Когда камердинер отошел, Ливен со всей серьезностью спросил:
— Анна, что тогда случилось?
Рассказывать о том, что произошло, было не менее стыдно, чем о том, что она услышала из уст садовника. Но она понимала, что Павел спрашивал не из любопытства. Она в нескольких словах рассказала про адептов и магистра. И что, к счастью, тогда вовремя появился Штольман и спас ее, смертельно ранив того умалишенного сектанта. Анна видела, как у Павла заходили от ярости желваки. Совсем как это бывало пару раз у Якова.
От боли за Анну Ливену стало физически больно самому. Грудь сдавила такая боль, что, казалось, он на мгновение забыл, как дышать…
Господи, девочка моя, сколько же выпало на твою долю… сколько страданий, кошмаров, мерзости… Не дай Бог кому-то испытать такое! Ему хотелось обнять Анну, прижать к себе… Но это было невозможно — он был в полурасстегнутой, мокрой от пота рубашке, если б он прижал Анну к себе, она бы уткнулась не в ткань сюртука, а в его все еще разгоряченную от поединка кожу. Это было абсолютно… неправильно.
— Анюшка, девочка моя, через что тебе пришлось пройти… Ты — очень сильный человек, если смогла справиться… — он взял руки Анны в свои. — Надеюсь, Яков тогда… сумел помочь тебе… забыться? — случайно проговорил он вопрос вслух, сжимая руки Анны еще сильней.
— Как? — не поняла она.
Павел мысленно разразился тирадой. Господи, Яков, ну ты и идиот! Она тогда нуждалась в ласке, в нежности, в плотской любви — именно тогда, больше всего тогда… Чтоб в твоих объятьях она забыла, что та мразь прикасалась к ней своими грязными лапами. Чтоб знала, чувствовала, каждой клеточкой тела чувствовала, что есть мужчина, который любит ее, именно любит, а не испытывает похоть или хочет овладеть ей ради каких-то мракобесных ритуалов… И это все можно было показать и девице — так, чтоб она забыла обо всем на свете, обо всех ужасах, через которые прошла… И если б ты повел себя как любящий мужчина, она не задала бы сейчас подобного вопроса… А, наверное, покраснела бы… от одной мысли, как это было…
— Ну это можно сделать по-разному, — неопределенно сказал он. — Знаешь, возможно, я и покажу тебе пару приемов защиты, но не сегодня. Сегодня я попытаюсь научить тебя стрелять, — он увидел приближавшегося к ним Демьяна.
— Ваше Сиятельство, я все принес. Вам помочь?
— Не нужно, я сам. Проводи Анну Викторовну. К стрельбищу. Я вас догоню.
— Я могу подождать, — предложила Анна.
— Аня, мне нужно переодеть рубашку. Или иди с Демьяном, или отвернись. Пожалуйста, — нечего Анне смотреть на полураздетого мужчину, хоть и хорошо сложенного. Пусть любуется Яковом, на то он ей и муж. У Якова, судя по всему, тело тоже тренированное, есть на что посмотреть.
— Ваша Милость, пойдёмте, — позвал Демьян племянницу князя. — Анна Викторовна, не мое дело, конечно, дела Его Сиятельства обсуждать, но в этом случае я молчать не могу, Вы уж извините. Мне очень жаль, что Вам пришлось лицезреть ту жестокую картину. Но Кузьке еще повезло, что Его Сиятельство Трофиму приказал его выпороть, у него только шкура и портилась. А если б Его Сиятельство сам за него взялся, так у него бы все внутренности были отбиты и кости переломаны, Его Сиятельство знает как обидчика на форшмак пустить да и бил бы его со всей силы, а уж чего-чего, а силы в нем немерено… Никогда бы он не стерпел, если б Вас с Яковом Дмитриевичем кто-то обидел, не такой он человек, семья для него не пустое место… Да мы и сами бы этого мерзавца не хуже Его Сиятельства отметелили, если б от него какое пакостное слово о Вас услышали… Он и так уже давно нарывался, чтоб ему все ребра переломали да язык укоротили…
— Демьян, а что, Кузьму все здесь ненавидели?
