Отметим лишь, что человеку и в самом деле порой крайне сложно понять, откуда исходит стремление к тому или иному деянию – от Бога или от дьявола? В своей книге Иаков Ворагинский часто обращается к этой теме, особенно в связи с такими тонкими материями, как вера и святость. Иоанн Лествичник предупреждает: «Удивляться трудам сих святых дело похвальное; ревновать им спасительно; а хотеть вдруг сделаться подражателем их жизни есть дело безрассудное и невозможное» (Слово 4,42). И забывать об этом не следует никогда. Однако тот же самый Иоанн Лествичник говорит: «Всякому духовному деланию, видимому или умственному, предшествует собственное намерение и усерднейшее желание, при Божием в оных содействии; ибо если не будет первых, то и второе не последует» (Слово 26,86).
* * *
Эта книга открывается собранным воедино подробным описанием жизни, успения и вознесения Девы Марии. Священное Писание не сохранило нам никаких подробностей об этом, и они, как писал святой Августин, проявлялись по мере размышления над этими предметами самой истиной. Под этим утверждением великий христианский Отец Церкви разумел то, что истинно происходившее событие всегда есть единственно возможное и верное. Соответственно, описывая происшествие, единственно возможное из множества других, мы неизбежно описываем событие истинное. Именно эти аргументы очень хорошо представлены Иаковом в главе «Как Мария вознеслась в небеса».
У всех верующих людей облик Девы Марии неизбежно вызывает умиление. Именно умиление перед Пресвятой Богородицей и переросло на Западе в подлинный культ Марии Девы. Мечта о недостижимом идеале совершенства здесь, на земле, время от времени соблазняла кого-либо на реальное следование по стопам воистину непорочной Святой Матери Христа. И на этом надо остановиться немного подробнее.
Первым примером благочестия женщины в Священном Предании служит ветхозаветная история о Сусанне и старцах, изложенная в книге пророка Даниила (гл. 13). Сусанна была женой богатого Иоакима, в доме которого за соблюдением законности приглядывали два старца. И у этих служителей Закона «родилась похоть к ней» (Дан. 13:8), и они «извратили ум свой» (Дан. 13:9) и стали склонять ее ко греху блудодеяния. Захваченная ими врасплох, Сусанна вскричала: «Тесно мне отовсюду; ибо, если я сделаю это, смерть мне, а если не сделаю, то не избегну от рук ваших. Лучше для меня не сделать этого и впасть в руки ваши, нежели согрешить пред Господом» (Дан. 13: 22–23).
Старцы лжесвидетельствовали на жену Иоакима, и она была приговорена к смерти. Однако она взмолилась Богу, и юноша Даниил по вдохновению свыше разоблачил лжесвидетельство старцев. Праведность Сусанны была вознаграждена Господом. Однако этому светлому образу ветхозаветного апокалипсиса – ибо с грехопадения старцев, назначением которых было следить за соблюдением на земле Закона Господня, и началось грехопадение всего народа, – противопоставлен темный образ блудницы новозаветного апокалипсиса.
На языке пророков женщина, жена, олицетворяет, с одной стороны, народ, с другой – Церковь Христову. Соответственно по отношению к женщине оценивается не только состояние народа, но и состояние Церкви в каждый момент ее истории. Вот уже третье тысячелетие стремление к чистоте и целомудрию женщины, по своей сути, выступает для кого-то интуитивным, а для кого-то осознанным стремлением человека к Царствию Небесному. Именно те, у кого это стремление полностью осознанно, и признаются истинными свидетелями веры. В первые века христианства такие свидетели, как правило, становились святыми мучениками. Как пишет Дмитрий Ростовский: «И желала Марина пролить кровь свою за Христа и креститься ею, как купелью крещения, как она слышала о многих святых мучениках обоего пола, что крестились своей кровью те, которые положили свои души за Господа: она хотела подражать им».
В дальнейшем, когда христианство стало в Европе фактически государственной религией и за веру в Христа перестали преследовать, стремление к Царствию Небесному вылилось в иные формы. Чрезвычайно показательна в этом смысле история одиннадцати тысяч дев, весь христианский подвиг которых заключался лишь в том, чтобы невинно умереть. Однако эта история доказывает, что всякая смерть, принятая с верой во Христа, оказывается не бесплодной. И суть не только в том, что такое навсегда остается в памяти людей. В своих рассказах о мучениках Иаков Ворагинский неоднократно повторяет: многие, видя происшедшее, уверовали и крестились, а это уже равноапостольная миссия.
