После обеда, за которым они разговаривали на нейтральные темы типа службы Штольмана, новостей и сплетен, князь предложил перейти в малую гостиную. Он деликатно спросил, хотел ли Штольман поговорить с ним наедине или все же в присутствии супруги. Яков посмотрел на Анну, она оставила ответ за мужем. Он решил, что раз Анна уже вовлечена во все это, она должна остаться с ним.
— С Вашего позволения, я хотел бы, чтоб Анна Викторовна присутствовала.
— Вам решать, но разговор не для нежных дамских ушей, Вы уж извините, Анна Викторовна…
— И тем не менее…
— Яков Платонович, Вы написали, что знавали в молодости мою матушку. Насколько я могу представить, знавали довольно близко.
— На тот момент я думал, что мы с ней хорошо знакомы, — несколько неопределенно сказал Штольман.
— Яков Платонович, давайте не будем ходить вокруг да около. Я знаю, почему Вы хотели со мной встретиться. Да, наше внешнее сходство трудно не заметить. И я предполагаю, что встретив меня, Вы подумали, не Ваш ли я сын. Ведь я родился примерно после того, как у моей матери был роман с Вами. Извините, Анна Викторовна, я предупреждал, что разговор не для дамских ушей.
У Штольмана бешенно заколотилось сердце, ладони вспотели, и потной рукой он схватился за руку Анны…
— Нет, господин Штольман, Вы — однозначно не мой отец. Моя матушка не была беременной, когда уехала из Петербурга. Я знаю, кто мой настоящий отец. Это самый младший брат отца Павел, с которым у моей матери были отношения, как только она приехала назад в имение. Почти копия ее мужа, только на двадцать лет моложе… Отец всегда знал об этом, более того, он можно сказать, и свел их. Когда мой отец наконец женился, у него уже не могло быть детей, после ранения это было невозможно. Да, Вы правы, в Петербурге они, по-видимому, искали молодого человека, похожего на Дмитрия Александровича. И нашли Вас. Но из этой затеи ничего не вышло… И тогда его Сиятельство нашел самый простой выход. Зачем искать кого-то на стороне, если можно получить сына своей же крови? Павлу всегда нравилась Елизавета. Так что все случилось так, как и хотел князь. Сына он заполучил даже быстрее, чем ожидал. Все это он мне рассказал перед смертью. Я всегда чувствовал особую близость и симпатию к Павлу и вот не так давно узнал, почему…
— Простите Ваше Сиятельство, мне трудно поверить в то, что князь рассказал Вам о каком-то Штольмане…
— Нет, этого он мне не говорил. Просто когда я разбирал бумаги отца после его смерти, я нашел записку весьма интересного содержания, адресованную моей матери неким Штольманом. Думаю, в жизни моей матери было не столь много Штольманов, чтоб автором записки оказались не Вы. А потом я увидел Вас в ресторане и навел о Вас справки… и вскоре получил от Вас письмо… Так что причина Вашего обращения ко мне была ясна как день, — улыбнулся молодой князь.
— Вам не откажешь в логическом мышлении и проницательности, — с уважением сказал Штольман. — Особенно для Вашего юного возраста. Надеюсь, Вы не сочтете мой комплимент за дерзость.
— Не сочту. И я знаю, что на свой возраст я только выгляжу. Я всегда чувствовал себя старше своих лет. А что можно ожидать от человека, которого вырастил по сути старик? Самый лучший отец, какого можно только представить, но человек преклонных лет, общавшийся с единственным наследником почти на равных с детства. Я помню себя лет с пяти-шести, и уже в том возрасте отец вел со мной беседы, обсуждал литературу и живопись… А несколькими годами позже я узнал от него многое, что обычно рассказывают своим детям, когда они гораздо взрослее. Думаю, отец просто торопился все успеть со мной в силу своего преклонного возраста… Сколько он всего в меня вложил, мне кажется, мне не менее лет двадцати пяти…
Кстати, насчет живописи. У нас хорошая коллекция. Не созволите посмотреть картины? Там много интересного, — на губах князя была странная улыбка. Он привел их в портретную галерею. Многие лица на портретах имели сходство со Штольманом.
