— Дю Плесси — фамилия мне знакома, вот только откуда? — напряг свою память Штольман.

— Из истории, ну и из Дюма. Кардинал Ришелье он ведь дю Плесси.

— Он что же Ваш родственник?

— Может, кто-то из предков отца и был с ним в каком-то родстве, сколько веков прошло. Я папа задавал этот вопрос, он сказал, что однофамильцы — это несомненно, а родственники — кто ж его знает. Про таких как наш отец говорят — младший сын младшего сына и так далее, они нечасто свою родословную до пятнадцатого колена могут проследить.

— Не жаль, что Вы не дю Плесси, как могли бы быть?

— Я папа об этом же спрашивал. Он сказал, что дю Плесси — тот мальчик, который чуть не погиб. А Паскаль — тот, кто благодаря золотому сердцу Софи заново родился и новую жизнь начал. Знаете, он ведь своим родным только через несколько лет написал, мало ли что — письма комбатантов ведь долгое время вскрывали и просматривали. В письме сообщил, что счастливо женат на женщине, которая его от смерти спасла, что у него пасынок и падчерица и два своих сына. Его старший брат ответил, что радость великая, что он жив, да еще сыновья есть. Что они были бы счастливы, чтоб он во Францию вернулся насовсем и забрал с собой обоих сыновей, что постараются достать для этого денег. Отец сказал, что не ожидал такого ответа от родных, и рад, что у него теперь другая фамилия. Что не думал возвращаться во Францию, но съездить туда повидать семью хотел, а теперь все желание пропало. Поддерживал после этого с ними лишь формальную переписку.

— А потом отошел от обиды? Съездил? — спросил Яков Платонович.

— Нет. Даже когда денег стало достаточно и не стар был еще, отказался. Сказал, что нечего ему там делать, у него и в России родственников хватает. Что его не только родные Софи приняли, но даже братья ее первого мужа, которые сами на той войне были, и всех детей невестки племянниками считают — что от своего брата, что от него, ее второго мужа. Мы с Николенькой и Левушкой в разное время по одному разу во Франции побывали, встретились с кузенами. Чужие люди, по-другому не скажешь. У нас только фамилия вроде как французская, ну и по-французски говорим хорошо, а на самом-то деле мы русские, не понять нам их… как и их нам… Мы уж как-нибудь сами по себе…

Николенька с Левушкой в Смоленске обосновались, где и я какое-то время жил, семьями там обзавелись. Я с ними виделся три недели назад, когда ездил к ним и в Москву к племяннику, который там после выхода в отставку поселился.

«О как! Паскаль-то и в Москве, и в Смоленске побывал в последний месяц», — отметил Штольман - оба города были среди тех, откуда пришли мерзкие письма.

— А из Затонских жителей кого-нибудь в этой поездке встречали? А то ведь как бывает, сел в поезд, а там чуть ли не полгорода.

— В этот раз никого, хотя это странно. За почти десять лет, что я живу в Затонске, это, пожалуй, первый случай. Обычно кто-нибудь еще из затонских едет.

— А с другими французами в городе Вы компанию поддерживаете? - спросил любопытный племянник князя, переведя внимание Паскаля на другую тему.

— С другими французами? Кого Вы имеете в виду?

— Месье Жан Лассаль, например, — напомнил Яков Платонович.

— Это тот, который, как я слышал, у князя Разумовского жил?

— Тот самый.

— Видел его пару раз, но даже не разговаривал — не располагал он к этому. Он что же и Ваш знакомый, Ваше Милость?

«Не хватало еще Лассаля среди моих знакомых! Из этой шайки и Нежинской то было более чем достаточно. Кроме Разумовского. Без Лассаля».

— Нет, поинтересовался из чистого любопытства, поскольку он француз… Господин Паскаль, Вы из дворян, почему же Вы ко мне обращаетесь Ваша Милость? Ну к князю Ваше Сиятельство это понятно.

— Но Вы же в ресторане посетитель. Как же мне еще обращаться к сыну князя в этом случае? Если бы мы с Вами в Дворянском собрании вместе за столом сидели и выпивали, я бы называл Вас господин Штольман или с Вашего позволения по имени и отчеству. Конечно, у Его Сиятельства я бы о таком позволении и не подумал спрашивать… Вот, и рагу подоспело, — Паскаль взял с принесенного Васькой подноса тарелки и поставил их перед посетителями. — Bon appetit, messieurs.

