— Нет.
— Ну не от связи, не от романа, а только от любви. У нас всех было много женщин, а дети только от любимых. Я любил Лизу, и у меня родился Саша. Евгений и Михаил женились по любви, и у них по одному ребенку в браке, других детей тоже нет. Саша у нас получился сразу, но в любом случае, у нас с Лизой были отношения. С братьями и так все понятно, раз они женаты. А с Дмитрием точно какая-то мистика. Ты у него родился после единственной ночи с любимой женщиной…
— Дети только от любви? Так не бывает, — скептически покачал головой Штольман.
— Я же говорю, что мистика. Ты кого-то любил кроме своей Анны?
— Нет, никого.
— Вот и детей у тебя нет. А любил бы, может, и были. Хотя сейчас, когда ты женат на Анне, это и к лучшему. У вас еще все впереди. Но вам нужно поторопиться. Конечно, Аннушка у тебя молодая, но тебе-то ведь уже почти сорок. Ладно, у меня Саша появился, когда мне было чуть за тридцать, но Дмитрию-то уже шестой десяток пошел, в это время у других уже внуки вовсю. Нет, старый отец — не такая большая радость. Ладно, у Саши хоть я есть. Саша слишком молодой, чтоб остаться без отца.
— А как он воспринял то, что его настоящий отец - не Дмитрий, а ты?
— Намного спокойнее, чем можно было ожидать. Просто принял к сведению.
— Я правильно понял, что никто кроме тебя, а сейчас и Александра не знает, что ты — его отец? Никто из родственников?
— Нет, неправильно. Об этом знаешь еще ты. Единственный из родственников. Другим об этом знать незачем.
Единственный из родственников? Штольман взял эту ремарку Ливена на заметку.
— А как он называет тебя?
— Павел. Как же еще? Маленький он пытался называть меня дядюшка, но я это пресек. Не дядя я ему, хоть тогда он этого и не знал. Павел — это нейтрально, так можно назвать любого родственника. А когда еще и такая запутанная ситуация как у нас, то это лучше всего. Хорошо, что я все время был в его жизни, так что по сути дела для Саши ничего не изменилось. А вот то, что Дмитрий умер — это, конечно, для него было огромным ударом и горем. Как, естественно, и для меня.
— А от чего умер Дмитрий Александрович, я могу спросить?
— Дмитрий же был уже в возрасте, сам знаешь, у стариков вечно что-то болит, то одно, то другое, да и сердце у него было слабое. А как он узнал, что ты пропал и что неизвестно, что с тобой случилось, жив ты или нет, то он совсем занемог.
— Откуда он об этом узнал? — у Штольмана защемило сердце.
— Из газеты. Но я об этом узнал от него только в последний раз, когда я его видел. Когда он меня вызвал, он рассказал очень многое, со всеми подробностями, можно сказать, исповедался… Но без имени. Точнее он называл тебя Яков. Но что это за Яков, я понятия не имел, я не знал фамилии того, за кого Катенька вышла замуж. А в последний день он наконец сказал, что пропавший Штольман и есть его внебрачный сын от Кати. И оставил для тебя письмо. Сказал, что оставил для тебя еще что-то, но я не понял что, а переспросить не смог, так как он умер в ту же ночь. Одним из его последних желаний было дожить до того, когда ты женишься…
— А когда он умер?
Ливен назвал дату.
— Он дожил, только не узнал, — печально сказал Яков.
Старый князь умер через две ночи после того, как Штольман сочетался тайным браком с Анной в уединенной церкви и меньше чем за неделю до того, как он инкогнито вернулся в Петербург.
— Ты извини, что я раньше тебе не написал. Если честно, у меня просто не хватило на это духа. Я пытался, но так и не смог… Так вот, насчет того, что еще Дмитрий оставил тебе. Это квартира в Петербурге. Просто конверт с документами был подписан на мое имя и затерялся среди прочих бумаг, которые мне передали после смерти Дмитрия. Я их полностью так и не удосужился разобрать. А позавчера начал просматривать одну коробку и нашел этот конверт. Хотел поговорить об этом с Сашей. Сказать, что Дмитрий рассказал мне о своем внебрачном сыне перед смертью, и что теперь мы обязательно должны написать ему и исполнить волю Дмитрия относительно его. А оказалось, что Саша с тобой уже виделся. Так что остается только последнее.
