Мама: У меня нет времени ничего печь.

Бабушка: Говорят, лучше всего брать тростниковый…

Мама: Ну да…

Бабушка: Хотя он стоит дороже обычного.

Мама: Ты можешь и дальше использовать обычный сахар, ничего страшного.

Бабушка: Думаю, что сахар не сделает мою жизнь намного короче, так что я и дальше буду его покупать.

Честно, я понятия не имею, зачем мама заставила меня ехать к бабушке.

1) Бабушка живёт на другом конце света! (Целый час на машине.)

2) Когда я возвращаюсь от неё, от меня плохо пахнет. (Это так, и я не знаю почему, может быть, из-за сигаретного дыма.)

3) Поскольку от меня плохо пахнет, мне приходится ещё раз принимать душ, а это меня бесит. Хотя я люблю, когда от меня пахнет приятно, но мне совсем не нравится два раза в день мыть голову.

4) Разговоры бабушки и мамы ужасно скучные.

В машине я сказала маме, что больше не хочу туда приезжать. Мама заявила, что я совершенно бесчувственная, ведь я – единственный человек, который напоминает бабушке о её сыне, то есть о моём папе.

Я промолчала. То, что мама так сказала, меня задело.

По пути домой я смотрела на звёзды. И думала, где там мой отец, в этой бесконечной Вселенной.

Я помню, что в тот день, когда я узнала, что больше никогда не увижу своего папу, было бесконечно холодно. Холод пробирал буквально до костей. И всё происходило очень быстро. Как обычно, папа ушёл утром, а вечером он был уже не с нами. Умер. Эмболия лёгочной артерии. А ведь папа не курил, и со здоровьем у него было всё в порядке. Врачи не знают, почему это произошло. Это просто… случилось.

Мне было больно. Ужасно больно. Я не помню, сказала ли я в тот день ему «до свидания». Я даже не помню, сказала ли я ему, что я его люблю. Ничего не помню. Кроме того, что моё сердце разбилось на миллион осколков.

Но в тот момент я толком не поняла, что случилось. У меня ещё никто из знакомых не умирал, и я не знала, что такое смерть. Мой дедушка Лафламм умер до моего рождения. Я знала, что он был, и хотела бы с ним познакомиться, но никого ещё, скажем так, не теряла сама.

Я тогда спросила маму, куда именно ушёл папа. А мама сказала, что не знает. Наверно, она единственная мама на свете, которая дала своей девятилетней дочери такой развёрнутый ответ. Она объяснила, что на этот счёт имеется много предположений, но ни одно из них не доказано. Что никто не знает, что такое смерть, и что она сама не знает, во что надо верить: в загробную жизнь? В переселение душ? Во что-то ещё?

Она заплакала, рассказав мне это, а у меня пошла носом кровь. Мне велели запрокинуть голову назад (это не самый лучший способ: в школе учили, что голову надо держать прямо, но мама ходила на курсы первой помощи, где учат по-другому), и мама начала мне рассказывать про рай, добавив, что они с папой в это никогда не верили.

Затем были похороны, поминки, соболезнования, завещание.

Мама словно превратилась в зомби.

К нам приехала пожить бабушка Шарбоно, мамина мама, и то, что было дальше, я тоже помню не очень отчётливо.

Сначала мне было очень больно, но в итоге я привыкла. И согласилась с тем, что папа никогда больше не вернётся. Никогда.

Но моя мама с этим не смирилась. С ней всегда очень тяжело говорить о папе. Иногда у меня возникает впечатление, что она успокоилась, и я заговариваю с ней об отце, но у неё немедленно краснеет шея и на глазах появляются слёзы. За столько лет я уже поняла, что, если у мамы покраснела шея, мне немедленно надо поменять тему разговора, чтобы она не заплакала. Ну, у меня есть свои методы. Чаще всего я пытаюсь её рассмешить. Иногда это получается, и тогда, к моему великому облегчению, мы начинаем говорить о чём-то ещё.

Самое сложное для меня, когда я думаю о папе, это пытаться не выяснять, где он теперь, а просто признать его ушедшим. Раз – и всё.

Я смотрю на звёзды и думаю, что мой папа не умер. Что он инопланетянин, который вернулся на свою планету.

И что? Это не глупее, чем утверждать, что Элвис Пресли не умер, а живёт на необитаемом острове.

Меня беспокоит мамино молчание. Когда я увидела, как у неё краснеет шея, то изложила ей свою теорию о том, что мой папа – инопланетянин и живёт на другой планете. Мама посмотрела на меня и рассмеялась. И это радует, потому что впервые мама смеялась чему-то, имеющему отношение к папе.

Обожаю уроки биологии! Не потому, что мне нравится предмет, а потому, что я обожаю учительницу, сестру Розу. Она совершенно особенная. Её белые волосы собраны в небрежный пучок, у неё круглые очки, и она одевается неплохо. Она носит шерстяной свитер с отложным воротником и глубоким вырезом, длинную юбку и туфли на высоких каблуках. Другие сёстры в школе так не одеваются.

Я считаю её неукротимой. Она как раз рассказывала об анатомии человека. Девочки в классе начали хихикать, потому что она произносила стыдные слова, даже не хочу их повторять.

Сестра Роза правда самая занятная учительница на свете! Она говорит очень образно, и её уроки похожи на глоток свежего воздуха.

На первом же уроке она объявила:

– Добр-р-рый день, меня зовут Р-р-роза, но я не такой уж и цветочек.

Каждый раз, пошутив, она прикрывает рот рукой и немного смеётся. Это очень мило! Собственная шутка всегда вызывала смех у сестры Розы. К счастью, она постоянно повторяет её, а мы по-прежнему не понимаем её смысла.

– Добро пожаловать в биологическую лабораторию – самое лучшее место в доме. Смотрите, здесь одно, два, три, четыре, пять, шесть окон. Не одно! Не два! Не три! Не четыре! Не пять! Шесть! Я сказала «шесть»! Разве я сказала «шесть»? Да, я сказала «шесть»!

Говоря о школе, сестра Роза всегда называет её «домом». Думаю, от того, что сама она здесь живёт.

Затем она показала нам скелет, который красовался у неё на столе. Его зовут Костик. «Кости и К.», – сказала сестра Роза, смеясь и прикрывая рот рукой. Она думает, что её шуточки о-о-очень забавные. Мне кажется, что сестра Роза сама по себе намного забавнее, чем её шутки.

Пока сестра Роза рассказывает, я обдумываю, человек я на самом деле или нет. Раз я не такая, как другие, потому что уроки биологии мне кажутся такими занятными, может, у меня действительно неземная анатомия? Тогда моя теория о том, что «мой папа – инопланетянин», не такая уж и бессмыслица?

Глупость какая!

Если мой папа – инопланетянин, то я, София Лафламм, тоже смогу быть инопланетянкой, и тогда однажды он за мной вернётся. (Абсолютно невозможно!)

– Желчь – жёлтая! Самая лучшая желчь – жёлтая! – объявила сестра Роза, пока я обдумывала свою теорию. Может быть, я инопланетная девочка, которую забыли на Земле, когда во время межгалактического перелёта здесь потерпел аварию космический корабль?

Надеюсь, что инопланетяне такие же красивые, как Макс из «Города пришельцев».

Да… Будет круто, если папа за мной прилетит и если на его планете я познакомлюсь с кем-нибудь, кто похож на Макса!