— Ну про ненавидели не скажу, а не любили это точно. Садовник он был отменный, в саду много чего сделал — и клумбы новые разбил, и цветы разнообразил, и кусты в форме разных фигур постриг… А вот человек он был поганый… Всякого норовил или унизить, или высмеять, или оговорить… Понимаете, есть такие люди, которые с другими сойтись не могут, поэтому и в одиночестве все время, делом заняты и счастливы от этого. А Кузьма дело свое очень любил, а вот людей терпеть не мог. Может, конечно, обидел его кто когда-то крепко, но нельзя же на весь люд злобу держать… и тем более вымещать ее… и козни строить… Мало ли у кого чего в жизни не было… Тут у многих из нас свои истории, но ведь не обозлились на весь белый свет…
— Демьян, и у тебя своя история есть?
— Есть, Ваша Милость.
— Мне неловко спрашивать…
— Так отчего ж неловко? Никакой тайны в этом нет… поскольку я сам… тайна.
— Тайна?
— Я ведь не знаю, кто я такой на самом деле. Меня как-то зимой, это уж с четверть века назад было, Его Сиятельство нашел в лесу — я был очень сильно избит, голова вся разбита, без сознания, так и замерз бы на морозе, если б Его Сиятельство сам меня на свою лошадь не взгромоздил и не привез в имение. Я поправился, слава Господу нашему, и, конечно, Его Сиятельству, и все свои умения сохранил — помнил и как барину услужить, и одеть его, и побрить, и как читать и писать… Только вот вспомнить не мог, кто я такой… и откуда… и хозяина своего прежнего вспомнить тоже не мог… Жизнь свою помню только с того момента, как очнулся в доме князя, а до этого — ничего. Его Сиятельство пытался найти тех, кто меня знал, да тщетно, никто не объявился. Тогда Его Сиятельство позаботился, чтоб мне документы выправить, как уж он это сумел сделать, мне неведомо… Но без бумаг человеку тяжело в жизни, особенно если у него какие-никакие умения имеются, и он может, если повезет, на хорошем месте служить… Вот и получил я новое имя — Демьян Павлович Найденов. Демьян — это имя на день крещения выпало, отчество он мне свое дал — Павлович, раз стал моим крестным отцом, а фамилию — Найденов, так как нашел меня… Вам, Ваша Милость, наверное, трудно представить, как это князь спас неизвестно кого да еще стал его крестным отцом… Но вот такой чистой души человек наш князюшка… И мы за него и в огонь, и в воду… И никогда бы не позволили, если б кто его самого или его близких обидел…
Анна подумала, каким добрым, сердечным, неравнодушным человеком был Павел - не прошел мимо умиравшего незнакомца, спас его да еще сделал все, чтоб вернуть его к нормальной жизни… Конечно, после этого Демьян будет предан ему до конца своих дней…
Ливен подождал, пока Анна с Демьяном удалятся на почтительное расстояние. Скинул грязную сорочку, протер принесенным камердинером влажным полотенцем лицо и тело и, надев свежую, застегнул на все пуговицы ее, а затем жилет, который снял с сучка обпиленной ветки яблони. Теперь он, не чувствуя неловкости, сможет стоять близко к Анне, если нужно будет направлять ее руку при стрельбе.
========== Часть 14 ==========
Демьян и Анна Викторовна пришли туда, сама она еще не была. Между деревьями стояло что-то вроде частокола. Демьян насадил на заостренные концы жердей падалицу.
— Здесь вы с Павлом Александровичем тренируетесь в стрельбе?
— Если в усадьбе, то да. А вообще у него много… возможностей.
— Он хороший стрелок?
— Отменный. Умеет стрелять из всех видов оружия, очень меткий… Да Вы, Ваша Милость, и сами скоро все увидите.
Ливен действительно оказался прекрасным стрелком. Он сделал несколько выстрелов по яблокам и ни разу не промахнулся, все яблоки разлетелись на куски… Анна была под большим впечатлением.
— Мне… Мне так никогда не научиться, — вздохнула она.
— А тебе и не нужно. Главное научиться стрелять так… чтоб не навредить себе самой. Демьян, поставь щит, на котором мы учили Александра Дмитриевича.
Демьян поднял с земли за изгородью большую плоскую фигуру. И поставил ее перед ней. Фигура была покрашена в черный цвет, и на ней были нарисованы круги. Павел протянул Анне перезаряженный Smith & Wesson.
