— Аня, ты сама пыталась вызвать дух перед сном? Скажи честно.

— Нет, честно, нет… Это пришло ко мне само, без моего желания… Я видела, как кто-то пытался отрезать Кузьме голову садовыми ножницами, которыми обрезают толстые ветки… Но я не видела, кто это был… Я видела только, как он это делал, как сжимал те большие ножницы у Кузьмы на шее, а тот пытался вырваться, сначала кричал, потом хрипел… а потом затих… и упал… И сколько было крови…

Бог мой! Бедная девочка! Да от такого не то что кричать будешь, а поседеешь или с ума сойдешь… Только бы она не увидела, что ему еще и язык вырезали…

— Аня, и это все? Больше ничего не видела?

— Нет, я проснулась… от этого ужаса…

Ну слава тебе Господи, хоть другого кошмара не привиделось… А то тут утешением в виде поглаживания по спине, бокалом вина и чаем не обойтись… Что бы он стал делать, если б Анна увидела ту жуть, что ему рассказал Мелентьев, он не знал… Его самого даже от разговора об этом чуть не вывернуло наружу, хотя в своей жизни он встречался с жестокостью всякого рода…

Что ж это такое?? Напасти просто преследуют Анну… То те треклятые адепты, то это кошмарное видение… Слишком много для такой… неискушенной в жизни девочки… Нет, надо что-то делать…

— Аня, ты пей чай, а то остынет. Я думаю, будет лучше, если в спальне рядом будет спать Марфа.

— Павел, пожалуйста, не надо… Я не хочу…

— Но почему?

— Я… не хочу, чтоб меня посчитали… припадочной или сумасшедшей…

— Припадочной или сумасшедшей? О чем ты говоришь?

— А как иначе люди это воспримут? В обморок я падаю, по ночам кричу… И это они еще не знают, что я вижу духов…

— Любого человека могут мучить кошмары, и он может упасть в обморок. Это не причина считать человека припадочным или ненормальным. Я говорил тебе, что меня долго мучил кошмар, когда я видел во сне, что Лиза умирала… Но назвать себя ненормальным из-за этого я не возьмусь.

— Но ведь ты не будил криком весь дом…

— Аня, я не будил весь дом… потому что кроме меня в нем по ночам никого не было… — признался Павел. — Это — одна из причин, почему слуги не ночуют в доме.

— Тебе было… стыдно?

— Нет, просто я не хотел лишней суеты вокруг себя. Налить рюмку или сделать чай я и сам себе мог, без их помощи. А что кроме этого они могли сделать? Демьян ведь не сидел бы со мной, меня за руку не держал и по голове не гладил как ты, — грустно улыбнулся Павел. — Что интересно, этих кошмаров у меня кроме этого дома не бывает нигде. Только здесь, где она умерла… Поэтому я почти здесь и не бывал… какое-то время. Я ведь даже хотел продавать эту усадьбу, да Дмитрий отговорил меня. Сказал, что раз я часто бываю по службе в Царском Селе, стоит оставить этот дом. Да и Сашу сюда можно будет привозить. Я его послушал.

— Павел, а эта усадьба — только дом, флигель и постройки?

Ливен обрадовался, что болтовней можно хоть немного отвлечь Анну от кошмара, что она увидела.

— Когда Дмитрий купил ее для нас с Лизой, примерно так и было. Вроде какой-то помещик решил обзавестись еще одной усадьбой, но то ли на ее переустройство потратил больше, чем рассчитывал, то ли вообще разорился, но земли вокруг дома почти не было, только сад. Но это было нам на руку — меньше земли, меньше людей. Дмитрий купил усадьбу почти что за гроши, скажем так, гораздо дешевле, чем она могла бы стоить. Подробностей я не знаю, то ли она ушла с молотка, то ли еще что… Так что несколько лет был только дом с постройками. А потом я стал прикупать землю сам, сейчас есть и поля, и угодья, роща, через которую мы ехали сюда, тоже моя. На другом краю владения домик управляющего. Он в моем доме бывает редко, меня без надобности не беспокоит… В общем, сейчас это небольшое имение, но я по-прежнему называю это место усадьбой. Да и то поместье в Лифляндии, что дает мне основной доход, действительно настоящее поместье, а это так — поместьице.

