Анна вздохнула несколько раз и медленно пошла к дому сама. Ей хотелось подняться в комнату и побыть там одной. По дороге она задержалась у фонтана, умылась из него, смотреться в воду она не стала, она и так знала как выглядела — теперь уж точно так, что… ни один мужчина не посмотрит в ее сторону…
У дома Анна увидела, как трое слуг шли в одном направлении. Она пошла за ними, сама не понимая, зачем. И встала в сторонке от толпы. Теперь стало ясно, по какой причине всех созвали на двор у конюшни. Там голый по пояс, привязанный за руки к столбу стоял садовник. А возле него с розгами в руках Трофим. Князь стоял в паре шагов от них, спиной к ней. Он оглядел свою челядь, словно пересчитал, все ли явились по его приказу.
— Кузьма Сидоров будет наказан за то, что осмелился оскорбительно высказаться о Ее Милости Анне Викторовне и моем племяннике Якове Дмитриевиче. Трофим, приступай.
На голую спину посыпались удары розг — один, два, три… Ливен не был жестоким человеком. Он был жестким — когда этого требовали обстоятельства, но не жестоким. Сейчас же, смотря как Трофим со свистом опускает розгу на спину садовника, а она рассекает кожу до крови, он чувствовал нечто вроде… удовлетворения. Что подонок, который обидел Анну, чувствует ту же боль, что причинил ей… и ему самому… Какой же мерзкой скотиной надо быть, чтоб подобным образом отозваться о женщине… Любая женщина, красивая или нет, заслуживала мужского внимания… и уважения… Уважения хотя бы в том, чтоб не дать ей почувствовать, что мужчина использовал ее, даже если у него к ней не было ничего кроме плотского желания… И уважения в том, чтоб не только самому получить удовольствие, но и дать его ей… или хотя бы попытаться дать… По-видимому, такое отношение к женщинам садовнику было не ведомо. Да и были ли у него вообще женщины? Какая женщина в своем уме пойдет с таким скотом? Если только уж совсем от отчаяния, что не может заполучить мужчину получше, или за деньги… Ну теперь у него не будет денег и на женщин, пока не найдет новое место, где его снова возьмут без рекомендаций, как сделали в усадьбе князя, увидев его способности к садоводству и решив, что его умения для усадьбы важнее всего остального. Да, с деньгами у него будет туго, если, конечно, он не наворовал больше, чем знал Его Сиятельство… Князь приказал Трофиму дать десять ударов, но со всей силы, не щадя мерзавца. Девять… десять… Теперь пусть убирается из усадьбы, зализывает свои раны в другом месте…
Кузьма не проронил ни звука, пока продолжалась порка, но затем процедил сквозь зубы:
— Вы еще пожалеете, Ваше Сиятельство.
— Это ты будешь жалеть. В Уральских рудниках. Если, конечно, доедешь до них. А то ведь на этапе всякое случается. Думаешь, я не знаю, что ты из княжеского сада урожай на сторону сбывал? Или что садовый инструмент у тебя чересчур часто стал ломаться? На пару гривенных, даже целковых я глаза могу и закрыть, но того, что какая-то шваль оскорбляет членов моей семьи, семьи князя Ливена, никогда не потерплю! Убирайся, пока цел! Не то я не знаю, что с тобой сделаю!
Его Сиятельство обвел грозным взглядом свою челядь еще раз:
— Если я услышу, что еще кто-то сказал хоть одно дурное слово про мою племянницу Анну Викторовну или племянника Якова Дмитриевича, его ожидает то же самое — не взирая на возраст, пол и заслуги. Зарубите себе на носу!
Князь оглянулся и, увидев Анну, подошел к ней.
— Анечка, так было нужно. Чтоб другим было неповадно. Ты должна уяснить, я — хозяин, челядь обязана знать свое место. Иначе все рухнет в тартарары… В былые времена за оскорбление членов княжеской семьи засекли бы до смерти. А этот отделался десятью ударами и потерей места.
— Я постараюсь… Можно мне пойти к себе? Мне как-то неважно. Я отдохну и выйду к обеду. Если смогу.
— Конечно, иди. И не серчай на меня.