Григорий Назианзин, восхваляя Иустину, рассуждает не столько о ее красоте, сколько о благочестии, ибо именно в последнем проявляется еще одна важная составляющая женского подвижничества. Рассказ об Иустине служит для того, чтобы подчеркнуть особую роль женщины в христианской жизни: Григорий говорит, что как Богородица принесла спасение всему человечеству, так и Иустина послужила орудием спасения для Киприана.
В «Житии и страдании святой великомученицы Екатерины» Дмитрий Ростовский, который во многом следует «Золотой легенде», пишет: «Родственники и мать часто советовали Екатерине выйти замуж, чтобы царское наследие отца ее не перешло в руки кому-либо чужому, чрез что они лишились бы окончательно сего наследия. Но Екатерина, как мудрая девица, твердо решила в своем сердце сохранить во всю жизнь чистоту девства и крайне не хотела замужества. Когда же родные ее начали усиленно уговаривать Екатерину вступить в брак, она сказала им: „Если вы хотите, чтобы я вышла замуж, то найдите мне такого юношу, который обладал бы теми четырьмя дарованиями, которыми я, как вы знаете, превосхожу всех прочих девиц; и тогда я соглашусь избрать его в супруги; а выйти замуж за человека, который в чем-либо был бы хуже и ниже меня, я не желаю. Итак, поищите повсюду, не найдете ли такого юноши, который был бы подобен мне по знатности рода, по богатству, по красоте и по мудрости; всякий же юноша, не имеющий хотя одного из сих дарований, недостоин меня"».
Изначальное стремление к чистоте и совершенству, удерживающее героев «Золотой легенды» на высоте духовного подвига, несмотря ни на какие мучения, запечатлено в этой истории совершенно отчетливо, но непреодолимой обязательности обета безбрачия здесь еще нет. Однако культ Марии как непорочной Девы-девственницы, все сильней набиравший силу в Европе, взывал к совершенной непорочности здесь, уже на земле, и примеры святых целомудренных женщин, выходивших замуж и имевших детей, все больше отодвигались на второй план. Наиболее известные и поражавшие воображение западные подвижницы теперь не в переносном, а в прямом смысле начинали ощущать себя невестами Христа.
Вполне отчетливым свидетельством такого поворота европейского понимания женской святости может служить тот факт, что в отличие от Иакова Ворагинского, почитавшего Марфу безбрачной, Дмитрий Ростовский пишет о ней следующее: «Святая праведная Марфа родилась в городе Антиохии. Родители ее были благочестивые христиане. Они убеждали ее вступить в брак, но она, желая проводить девственную жизнь, не соглашалась на это; однако некое божественное видение в церкви Святого Предтечи заставило ее покориться родителям и выйти замуж. По Божественному дарованию, о котором она была предуведомлена (как о том подробно описывается в житии Симеона Дивногорца[3]) явлением святого Иоанна Предтечи, – Марфа зачала сына, святого Симеона. Проживши немного лет с мужем, она овдовела и со всяким тщанием воспитывала ребенка, строго следя за его воспитанием по повелению святого Предтечи. Марфа всегда молилась Богу за своего сына, дабы Он принял его, как некогда Самуила от пророчицы Анны, Себе на служение…».
Кроме того, в описаниях мистических переживаний многих западных подвижниц невозможно не заметить обостренной чувственности, часто напоминающей настоящие эротические переживания. Описываемое разгорячение плоти вполне сопоставимо с ощущениями персонажей любовных романов. Выдающийся русский медиевист Л. П. Карсавин в статье «Мистика и ее значение в религиозности средневековья» пишет: «Это органическая опасность мистики; на грани ее стоят и другие экстатики или философы, строящие системы на мистическом опыте. Эротизм еще более, может быть, присущ мистикам-женщинам, вздыхающим о небесном Женихе и стремящимся в чертог Его. Эротизм сливается с мистикой и в культе Девы».