Слушая рассказ Павла, Анна допила горячий чай. Теперь она совсем успокоилась. Но ей не хотелось, чтоб Павел уходил.

— Ты посидишь со мной еще немного?

— Я бы очень хотел, но мне придется уйти. Скоро придут слуги… И, Анюшка, родная моя, ты должна меня понять, я не могу приходить к тебе каждый раз, когда тебя будут мучить кошмары из-за духов. Сегодня нет графини, мы с тобой одни… Давай я все же попрошу Марфу ночевать в вашем крыле.

— Нет, не нужно… Павел, я постараюсь… не кричать… и не пугать никого, — тихо попросила Анна.

Как это можно постараться не кричать, если кричишь во сне и просыпаешься от этого? Он знал по самому себе, что это не зависит от желаний человека. Это происходит, и все тут. И да, Анна права, не хотелось бы, чтоб при этом моменте присутствовали посторонние люди. Он старался справиться с этим сам. Анна в таком состоянии могла принять заботу, но только близкого человека — Якова… а если его не было с ней рядом… то его самого… Значит, Анне было без него не обойтись… Это было важнее всего. Важнее того, что могла бы подумать или сказать графиня… Подумать она, конечно, могла что угодно, но сказать или даже намекнуть — вряд ли, и то не для того, чтоб предъявить претензии, а для того, чтоб попытаться образумить его… И все же, если она хоть словом намекнет на нечто подобное… придется попросить ее уехать… А что после этого будет между ними в Петербурге — там будет видно… Хотя и так понятно, что ничего уже не будет… Разве ему будет нужна женщина, которая могла принять сострадание за… похоть… Однозначно — нет… Да, графиня была одной из лучших его любовниц и порядочнее многих других женщин — она точно не стала бы распускать о нем никаких слухов, даже если бы они и расстались… Но она была одной из многих… А Анна — одна-единственная…

— Хорошо, я не буду приглашать Марфу, раз ты не хочешь… И не беспокойся… я приду к тебе, если услышу, что тебе плохо… Но я очень надеюсь, что этого не произойдет… Не знаю, сможешь ли ты сейчас уснуть, но постарайся хотя бы отдохнуть.

— А ты?

— Мне нужно во дворец. У меня там дела по службе, кроме того, меня должен допрашивать Мелентьев. Так что меня скорее всего не будет целый день. Я вернусь к вечеру.

— Я за тебя так боюсь.

— Аня, пока переживать не о чем. Это только формальности. У Мелентьева кроме подозрений ничего на меня нет. Если в усадьбу приедут полицейские и решат просто поговорить, скажи, что видела меня в кабинете, но про то, что слышала разговор садовника, не говори. Если будут брать официальные показания под подпись, скажи, что будешь делать это только в пристуствии адвоката князя Ливена. И очень прошу тебя, не вздумай пытаться вызывать никаких духов. Этого совершенно не нужно. А кроме того, это опасно. Меня дома не будет, кто тебе поможет, если что? Аня, ты меня поняла?

Анна молча кивнула. Она поняла. Но слова-то с нее Павел не взял…

========== Часть 17 ==========

Ливен только успел зайти в свой кабинет и сесть за письменный стол, как появился Мелентьев.

— Павел Александрович, пересядьте на другой стул, мне нужно будет вести записи, — даже не поздоровавшись, распорядился помощник начальника Дворцовой полиции.

Как будто записи нельзя вести и сидя на том стуле, куда садятся посетители. Но Ливен прекрасно понял — Мелентьев хотел унизить его, занять его собственное место, чтоб у себя в кабинете он был не хозяином, а постороним. Ну что ж, если Мелентьеву кажется, что он этим самым выведет его из себя — то очень напрасно.

— Итак, Павел Александрович, что же такого сказал садовник, что Вы приказали его высечь да еще и выгнали?

— Оскорбительно высказался в отношении моего племянника и Анны Викторовны.

— А именно?

— Вы бы Все равно узнали, что Яков Платонович, муж Анны Викторовны — внебрачный сын князя Ливена, моего старшего брата Дмитрия Александровича. Так вот, внебрачный сын. Но не ублюдок. Особенно для слуг и работников. Для них он Ваша Милость или на худой конец барин. И Анна Викторовна — не молодуха ублюдка, а Ее Милость или барыня.