— Да, здоровье при нашей службе не помешает, — согласился Дубельт. — Господин Карелин, если я что-то узнаю, я сразу же сообщу Якову Платоновичу.
— Благодарю. Не буду Вас больше отвлекать от приятного вечера.
Карелин переговорил с метрдотелем и покинул ресторан. Васька, который снова подошел к их столу, поставил чистую рюмку. Штольман налил в нее коньяка, но пить раздумал. И покачал головой:
— Неловко мне ужинать за счет Карелина. Я ведь ему помощь свою предлагал бескорыстно, а не за… награду…
— Да и я согласился Вам помочь тоже не за ужин, хоть и пошутил тогда об этом. Яков Платонович, Вам неловко ужинать не только за счет помещика, но и за мой, и за Павла Александровича. Не сердитесь на него, он сделал это из лучших побуждений.
— Вы поняли, что я был сердит?
— Яков Платонович, ну Вы же Ливен, а, значит, как я уже сказал, человек гордый, — улыбнулся полковник. — И Павел Александрович гордый. Но кроме того заботливый. Он хотел, чтобы его племянник мог пригласить свою жену на ужин, например, в честь какого-нибудь знаменательного события, и наслаждался трапезой, а не беспокоился о том, может ли он позволить себе то, что не всем по карману… Вы же бы не отказали Анне Викторовне в выборе чего-нибудь этакого… но дорогого.
— Нет, конечно. Но она сама вряд ли бы решилась заказать такое.
— А какой тогда интерес отмечать событие, если думать не о том, какое счастье сидеть за столом с любимым человеком, а о цифрах в меню? — усмехнулся Анатолий Иванович. — А о Карелине могу сказать, что он хочет отблагодарить полицейского чина и штаб-офицера хотя бы ужином в ресторане, поскольку предложить за помощь деньги, как это могло бы быть в другом случае — это унизить нас. Мы же с Вами не частные сыщики, чтоб за розыск деньги брать… Он человек порядочный, совестливый, совершенно не такой как тот же Каверин, который считает, что это ему все должны… Найдется девочка, не удивлюсь, если осенью он Вам с Анной Викторовной кабанчика доставит.
Штольман не отреагировал на последнюю ремарку Дубельта и спросил о другом:
— Полковник, у Вас действительно есть предчувствие?
— Это Вы о том, что я ему сказал? А что я еще мог? Предчувствия нет, а надежда есть — на того офицера. Он очень, скажем так, целеустремленный и дотошный. Все сделает, чтоб найти хоть какую-то информацию о том месте, где может быть Каверин… А Карелин — человек добрый, сердечный, с таким девочке будет хорошо… в отличии от родного папаши…
— Думаете, она все же у Каверина?
— Мне так кажется.
— Вот только как она к нему добралась?
— Ну если такая же ушлая как Каверин, то нашла способ как. Тот, как говорится, без мыла в любую щель мог залезть, особенно, пользуясь своей внешностью… Вы не подумайте, что я о девочке дурного мнения, но, возможно, она к своим годам уже научилась извлекать выгоду из своей красоты…
— А Каверин на самом деле такой красавец, как говорят?
— Ну я не знаток мужской красоты, чтоб судить… — ухмыльнулся Дубельт. — А если серьезно, то да, внешность у него хоть куда. Ростом, наверное, будет как Павел Александрович, прекрасно сложен. Кожа светлая, а волосы наоборот темные, вьющиеся, темно-карие почти черные глаза, длинные ресницы — как мне кажется, в нем есть что-то от южных или восточных народов, что-то почти неуловимое, что делает его лицо необычайно привлекательным для глаз. Он и в свои тридцать девять был весьма хорош собой, а в молодости, думаю глаз не оторвать было… А вот ему самому кое-что не мешало бы оторвать…
Штольман рассмеялся:
— Суровы же Вы, господин полковник.
— А мне не смешно… Сколько женщин на его внешность были падки и сколько из них после страдали? Скольким он сердце разбил? Скольких бросил? А сколько у них от него таких тань кроме той, о которой мы знаем? И ведь не у всех их есть сердобольные мужья подобно Карелину, чтоб его отродье, путь и неземной красоты своим признать. Вам подобные вопросы в голову не приходили?