Ей действительно было неважно. Человека высекли из-за нее. Да, он был виноват, не нужно слугам злословить о хозяине и его семье, за это могут наказать. Но сечь его розгами так, что на спине оставались кровавые вздутые полосы… не слишком ли это суровое наказание? Или Павел, точнее князь Ливен, прав, что садовник заслужил подобную экзекуцию? Возможно, понимание этой ситуации придет к ней позже… Но она в этом пока сомневалась…
========== Часть 13 ==========
Анна поднялась в свои комнаты, но оставалась одна совсем недолго — к ней заглянула Марфа.
— Ваша Милость, меня прислал Его Сиятельство справиться, не нужно ли Вам чего. А я Вам чаю принесла да с пирожными — сладеньким-то всегда хорошо настроение поправить.
— Спасибо тебе, Марфуша. И князю спасибо передай. Но мне ничего не нужно. Просто не по себе мне от той картины…
— Ваша Милость, Анна Викторовна, не расстраивайтесь. Кузька уже давно этого заслуживал, да Его Сиятельство был слишком добр… А сейчас правильно сделал, что заступился за Вас. Это же видно, что он к Вам относится как к дочке, которой у него никогда не было… Не дал ему Бог доченьки, так хоть теперь Вы у него есть. Александр Дмитриевич-то вырос, мужчина уже, его уже не приласкаешь. Он сам уже вовсю девиц обхаживает… А нашему князюшке много ли надо — пару слов да взглядов теплых… не таких, какими на него его полюбовницы смотрят… Графиня, она, конечно, женщина хорошая, только она в нем за мужчиной человека не видит… А Вы видите…
— Марфуша, ты о чем?
— Как о чем, Анна Викторовна? Что же еще мог Кузька сказать, как не то, что Вы — полюбовница Его Сиятельства? У него язык всегда без костей был. Каких только гадостей он про нас всех не говорил… и бит был мужиками за свой злой язык не раз…
— Не это он сказал… Но это неважно… А что, все остальные тоже думают, что я… полюбовница Павла Александровича? — тихо спросила Анна. — Стыд-то какой…
— Не беспокойтесь, Ваша Милость, никто про такой срам и не думал. Что же мы своего барина не знаем, чтоб такие грешные мысли в голову полезли? Все рады, что у него новые родственники появились. Он ведь человек одинокий. У него только и были что Дмитрий Александрович да Александр Дмитриевич… Дмитрий Александрович зимой умер, так Его Сиятельство долго от этого отойти не мог… все скорбел по брату… А тут повеселел. Матвей случайно услышал, как он одному своему знакомому, офицеру из дворцовой охраны сказал, как он счастлив, что у него нашелся племянник — сын его брата Дмитрия Александровича, прекрасный, достойный человек, да еще женатый на очаровательной девочке… и что он едет их навестить… А потом телеграмма пришла, что он Вас привезти собирается. Мы все обрадовались, ну вот, думаем, и будет нашему князюшке повеселей… Не будет он плохого человека в дом приглашать… и сам ничего дурного не задумает.
— А часто ли в усадьбе применяются физические наказания как сегодня?
— Да я в усадьбе посчитай почти что пятнадцать лет, не припомню, чтоб кого-то высекли. Без жалования за воровство выгоняли, за пьянство тоже. Жениться заставляли. Такое было.
— Это как?
— Да конюх когда-то девчоночку молоденькую, поденщицу, что нашей прачке иногда приходила помогать, совратил и ребеночка ей сделал. И парень-то неплохой был, только уж чересчур до женского пола охоч. Только девки у него все в соку были да с опытом — ни одна не понесла. А эта прям дитя дитем выглядела. Ну Его Сиятельство и сказал, или под венец, или… в острог… Что уж он про конюха знал, какие еще грехи, неведомо, только тот конюх все же женился на бедняжке.
— Это Трофим?
— Да Господь с Вами! Этот вообще в амурах с девками не замечен. У него одни лошади на уме… Может, он совсем до женского пола не падок, есть такие… что им вообще этого не надо. А того конюха уж давно в усадьбе нет, уехали они потом куда-то… Ой, Ваша Милость, разболталась я что-то… Зачем Вам про нашу дворню слушать?
