По-видимому, коньяк ударил Штольману в голову, так как он спросил о том, о чем никогда бы не отважился спросить трезвым.

— Павел Александрович, у меня вопрос, который я, возможно, не в праве задавать, я — ведь не единственный внебрачный ребенок Дмитрия Александровича?

— Почему Вы так решили?

— Насколько я понял, у него была бурная молодость и, соответственно, последствия такой жизни.

Ливен рассмеялся:

— Узнаю Сашку. Сделал свой вывод, что раз у Дмитрия было много женщин, то, значит, и много детей от них. Не знаю, как ему это удавалось, но детей у него не было. Точнее кроме Вас не было. Вы — его единственный сын.

— Я — его единственный сын?? — не поверил Яков. На этот раз одной рюмкой он уже не ограничился.

— Ну да, Саша ведь ему не родной. У меня, кстати, Саша — тоже единственный. Любовницы у меня, естественно, были, а вот детей больше нет. А что у Вас много?

— Насколько я знаю, тоже нет. Я думал, что Александр, возможно, мой. Это все.

Павел еще раз засмеялся:

— Видно, отец столько нагрешил, что нас обошла эта доля. В нашем поколении с детьми вообще туго. У Евгения одна дочь, у Михаила один сын. Про кого не знаю, так это про Гришку, если только в глубокой молодости, сомневаюсь что потом он был вообще на что-то способен… Теперь вот надежда на Сашу, что когда женится, на одном наследнике не остановится. Но этот тоже, если и женится, то явно не скоро. Кровь Ливенов сказывается, пока не нагуляется в волю, о женитьбе думать не будет. Одно хорошо, мозги есть, на ком попало жениться не будет, а если выберет суженую, никто ему запретить жениться на ней не сможет. Кто же ему запретит? Это только Дмитрию да мне так не повезло.

— Да, везения в подобном мало… — согласился Яков Платонович. — Жену надо самому выбирать. С ней же не родителям и не родственникам, а самому жить, да и спать тоже, и детей заводить… — потянуло его на философию.

Павел посмотрел на своего не вполне трезвого новообретенного племянника.

— Яков, давайте нашу сегодняшнюю встречу закончим, у нас будет еще не один раз поговорить обо всем. У меня для Вас есть письмо от Дмитрия, только прошу Вас, сегодня его на пьяную голову не читайте. Оставьте до завтра. Я Вам его в гостинице отдам.

========== Часть 13 ==========

— Пошли, княже, до жены, — пробормотал себе под нос Ливен.

Извозчика, как назло, не было и пришлось идти пешком. Штольман шел сам, но покачивало его прилично, и Павлу приходилось его поддерживать да еще слушать его стенания.

— Моя Аня меня выгонит.

— Да не выгонит тебя твоя Аня. То ли ты в первый раз пьяный придешь… — Павел, не заметив того, перешел «на ты».

— Так первый…

— Ну первый-то раз точно простит.

— А если не простит? Куда же я тогда? Я ведь ее сильно люблю. Я жить без нее не могу.

Якова не было уже довольно долго, но Анна не беспокоилась, так как понимала, что его разговор с Павлом мог затянуться. Она смогла вздремнуть, приняла ванну и сидела и читала книгу о Петербурге, которую купили накануне. Вдруг дверь открылась, и вошли Ливен и Штольман. Точнее Ливен пришел и привел Якова.

— Аня, ты меня сильно не брани. Я сам пришел… Ты прости меня…

— Горе ты мое!

— Аннушка, Вы его и правда не браните. Он немного выпил, не знаю, с чего его так развезло, от переживаний, наверное… Мы, Ливены, вообще-то к выпивке стойкие. Ничего, проспится.

— Яков, ты до спальни-то дойдёшь?

— Нечего его баловать. Пусть в гостиной на диване спит, — принял решение Ливен.

— Да как же это так? — не поняла Анна.

— А чтоб когда проснулся, знал, почему в супружескую спальню не пустили, и задумался о своем поведении.

Штольман сидел на диване, смотрел блуждающим взглядом на Анну и Павла и не мог понять, о чем они говорят.

— Аннушка, принесите ему подушку и что-нибудь укрыть его.