Дубельт налил коньяк в стопки:

— Яков Платонович, давайте выпьем за наших женщин — сердечных, душевных, за Вашу жену Анну Викторовну, которая, как я слышал, людям помогает, за мою Елену, за Марию, мою дочь вырастившую, за матушку Паскаля, которая его отца спасла.

— Давайте, замечательный тост.

Анатолий Иванович оценил коньяк:

— Хорош! Умеют все-таки французы и коньяки, и вина делать, этого у них не отнять… А люди они, как и везде, всякие… Я ведь не только из любопытства у Паскаля спросил про его семью. Из одной его фразы, что в двух словах не изложить, было понятно, что ему есть, что рассказать. Если бы было что-то недостойное, сказал бы, что и рассказывать нечего, а у него история длинная. Ему было приятно, что кто-то интересовался его семьей… Как он любит всех их и гордится ими — матушкой, отцом, братьями, как тепло отзывается о всех… — улыбнулся он. — Отец его несомненно человек достойнейший, воспитал двух детей жены и трех своих собственных. Заметьте, Яков Платонович, юноша, у которого пробудилось первое чувство и не знавший до этого женщины, мечтал не о том, как потерять с ней невинность, а о том, чтоб стать ее мужем, быть с ней всю жизнь, а не одну ночь…

— Может, это уже… семейное предание… не совсем соответствующее действительности? — проявил скептицизм Штольман.

— Мне так не кажется. Думаю, Антоша увидел в Софи то, чего ему не хватало дома — любовь, заботу, понимание, в своей-то семье он явно не был любимцем. Мать хоть и дала ему талисман — а какая бы не дала это сыну, уходившему на войну, не встала на его сторону, когда он написал им, что жив. Правильно он сделал, что не поехал домой, это бы ему только сердце разорвало. Родственники женщине, которая их сына и брата по сути с того света вытащила, должны были ноги целовать, молиться за нее каждый день, а не вести себя как последние свиньи… Не по нраву им видите ли пришлась невестка… которая, возможно, рискуя своей жизнью и жизнью своих детей его к себе домой привезла и выходила… Если бы подобное произошло с моим братом или сыном, век был бы благодарен той женщине, что спасла. А то что из страны, с которой воевали, так она-то свое милосердие проявила к человеку, не глядя на национальность…

— Думаете, поняла, что француз?

— Конечно, поняла. Может, не сразу, но потом точно. Возможно, бредил как Павел Александрович, звал кого-нибудь, раз был так плох… Но она ведь его до конца выходила и после из дома не выгнала, когда уже определенно было известно, что он француз… Прекрасная женщина, добрейшая и порядочная. Видела, как Антоша из мальчика в молодого человека превратился, и влюбилась. Для нее его чистая душа была важнее шрамов, о которых он переживал. Влюбилась, но никак виду не подала, она же ему не пара, старше намного и с детьми. А могла бы и завлечь, много ли надо, чтоб мальчишку соблазнить. Пара жарких поцелуев и он ее… пока не надоест… Вдова ведь, по мужской ласке соскучилась, а тут источник сладострастия в ее доме, где она хозяйка… Хорошо, что они открылись друг другу, благодаря этому счастливую жизнь вместе прожили. Знаете, мне поговорка вспомнилась, не было счастья, да несчастье помогло. Если б не та война, и не встретились бы, как бы цинично это не звучало…

— Да, их свела война, Вы правы. Хоть кому-то кроме горя она принесла счастье…

— Да, таких счастливых семей как у Паскалей немало. Помните, я сказал Паскалю, что знаю офицеров-потомков комбатантов? Дед одного также женился по любви и создал прекрасную семью. Но не все оставшиеся французы были такими порядочными как дед моего знакомого или как юный дю Плесси. Некоторые просто воспользовались ситуацией и добротой людской. Дед другого офицера — мразь еще та. Бабкина семья приютила француза, он вскружил голову барышне, они повенчались, двое детей появились один за другим. А потом вроде как поехал повидать родных, и с концами. И про жену забыл, и про детей, что они есть у него. Она искала его, но он так и не объявился, как в воду канул. Много лет спустя узнала случайно, что он и не собирался возвращаться. Он нашел способ с удобством переждать тяжелое послевоенное время у людей, давших ему стол и кров, и, чтоб не выгнали, женился на их дочери. А как случилась оказия, был таков. Вернувшись во Францию, женился там.