— Нет, если честно, не приходили…
— Извините, Яков Платонович, не нужно мне было этого говорить… Это очень… деликатная тема…
— Вы, должно быть, подумали, что Ваши слова я мог принять на свой счет?
— Да, подумал… после того, как высказался. Еще раз прошу у Вас прощения.
— Анатолий Иванович, я Ваши слова с собой не соотнес… поскольку неземной красотой не обладаю, — улыбнулся Штольман. — А насчет Каверина, Вы считаете, у него не одна Таня?
— Я этого не знаю, но не удивился бы, если бы оказалось, что у Каверина есть и другие внебрачные дети. Если мужчина не думал о последствиях плотских утех, когда ему пошел четвертый десяток, то вряд ли его это заботило, когда ему было двадцать… Хотя, возможно, ранее у него были дамы, которые сами об этом беспокоились. А мадам Карелина оказалась беспечной…
— Карелин говорил, что до романа с Кавериным жена дважды была в положении, но скинула.
— Вот и ответ. Решила, что не может ребенка родить. Что даже если забеременеет, не выносит, так что волноваться не о чем. А получилось по-другому. И забеременела, и выносила, и родила. От любовника, которому в отличии от мужа этот ребенок был совершенно не нужен. Какие же люди разные… Мужчине тридцати с лишним лет свой ребенок не нужен, а мальчишка в девятнадцать лет двум чужим детям отцом стал. А потом воспитанный им пасынок его младшего сына принял… Знаете, всегда приятно слышать про семьи как у Паскаля, где любовь и согласие. Только, к сожалению, достаточно и таких, где не все по уму, как у мадам Карелиной, — вздохнул Дубельт. — И больше всего в них жалко детей, как Таню, которая очень скоро узнает, как было на самом деле с ее матерью и… родственниками…
— Да, Карелину придется ей рассказать… хоть часть правды, чтоб объяснить, почему он является ее законным отцом. — согласился Штольман.
— В этом случае чем меньше этой правды, тем лучше. Я бы предпочел, чтоб Карелин сказал девочке только о том, чего уж совсем нельзя избежать. Всякие подробности совсем ни к чему.
— Согласен… Как Вы думаете, как скоро можно ждать сведений от Вашего знакомого офицера из того полка?
— Возможно, дня четыре-пять. Это ведь нужно сделать очень осторожно. Меня к тому времени в Затонске уже не будет, но я сразу же дам Вам знать. Телеграмму тому офицеру я отправлю завтра же.
— А я пошлю телеграмму Белоцерковскому. Вдруг и у него будут какие-то новости после этого.
— Я, скорее всего, еще зайду к Вам в участок. Без повода, но если Ваш помощник будет на месте, поговорю с ним.
— Смотрите, господин полковник, не напугайте молодого человека.
— Неужели я такой страшный? Конечно, не красавец как Каверин, но все же… Да и мундир, как говорят, мне идет… — усмехнулся Дубельт. — Яков Платонович, мне просто интересно, каков он, Ваш помощник. Судя по бумагам, что я просмотрел, весьма толковый малый.
— Да, толковый, мне с ним повезло.
— Значит, и мне, возможно, повезет иметь с ним плодотворную беседу. Благодарю за прекрасный вечер, Яков Платонович.
— И я Вас.
Дубельт дал хорошие чаевые половому, и они вышли на крыльцо ресторана. Штольман хотел попрощаться, но не успел.
— Яков Платонович, у меня к Вам просьба. Не могли бы Вы показать мне Ваш семейный портрет и молитвенник Ливенов? Очень хотелось бы посмотреть на то, что стало причиной… некоторых изменений Вашей жизни в этом городке.
Штольман не хотел давать эти вещи в руки постороннему человеку, даже если он и знал тайну семьи Ливенов. И еще более не хотел приглашать для этого его домой, хоть он и был ему симпатичен. Они с Анной жили скромно. Дубельт, наверное, и не предполагал, насколько. Ему не было стыдно, но увидеть, как, возможно, почти незаметно полковник вдохнет — этого бы он предпочел избежать. Кроме того, он не помнил, не оставил ли он случайно в беспорядке гостиную, уходя на службу.