— Это Павел — мой настоящий отец, — показал он на офицера в мундире. У Александра с Павлом было гораздо больше сходства, чем со Штольманом. — Павел служит в охране Его Императорского Величества, — пояснил князь, и Штольман наконец понял, почему фамилия Ливен была ему так знакома, одним из заместителей Варфоломеева был Ливен, но Штольман с ним никогда не встречался.
Затем князь остановился около двух портретов. Штольман и Анна ахнули в один голос. На одном портрете был Яков — лет на десять моложе, чем сейчас, а на другом, каким бы он мог быть через несколько лет.
— Это Дмитрий Александрович, здесь ему лет тридцать, а здесь — года за два до его женитьбы, то есть около сорока пяти.
Яков и Анна стояли, будто пораженные молнией… Затем переглянулись…
— Да, Яков Платонович, я думаю, что Вы — определенно Ливен, — сказал молодой князь. — Как говорится, все факты на лицо, в буквальном смысле этого слова. По молодости Дмитрий Александрович был большой любитель женщин. У него было множество романов да и просто связей с красивыми дамами. Он был тогда беспечным человеком и, полагаю, оставил после себя не одного бастарда в Остзейских землях. Хотя Александр Николаевич, мой дед, был такого же нрава. Не удивлюсь, что кроме пяти сыновей от супруги у него были и другие отпрыски. Так что возможно, Ваш батюшка, Яков Платонович, из Ливенов.
— Мой отец не похож на Ливена… Нет, что-то отдаленное есть, но не так…
— Не так как Вы, — закончил фразу князь. — Я так и думал.
В голове у Штольмана произошел взрыв… Если это правда, а это скорее всего и было правдой, то это обьясняло многое, но не все. Его матушка была молодой и красивой, отец был лет на двадцать ее старше. Отец был равнодушен к своей жене, никаких эмоций по отношению к ней не проявлял. Штольман плохо помнил свое детство, но это он помнил хорошо. Его самого отец не любил. Точнее, не замечал, как его и не было. Матушка его любила, он это помнил, она сажала на колени, гладила по голове и целовала, когда была здорова. А здоровье у нее было неважное. Она умерла, когда Якову не было и шести. Отец, который и раньше бывал дома редко, вообще почти перестал появляться. У Якова были нянька и гувернер. Когда Яков подрос, отец отвез его в пансион, и больше он его он не видел. За все годы отец ни разу не навестил его и даже не прислал письма. Лишь оплачивал его обучение. Он умер перед самым окончанием сыном Императорского училища правоведения, куда Якова перевезли после трех лет обучения в пансионе. Молодой Штольман остался в Петербурге, один. И он всю жизнь был один, пока не встретил Анну.
— В Ливенов пошли только Дмитрий и Павел. Средние сыновья Григорий, Евгений и Михаил все похожи на мать — русоволосые Ридигеры, как и сама графская дочь.
— Ридигеры? — удивился Штольман. — Девичья фамилия моей матери Ридигер.
— Значит, скорее всего, какие-то дальние родственники. Поэтому, думаю, вполне возможно, что Дмитрий Александрович и Ваша матушка были представлены друг другу кем-то из Ридигеров…
Яков подумал, что он не знал о своей семье практически ничего. Вообще ничего. Наверняка, у него были какое-то родственники, о которых он даже не имел понятия. Он ни разу не видел или по крайней мере не помнил, что видел, деда с бабкой ни со стороны отца, ни со стороны матери. Если со стороны отца, в силу его возраста, они могли уже быть на том свете, то со стороны матери — что было с ними? Он не помнил и никаких дядей и теток, кузенов или других родственников. Вообще никого. Но родственники должны были быть, хоть какое-то. Хоть дальние. Но их не было.
— Простите, Яков Платонович, у вас есть какие-то приметы?
Штольман назвал ту, что пришла ему в голову.
— Вы без сомнения — Ливен, — покивал головой князь, — это есть у всех нас. Пройдемте в кабинет, я хочу кое-что Вам показать.
