— И когда она началась?

— После смерти Лизы. Когда мне стало все равно, что со мной будет…

Анна посмотрела прямо в грустные бирюзовые глаза:

— Павел, мне не все равно…

— Анюшка, я знаю… — не отрывая взгляда, сказал Павел.

Эти короткие фразы были больше, чем просто слова.

— Павел, а ты был на войне?

— Аня, я — военный, офицер, конечно, я там был.

— На русско-турецкой?

— Да, на ней. Для другой я был еще слишком юн.

— Страшно?

— Да, страшно, — не стал скрывать он.

— Ты… был ранен?

— Был.

— Сильно?

— Главное, что не убит… — Ливен не хотел говорить ни о войне, ни об ее ужасах, ни о боли — ни о душевной, ни о физической, через которую ему пришлось пройти… Незачем его девочке знать подобные вещи… — Аня, пойдем в дом выпьем чаю, — предложил он. — А потом я поеду во дворец, вернусь скорее всего около полудня.

Павел подал Анне руку, помогая встать, а затем она взяла его под руку.

Дворецкий будто все время стоял у двери, поджидая Его Сиятельство и его гостью.

— Матвей, найди вазу для роз и подай нам с Анной Викторовной чай. Поставь мейсен, мой любимый, для нас обоих, — распорядился князь.

Анне показалось, что Матвей на долю секунды как-то странно посмотрел на Его Сиятельство. Но тут же принес посуду из фарфора такой невиданной красоты и хрупкости, что было боязно даже брать в руки. На чашке был кусочек сада с одним и тем же раскидистым деревом в разные времена года, одно время года плавно перетекало в другое. Лето — где дерево было зеленое с плодами, осень — где у дерева были разноцветные листья, урожай, по-видимому, уже собрали, и зима — где у дерева были голые ветки с парой одиноких листочков. На чашке не было весны. Картинка с весной оказалась на блюдце — там дерево было все покрыто нежно-розовым цветом.

— Аня, это мейсенский фарфор, маленький сервиз на две персоны Jahreszeiten. Это очень ценный и дорогой для меня подарок. Это подарок Лизы. Я получил его… уже после того, как она умерла… Я понял значение этого подарка только после того, что случилось в комнатах Лизы, когда ты спросила, хотела бы Лиза, чтоб я страдал, а я ответил, что она хотела, чтоб я был счастлив… Неужели человек может из-за скорби быть слепым целых семнадцать лет? Лиза в тайне заказала этот сервиз на две персоны, заранее зная, что вместе с ней я уже из него чай пить не буду. Что я буду пить чай из него с кем-то другим… или, как думала Лиза, с другой… Но все эти годы я пил чай из этого сервиза один… Второй комплект поставили на стол впервые — для тебя…

Анна поняла, сколько для Павла значил этот жест — поставить для нее сервиз, который был подарком его любимой женщины да еще и последним, посмертным подарком.

— Павел, это чудесный подарок, он несомненно был выбран с любовью. Такого красивого фарфора я не видела никогда в жизни… Спасибо тебе, что ты… счел меня достойной… этого сервиза…

— Нашел тебя достойной? — недоуменно посмотрел на нее Павел. — Думаю, ты — тот человек… с кем Лиза хотела бы, чтоб я чаевничал вместе… человек, который мне… близок и дорог…

— Для меня очень важно, что ты сейчас сказал, — призналась Анна. — Павел, значит, ты вернешься около полудня? — уточнила она.

— Где-то так.

— Я, наверное, буду в саду. На нашей скамье или у пруда. Только я не буду знать время, у меня с собой нет часов.

— Я могу найти тебя сам или попросить Матвея найти тебя. Или, если хочешь, я могу дать тебе мои часы.

— Твои часы? А как ты сам?

Ливен засмеялся:

— Аня, ну что ты право, не одни же часы у Его Сиятельства. Сейчас принесу тебе.

Павел вернулся с карманными часами, они были не золотыми, как те, что она видела у него в Затонске, а серебряными с золотым рисуном, но видно, что тоже дорогими:

— Можешь держать их у себя все время, пока ты гостишь здесь. Мне они не нужны. Ну все, Аня, мне уже нужно ехать.

