— Ты себя как чувствуешь?

— Вполне нормально. Бывало гораздо хуже. Мне приснилось, что я тебя видел ночью?

— Не приснилось, я проверяла, как ты там…

— Да что со мной случится, коли на своих ногах пришел? Аннушка, так ты поди всю ночь туда-сюда и ходила? — догадался Штольман. — А то я смотрю, что ты совсем уставшей выглядишь… Вот уж никакого покоя по ночам у тебя в Петербурге, то сны странные, то муж пьяный… Может, ты хочешь прилечь или наоборот кофе выпить?

— Лучше кофе.

— Тогда я освежусь, переоденусь и мы выпьем кофе или чая внизу.

Крепкий чай с лимоном, который ему подали, прояснил мысли в голове Якова Платоновича, и он задумался над тем, что накануне рассказал ему Ливен. Он хотел поделиться новостями с Анной.

— Аня, Павел мне рассказал вчера очень многое. Если быть кратким, Дмитрий любил Катю и хотел на ней жениться, но ему не позволил отец. Сказал, что лишит его всего, если он женится. Матушку выдали замуж, тогда у них все и случилось, но не до ее замужества. А потом родился я… Вот такая грустная история…

— Яков, Павел оставил вчера для тебя письмо от Дмитрия.

— Тогда пойдем скорее, мне не терпится его прочитать.

«Мой милый мальчик!

Я так хотел увидеть тебя, да, видно, не судьба. Мне уже недолго осталось, а ты пропал… Я не верю, что тебя больше нет. Я бы почувствовал. Думаю, что когда ты объявишься, меня уже не будет на этом свете.

Говорят, твое сердце принадлежит Анне Викторовне, барышне красивой, доброй, хоть и со странностями. Сын, не будь дураком как я, не упускай своего счастья. Женись на своей Анне и живи с ней в любви, мире и согласии. Никакая служба, карьера, долг и даже титул и состояние не заменят счастья с любимой женщиной. Жаль, что я не понял этого в свое время. Я любил Катеньку, твою матушку. Только ее и любил в своей жизни. И не сберег эту любовь, пошел на поводу у отца и отрекся от нее. Да не один раз, а два. Сначала, когда отец запретил на ней жениться, а потом — после единственного раза с ней. Не осуждай ее за то, что, будучи замужем, она решилась провести со мной ночь, ведь она меня тоже любила, очень любила. Ты — взрослый мужчина и, надеюсь, поймешь меня. Это была самая лучшая ночь в моей жизни, я никогда не был так счастлив. Наверное, поэтому и появился ты. Жаль, Катя не сказала мне сразу, что ты — мой сын. Я узнал об этом только после ее смерти. Но я снова поступил низко — так боялся отца, что не отважился пойти на скандал и хотя бы попытаться признать тебя. Жизнь меня за это наказала. У меня нет детей кроме тебя. Александр, мой наследник, не мой родной сын. Я люблю его как родного, но он не мой. Он — хороший мальчик, как и Павел. Надеюсь, у вас сложатся родственные отношения. Я уверен, что они оба примут тебя, прими их и ты.

Я верю, что когда-нибудь ты вернешься в столицу. Я очень хочу, чтоб ты был счастлив с Анной в своей собственной квартире в Петербурге.

Прости меня за все,

твой отец Дмитрий»