— А как же Александр? Это же его наследство, его имущество.
— Во-первых, против воли Дмитрия он не пойдет никогда. Во-вторых, это ты называешь имуществом? Ну ты и насмешил! Скажи, зачем ему эта квартирка, если у него в Петербурге особняк? Ладно бы женат был, так там хоть с любовницами мог встречаться… А так, к чему ему еще эта обуза? Ему бы время найти, чтоб все имения по Империи объехать… А в-третьих, он же сейчас знает, что он — не родной сын Дмитрия. Его единственный родной сын — это ты.
— Даже если и так, я не понимаю, как я могу что-то получить, ведь я князю никто, совершенно никто. Это вы знаете, что я — его внебрачный сын. Но даже это не дало бы мне никаких прав на наследство князя.
— Ну имущество можно оставить кому угодно, просто надо знать, как это устроить. Поверь мне, Дмитрий знал, как. Он смог все сделать так, что ты будешь законным владельцем этой квартиры. Да, и не удивлюсь, если Саша в недалеком будущем проиграет тебе в карты какое-нибудь завалящее именьице, которое ему даром не нужно.
— Я больше не играю в карты. Научен горьким опытом, — хмуро сказал Штольман, услышав только про игру в карты, которая не раз довела его до беды, но пропустив мимо ушей смысл сказанного Павлом.
— Зато Саша играет. И может позволить себе проиграть такую малость как небольшую усадебку в нескольких часах от Петербурга, ну или на пари проспорить, — в очередной раз ухмыльнулся Ливен.
— Подожди, ты хочешь сказать…
— Яков, я слишком хорошо знаю Сашу и могу предугадать, как он себя поведет… Вот ты думаешь, что он просто по глупости рассказал тебе о том, что считает тебя сыном Дмитрия?
— А как же иначе? Нет, он сопоставил факты и сделал выводы — это, конечно, говорит о том, что он — человек умный. Но сказать мне об этом — тут больше, конечно, от мальчишеской глупости или наивности — как это ни назови.
— Нет, Яков, — покачал головой Павел. — Он слишком умен, чтоб просто сболтнуть такое. После смерти Дмитрия у него остался только я, больше никого. Я тебе сказал, что два моих брата общаются только между собой, а нас как и нет. Думаешь, это изменилось после смерти Дмитрия? Ничуть! Они Саше даже письма с соболезнованиями не прислали. Вот такие дядюшки… А тут появляется возможность обрести нового родственника, пусть и незаконного. Ему все равно, каким образом ты родился, что у тебя другая фамилия, для него важно, что ты ему родной по крови, что ты очень похож на того человека, которого он всю жизнь считал отцом. И он очень надеется, что ты не повернешься к нему спиной. Так что прими это к сведению. Я уверен, что ты ему понравился. Более того, я скажу, что и твоя Анна ему тоже понравилась, как, впрочем, и мне…
Штольман вопросительно посмотрел на Ливена.
— Моя Анна ему понравилась? Хотя да, между ними совсем небольшая разница, а она — красивая женщина… Я могу его понять… И тебя тоже…
— Яков, ты вообще о чем думаешь? Бог мой, да ты ее ревнуешь… Ты что ж ее к каждому мужчине ревнуешь?
Яков Платонович промолчал.
— У меня есть дама, Саша тоже женским вниманием не обижен. Я имел в виду то, что нам обоим было бы приятно общаться с ней по-родственному, как и с тобой. Кстати, мне вот интересно, как Саша назвал тебя в письме, кузеном или братом? — Ливен уже почти смеялся.
Штольман понял, что Павел действительно знал Александра очень хорошо.
— Кузеном — что, естественно, немного привело меня в замешательство. Назвать так возможного незаконного родственника, да еще после единственной встречи…
— Когда будешь писать ему ответ, не вздумай назвать его Ваше Сиятельство, а то обидится. Как и я.
Штольман припомнил, что когда он называл Александра при встрече Ваше Сиятельство, тот немного странно на это реагировал, как будто ему было неловко, правда ничего на этот счет не говорил, но пару раз теребил манжету, совсем как он, когда волновался, только не левую, а правую. Теперь Яков Платонович понял, в чем было дело. Александр не хотел быть его Сиятельством для возможного родственника, он надеялся в дальнейшем на более неформальные отношения, о чем и дал ему понять в письме. Но не был уверен, нужны ли такие отношения Штольману.