— Ой, я не отдала тебе письмо для Якова. Ты подождешь минуту?

— Если только минуту, — улыбнулся Ливен. — Аня, конечно, подожду.

Анна сбегала за письмом.

— Вот, — она отдала Павлу письмо в том конверте с вензелями, который он дал ей накануне.

— Увидимся позже, — Павел поцеловал Анне ладонь.

Павел уехал, Анна подумывала, чем бы заняться, и в это время спустилась графиня. Выглядела она бесподобно — красивое платье, вроде бы простого кроя, но очень элегантное, очень приятного василькового цвета, волосы в прическу явно уложены не ей самой, а Марфой. Наверное, она так старалась для князя… Или она всегда такая — как с картинки? Она ведь не она, Анна, которая не привыкла, чтоб ей так прислуживали… Да и на мужчину ей производить впечатление не нужно — Яков видел ее всякой, в том числе и не в самом лучшем виде — и когда она болела, и когда как-то в полубессознательном состоянии пришла в обносках в участок к Штольману… Она была уверена, что от того, что ей прическу не делает постоянно куафер или камеристка, а ее наряды не все последнего сезона, для Якова она менее… желанной не станет… А вот графине, похоже, нужно было поддерживать интерес князя к себе… Она же сама говорила, что не надеется быть с ним до скончания века…

— Доброе утро, Анна Викторовна, — улыбнулась графиня.

— Доброе, Наталья Николаевна.

— Не составите мне компанию выпить чаю?

— Я только что попила с дядей Павлом.

— Князь у себя в кабинете?

— Нет, он уехал во дворец, вернется около полудня.

— Конечно, служба есть служба… Но, надеюсь, в те дни, пока мы с Вами гостим, он постарается не проводить во дворце больше времени, чем это действительно необходимо…

— Наталья Николаевна, не думаю, что Павел Александрович будет задерживаться специально, разве что если этого потребуют служебные дела… Ведь для него служба превыше всего, Вы сами так сказали, да и я знаю по своему мужу…

— Конечно, я понимаю это. А Ваш муж часто задерживается на службе?

— Задерживается? Начальник следственного отделения Штольман иногда там живет, — грустно улыбнулась Анна. — Если какое-то серьезное преступление. Но, слава Богу, Затонск все-таки не Петербург, у нас, конечно, и убийства бывают, и ограбления… Но все же не каждый день…

— Но Вы о них беседуете с мужем, в том числе и за столом?

— Да, подобное бывает…

Графиня хмыкнула про себя — о времена, о нравы! Беседовать с такой очаровательной юной женушкой об убийствах за столом? Хоть бы у ее мужа хватило ума в спальне с ней это не обсуждать…

— Привыкли к тому, что мужа часто не бывает дома?

— Стараюсь привыкнуть… Эта неделя у него очень непростая, его почти все вечера не будет дома, вот мы и решили, что раз так, то грех не воспользоваться приглашением дяди Павла… посмотреть, как он живет… и познакомиться с Вами… — настоящую причину поездки в усадьбу князя Ливена Анна решила не озвучивать.

— Я очень рада, что Вы приехали. Но жаль, что Ваш муж не смог поехать вместе с Вами. Скучаете по нему, наверное?

— Конечно, скучаю, — вздохнула Анна и добавила про себя «и очень беспокоюсь». Ей по несколько раз на дню приходила мысль, как там ее Яков, все ли у него хорошо, не появились ли новые злопыхатели… Хоть Павел и сказал ей, что переживать нет причин, она не могла не думать о том, а что, если…

— Анна Викторовна, у Вас есть какие-нибудь планы на день?

— Совершенно никаких.

— Не хотите сходить покормить уток?

— Почему бы нет?

— Я потом вернусь в дом, возможно, займусь вышиванием, затем отдохну — дорога сюда вчера мне показалась утомительной… Но все время сидеть здесь я тоже не хочу, подумываю о том, чтоб после обеда взять экипаж и проехаться по окрестностям, может, до ближайшей деревни. Не желаете присоединиться?

— Вы поедете с Павлом Александровичем? — Анне не хотелось нарушать уединение графини и Павла.