Штольман был обескуражен. Старый князь, его родной отец, написал ему письмо перед смертью… И… оставил ему квартиру? Он еще раз перечитал конец письма. Нет, он не ошибся, именно так и следовало понимать слова князя. Как это возможно? Но, даже если представить, что это возможно… Нужно ли ему что-то от такого отца? Хотелось сказать — нет. Как подсказывала ему уязвленная гордость. Но он подумал об Анне, его Аннушке. Теперь он должен думать не только о себе, а о них двоих, и в будущем, скорее всего, больше, чем только о двоих… Что он мог дать Анне кроме своей любви? Ничего. Ни-че-го. Почти сорок лет, ни кола, ни двора, лишь жалование. Не самое низкое, но и не такое высокое, чтоб на него жить в Петербурге, не оглядываясь на расходы. Он знал, какое дорогое жилье было в Петербурге, даже при его чине это было очень накладно. Сейчас же, даже если они пока будут только вдвоем, будет нужно что-то получше того, чем где он жил один. Да, квартира в Петербурге была бы кстати, более чем кстати. И он мог это устроить… Его гордость, которая для него всегда так много значила… Что значит его гордость в сравнении с тем, что он мог сделать жизнь единственного по-настоящему родного ему человека лучше — благоустроенной и, возможно, более радостной и приятной? Изменить к лучшему жизнь женщины, которая любит его больше, чем он мог себе когда-то представить. Любит его как человека и как мужчину. Его, княжеского бастарда, от которого, он знал точно, могли бы отвернуться другие женщины и даже пальцем не позволить потом прикоснуться к себе. И он бы никогда не осудил их за это. Да, он — внебрачный сын князя, такая вот незавидная доля… И вместе с этим — возможность дать его единственной любимой женщине хотя бы немногое из того, чего она достойна… Он решил, что если ему действительно представится такая возможность, он примет подарок. Из-за Анны. Для Анны. Но сейчас это казалось ему таким невероятным. И он подумал, что Анне лучше пока об этом не говорить.

Анна захотела пойти прогуляться в Летний сад, как туда дойти, она уже запомнила. И просила Якова о ней не беспокоиться. На самом деле ей просто хотелось оставить мужа наедине с Павлом, который должен был скоро к нему прийти.

========== Часть 14 ==========

Павел пришел почти сразу после ухода Анны.

— Павел Александрович…

— А почему не Ваше Сиятельство? — прищурился Ливен. — Ведь хотел меня вчера так назвать. Хотел, но не назвал. Так почему?

— Но Вы же сразу сказали, что не можете называть меня по имени-отчеству, только по имени. То есть сами взяли более неформальный тон. Я и подумал, что если я после этого обратился бы в Вам по титулу, Вам могло бы это не понравиться. Да и представились Вы как подполковник, а не как князь, — объяснил Штольман.

— А ты на лету схватываешь. Ты прав, не понравилось бы. Давай договоримся, Павел и «на ты». Все, никаких церемоний. Хочешь, называй меня дядя. Хотя какой из меня тебе дядя, если между нами разница десять лет? У меня с Дмитрием и то двадцать была. Так что я для тебя Павел.

— Хорошо, Павел, я постараюсь.

— Ну вот и отлично. Как ты после вчерашнего?

— Нормально.

— Ну и хорошо. А Анна как, не ругала? Не выгнала, как ты боялся? Не бросила? — ухмыльнулся Ливен.

Штольман недоуменно посмотрел на Павла:

— Ты о чем? — как ни странно, он не испытал неловкости, назвав Павла «на ты», это как будто само собой разумелось. С первой минуты знакомства он чувствовал какое-то притяжение к Ливену. Неужели так сказывалось кровное родство, которое ему было до этого не знакомо?

— О том, что ты любишь ее без ума и боишься, что она тебя может оставить… Сам об этом вчера мне несколько раз говорил.

— Люблю. Без ума. И боюсь ее потерять… Это правда, — согласился Яков Платонович. — Только об этом я никому не говорил. Это как же я вчера набрался, что меня на такие откровения потянуло?

— Да не набрался ты. По крайней мере не так чтобы очень. Просто после нашего откровенного разговора ты не успел закрыться и сказал все, что было у тебя на душе. Ты что, стыдишься своих чувств к ней? Вот бы не подумал.

— Не стыжусь. Как я могу такого стыдиться? Просто не привык о них говорить с другими людьми.

— Что, и с друзьями-приятелями не говорил? Как так?

— У меня никого нет. Никого кроме Анны. Мне не с кем говорить о подобных вещах, — серьезно сказал Штольман.

— Вот это да… Так привыкай. Мы с Сашей теперь тебе не чужие, с нами можешь говорить о чем угодно. И про любовь говорить — в этом нет ничего зазорного. Я был приятно удивлен, что у тебя такие сильные чувства к Анне. И очень рад, что твоя любовь взаимна. Это не так часто бывает, как может показаться. Да, о любви. После вчерашнего разговора мне не давала покоя одна мысль. Похоже, в нашем поколении у нас рождались дети только от любви. Мистика какая-то. Понимаешь?