды». Заключение было такое же, как и в первый раз,

т.е. пропето всеми «Достойно есть». С этого времени чтение ведется каждое воскресение и слушателей все прибывает и прибывает.

26 ноября был о. Благочинный с ревизией и, как видно, остался таким направлением прихода доволен. Многими слушателями заявляется, что желательно было бы, чтобы чтение сопровождалось световыми картинами. Но увы! Такое желание своих любезных слушателей едва ли мог бы я удовлетворить, если бы мне не был помощником Сам Господь.

Как-то я поведал свою эту нужду о. Николаю Рыжкину (священнику Каменноугольных копей Л.А. Михельсона, он же и благ. 10 округа) и он, как доброжелатель всякого благого дела, сам пошел к управляющему копей и испросил у него разрешение взять мне имеющийся в их школе волшебный фонарь и картины на ближайшее «Воскресное чтение». Управляющий разрешил. Таким образом, последнее чтение у нас было с волшебным фонарем. Слушателей было великое множество, не поместились даже в школу. Общество же наше Трезвости тоже мало-помалу растет. Теперь оно имеет 31 человека членов. Но нужно сказать: какие издевательства и насмешки переносит наше молодое «Общество Трезвости» — не приведи, Боже! Но я думаю, что благословение Божие, преподанное нам Его Высокопреосвященством, и молитвы нашего покровителя — Святителя и Чудотворца Николая не дадут нас в обиду; что уже и замечается — насмешки ослабевают.

Отец

Первый раз я видел, как умирает человек, и этим человеком был мой отец. Минуту назад он тихо шевелил губами, онемевшее наполовину лицо заставляло картавить, и поэтому слова он произносил раздельно и очень медленно. Я сидел, низко склонившись, пытаясь избавить его от необходимости напрягать голос. Внезапно отец словно поперхнулся, резко наклонился вперед, а затем откинулся навзничь, вытянулся и захрипел.

Страх и беспомощность погнали меня на пост дежурной сестры. Минуты бесконечности в ожидании бригады реаниматоров, аппараты искусственного дыхания и массаж сердца. Меня даже не попросили выйти из палаты, и я застыл в углу.

Жизнь покидала моего отца, все бессмысленнее становились усилия медиков, которые делали, может быть, даже больше, чем уже требовалось, отдавая тем самым долг своему коллеге. В четыре часа ночи я шел по пустой Пироговке и думал, что и как я скажу дома маме...

* * *

альше пойдем пешком, — заявил я слезая

с верхней боковой полки общего вагона

поезда «Иркутск-Москва». Позади пять суток нашего путешествия через пол страны и почти шесть лет ожидания первой встречи с отцом. До Москвы еще два дня пути... В город, где я родился я уже больше не вернусь.

Моя родина — шахтерский Черемхово. Наш дом — добротный двухэтажный барак. Рядом еще несколько таких. Сейчас бы сказали: новый микрорайон. Наша коммуналка — четыре комнаты и кухня. Две наши, две тети Клавы и ее мужа — дяди Ивана. Серый цвет домов с налетом угольной пыли формирует мое художественное восприятие окружающего мира. Все эти годы моя жизнь — черно-белое кино. И это не значит, что она не радует меня и лишена счастливых минут. Вот на маленьких санках меня везут в шахтерский клуб — до далекой Сибири дошел новый героический фильм «Смелые люди». Следующая картинка: дощатый тротуар, по которому я бежал всегда впереди бабушки и поэтому все время оборачивался. Это мы направляемся на воскресную службу в церковь, настоятель которой мой крестный. Разноцветные стеклышки калейдоскопа рисуют в памяти Новый год. Елка, украшенная игрушками и конфетами, белые, из ваты, но почему-то очень жесткие лебеди. Они плавают на озере — старом зеркале, обложенном со всех сторон сугробами ваты. (О вате чуть позже и отдельно.) Под елкой мы с двоюродным братом

102

ВЕРЮ, ПОМНЮ, ЛЮБЛЮ...

Колей находим наволочку, и в ней много-много кон-

фет. Это настоящий праздник — подарок профкома

шахты, где библиотекарем работает моя мама.

Николаша еще спит. Он младше меня, засыпает

раньше, и встает позже. Особенно в воскресенье, ког-

да мы с Бабонькой — так мы, все внуки, зовем свою

бабушку по маминой линии, собираемся в церковь.

Николаша, такой пухленький увалень, похожий свои-

ми белыми кудряшками и огромными серыми глазами

на девочку. И когда кто-нибудь по ошибке принимает

его за создание этого пола, он обижается, надувает гу-

бы и говорит, что он мальчик и у него все, как у маль-

чиков. А спит больше, на-

верное, потому, что мало

двигается. Родная мать

Николаши работает дале-

ко, где-то на Севере. Если

я ее не помню, то Никола-

ша и подавно, хотя изред-

ка интересуется, когда

приедет родная мать. Моя

мама для него Мама-Со-

ня. Из таких же невиди-

мок мой отец. Он есть. От

него приходят письма.

Когда мама пишет ему

мою ладошку кладут на

Коля и Женя 1965 г. лист бумаги и обводят ка-

103

рандашом. Лист уходит с письмом. Так мой отец может судить о моем развитии. Я еще не дорос до возраста, чтобы задавать маме вопросы, почему у нас нет фотографий отца и почему свои мы ему не посылаем.