— Я тогда подумал, что если он лил такую грязь на того князя и его семью, то ему еще мало досталось. А второй вместо того, чтоб одернуть его, сказал:
— А что ты хотел, у них, видно, вся семейка погрязла в разврате. Этот, по твоим словам, недалеко ушел от Адониса.
При имени Адонис я насторожился, но посчитал, что это просто… совпадение.
— Адониса?? А какое отношение Адонис имел к князю? — удивился мужчина.
— Как какое? Адонис же был князем Ливеном, братом твоего хозяина. Неужели ты не знал? — спросил второй.
— Нет, откуда? Адонис и Адонис… Они же все там были… под прозвищами… Ты меня за дурака держишь? Или Адонис действительно был князем Ливеном?
— Был, я сам слышал, как другой посетитель как-то называл его по фамилии.
— Значит… мы тогда… поделили денежки Ливена? — гадко засмеялся мужчина. — Слишком много я тебе тогда дал… Ты же его… не обыскивал… А сейчас мне деньги ох как нужны! Так что придется делиться!
— Делиться?? Ты свои деньги промотал, а я на свои дело открыл.
— Как открыл, так и закроешь. А то на каторге оно тебе все равно не понадобится.
— На каторге??
— Так мы же вместе оставили Адониса подыхать рожей в похлебке… А я письмецо отправлю… подметное… что видел, как ты князя прибил… Если деньгами не поделишься, то ой как пожалеешь…
— А если я тебя сдам?
— Не успеешь! — мужчина воткнул садовый нож другому куда-то в тело, выдернул его, посмотрел на свою пораненную руку… Подождал, пока тот упадет на землю и замрет… А потом, уходя от места преступления, зло сказал: — Ну вот, больше ты ничего не вякнешь. Жаль, что я тебе твою башку или язык садовыми ножницами не отрезал, как хотел когда-то!
Ливен был… в шоке… Эта часть ужасной сцены была именно такой, какой ее увидела Анна…
— После той фразы у меня перед глазами встала картина, которую раньше я считал лишь кошмарным видением, вызванным опиумным дурманом… Что двое половых из притона ограбили Адониса и бросили его умирать в таком… жалком виде… Я тогда уже не жил в Петербурге, бывал там только наездами, и когда приехал в следующий раз, узнал, что он умер, как мне сказали, дома — сердце не выдержало от непомерных излияний… Тогда я снова подумал, что та сцена в притоне была моим… бредом, что не было такого на самом деле, поскольку когда я пришел в себя, Адониса уже не было, значит, он ушел оттуда сам… Но в общем смерти Адониса я не удивился, лишь погоревал… Я ведь помнил Адониса не опустившейся развалиной, а… молодым, красивым как нордический Бог, полным страсти… Он уже потом стал таким… после меня… Но в любом случае, даже если он очень опустился, он не заслужил такой… жалкой смерти как захлебнуться в тарелке в том вертепе…
Ливен не удержался от вопроса:
— Адонис… Вы были с ним…
— Да, мы были любовниками очень много лет назад, — без стеснения сказал Фабер… — Я — Фаби…
— Фаби? — Павел задумался. — Фаби?? Тот самый?? — ему были известны прозвища пары пассий Гришки, с которыми у него были более или менее длительные связи, но он никогда, слава Богу, сам брата с ними не видел… Но мог видеть кого-то из них в свете Петербурга, не зная, что их связывало с братом…
— Тот самый… Я любил Адониса и был с ним счастлив… Тогда он и подарил мне этот перстень, я все время носил его, пока наши пути не разошлись, надолго… Когда я увидел его снова через несколько лет, он уже был совершенно другой, не тот, каким я его знал… И я не пытался возобновить с ним знакомство… чтобы не убить те хорошие воспоминания, что были у меня о нем… Мы лишь случайно сталкивались друг с другом, иногда в заведениях подобных тому, где произошла трагедия… Я не имел пристрастия к опиуму, так, баловался иногда… Но именно после того раза я и вовсе прекратил. Точнее не после него, а после того, как узнал о смерти Адониса… Подумал, что я все еще хорош, а если позволю себе затянуть себя в этот омут, то закончу так же как и он, а ведь я его на пятнадцать лет моложе… Тогда я снова стал носить этот перстень — в память об Адонисе…
Так вот, тот мужчина обшарил карманы знакомого, достал деньги и ключи, взял большой мешок, который был брошен на траву, спрятал его в разросшийся куст и пошел по дорожке… После той фразы про садовые ножницы на меня что-то нашло… Когда человек немного удалился, я заглянул в тот мешок. Там среди прочего скарба были садовые ножницы для обрезки деревьев. Я взял их и пошел за ним. Когда настиг его, просто спросил:
— Мертвый Адонис к тебе в кошмарах никогда не приходил?