Анна ушла в спальню. За это время Ливен снял с Якова сюртук и ботинки. Возвращаясь, она услышала, как Ливен говорил Якову:

— Да успокойся ты наконец! Ложись! Никуда твоя Аня от тебя не ушла. Нет, она тебя не бросила. Просто вышла.

Он подсунул Якову под голову подушку и накрыл его одеялом.

— Ну наконец угомонился. Аннушка, Вы его и правда не браните. На него столько в последние дни свалилось…

— Да не собиралась я его ругать. Я ведь понимаю, от таких новостей с ума можно сойти… Быстро Вы с ним.

— Так я ведь в этом деле человек опытный. Полжизни по казармам да гарнизонам. А теперь своих приходится в чувство приводить. А вояки-то пьют не чета нашему Якову, до зеленых чертей. Этот хоть смирный. А моих некоторых пока в карцер не посадишь, не угомонить, то драку затеют, то стрелять начнут…

Я для него письмо оставлю. Только Вы ему его с похмелья читать не давайте, а то еще дурь какая в голову придет… Я приду с ним поговорить завтра до обеда. Да, чуть не забыл представиться, Ливен Павел Александрович, дядя Вашего Якова. Вообще-то хорошо, что он напился и заснул, — кивнул Ливен на Штольмана. — А то я хотел с Вами перекинуться парой слов, но не знал, как это сделать без него.

— Я Вас слушаю, Ваше Сиятельство.

— Анна, на правах родственника прошу Вас называть меня по имени, Павел Александрович. Я многое рассказал Якову о нашей семье, о Дмитрии. Но, думаю, он расскажет Вам все сам, я не буду Вас этим утомлять. Вам же я хочу сказать, что Яков — действительно сын Дмитрия, его единственный родной сын. Я понимаю, что такое откровение — большой удар, и это трудно осознать, а еще труднее принять. Якову будет нужно время, чтоб к этому прийти.

Саша и я, мы оба будем рады принять Якова в нашу семью. Не из чувства долга, не из жалости или милости. От всего сердца. Просто я очень рад, что у моего любимого брата остался сын, пусть и незаконный. Для меня не имеет значения, что он не носит нашей фамилии. Но это может иметь значение для Якова. Ему может быть неловко и даже стыдно общаться с нами, даже если в душе он этого хочет. Я же понимаю, что в своих собственных глазах он — не ровня князьям, тем более со своим неоднозначным происхождением. Но я бы очень хотел, чтоб со временем его мнение изменилось, и я очень надеюсь, что Вы ему в этом поможете. И еще одно, как бы Яков ни хотел, его жизнь уже не будет прежней. Он может не понимать этого сейчас, но это неизбежно.

Штольман проснулся на диване в гостиной — у него болела голова и затекло все тело.

— Аня!

— С добрым утром.

— Аня, а почему я здесь спал? Ты меня в спальню не пустила? Хотя правильно, зачем тебе в спальне пьяный муж…

— Тебя Павел сюда положил. Сказал, что ты должен подумать над своим поведением.

— Я вчера сильно пьяный был? Сколько я вчера выпил?

— Ну пришел ты на своих ногах, но с помощью Павла. Сколько выпил, я не знаю. Павел сказал, что немного. Но сколько «немного» в его понимании — не представляю.

— Аннушка, ты на меня сильно сердишься? Я не знаю, как так получилось…

— Я на тебя не сержусь. Честно, не сержусь. Я понимаю, что ты очень переживаешь и просто не заметил, как выпил, возможно, больше, чем следовало бы. Мне просто не хотелось бы, чтоб такое было регулярно. Ты же знаешь, что мой дядюшка — тоже любитель пропустить несколько рюмок, так что для меня не новость, что мужчина может прийти «навеселе». Но у тебя в отличии от дяди — служба и у тебя нет возможности по три для отлеживаться после возлияний.

«Ох не прост дядя, ох не прост…» Ему всегда хотелось знать, что скрывалось у Петра Миронова под маской любителя выпивки и женщин.

— По три дня? Это же как надо набраться? Нет, Аня, я столько не пью. Мне вообще не хотелось бы, чтоб ты меня видела в любой степени подпития, а уж таким и вовсе… Нет, трезвенником, похоже, я не буду никогда, одну-две рюмки время от времени я пропускать буду, но напиваться — очень надеюсь, что у меня никогда не будет поводов для этого. Да и поводы — не оправдание для подобного.