Он обернулся:
— Нет… А Вы кто?
— А я… я — твой кошмар… Кошмар… с садовыми ножницами…
Я стал сдавливать его шею ножницами, он пытался вырваться, но не смог. У меня откуда-то появилась дикая сила, я сжимал ножницы сильнее и сильнее, пока из ран не потекла кровь, а он не начал задыхаться… а потом затих… и упал…
Тогда я прошелся по его карманам, как он у своего знакомого, и в одном нашел запонку с вензелем. Я сразу узнал этот вензель, такой был у Адониса. И тут у меня в голове стали звучать все грязные инсинуации по поводу князя Ливена и его семьи… Еще одного Ливена… Ливена, которому он мог бы… сломать жизнь, если бы я не забрал у него его… Я, конечно, знал, что Вы — брат Адониса… Мы с Вами не были представлены, но я видел Вас мельком не раз, и, конечно, был о Вас наслышан… Для меня Вы были человеком чести, порядочным, приличным человеком… не способным на то, что тот мерзавец говорил про Вас… И мне захотелось отрезать его поганый язык… Что я и сделал… А потом засунул ему в рот запонку Ливенов…
— Простите, Вы тогда понимали, что делали?
— Даже не могу сказать… Наверное, не совсем… Когда я потом про это думал и сейчас Вам рассказываю, меня оторопь берет… А когда делал, это казалось мне… нормальным… Наверное, у меня тогда все же помутился рассудок… Но это не мне решать… Но я ничего следователю не рассказал ни об Адонисе, ни о Вас… И никогда не расскажу…
— Что же Вы ему сказали? Ведь должен же быть мотив убийства… Не просто же так человеку пытаются отрезать голову садовыми ножницами…
Фабер повторил то, что сказал Ливену следователь:
— Что этот человек хотел меня ограбить, говорил мне очень грязные, неприличные вещи… угрожал мне садовыми ножницами… которые я у него сумел отобрать… И со страха… натворил такое… А потом просто убежал оттуда…
— И следователь Вам поверил?
— А что ему оставалось делать? Я — дворянин, уважаемый человек… И он, выгнанный из усадьбы князя за злословие и воровство работник…
— А про… вырезанный язык и запонку с вензелем он разве не спрашивал?
— Конечно, спрашивал. Но я сказал, что не все помню… Но я и правда не все помню… Но раз его язык нашли в кармане брошенного мной окровавленного сюртука, следовательно, я это и сделал…
— Вы положили отрезанный язык себе в карман?? Зачем??
— Не знаю… Я не помню, как это сделал…
— А зачем Вы бросили свой сюртук??
— Он был весь в крови. Мне хотелось скинуть его как можно быстрее… Я и сделал это… Куда я его бросил, я тоже не помнил… Оказалось, что кинул его с моста в воду… И вот вчера его выловили — он зацепился за какую-то корягу… По метке от портного вычислили, чей это был сюртук… А потом пришли за мной…
— И Вы не стали отрицать, что совершили подобное…
— Подобное зверство? Не стал… Та сцена, она у меня стоит перед глазами… Чем дальше, тем чаще… Я… я уже больше не могу… Хочу, чтоб все поскорее закончилось… Ваше Сиятельство, то, что я Вам рассказал, это только между нами, я этого для следствия подтверждать не буду. Даже если Вы перескажете это следователю… Буду стоять на своем… Что убил напавшего на меня… Так будет лучше для всех…
— У Вас есть семья? О них есть кому позаботиться?
— Откуда семья у такого как я? Я… не счел нужным жениться только для того… чтоб скрыть… свои наклонности… Не заслуживает приличная женщина такого, а на неприличной я бы и сам не женился… Даже для подобной цели… Нет, я один… Слава Богу, родители мои давно умерли, а детей кроме меня у них не было… Так что мой позор никому сердца не разобьет…
