Подумала о своей семье, старых друзьях, но больше всего она старалась увидеть, что ждет ее, когда она умрет. Вообразила, что душа Коннора была очищена от убийств, которые он совершил, когда отдал свою жизнь, пытаясь спасти ее.
Она слышала, как Эмори вернулся к комоду и открыла глаза, когда он выбрал маленькое лезвие. Она не хотела видеть, что произойдет, хотела остаться в том красивом и светлом месте, созданном воображением, но отвести взгляд не было сил. Вернувшись на место перед Арианной, он улыбнулся и сжал лезвие.
— Ты знаешь, что я собираюсь сделать? — напевая под нос, он добавил, — Спорю, что нет.
Еще один мерзкий смешок, и он провел краем бритвы по внутренней части ее бедра, прежде чем задержал его у входа во влагалище.
Пристально смотря в ее глаза, он прижался к ее лбу своим. Лицо обдало его гнилостным дыханием, и она закрыла глаза, пытаясь скрыть страх. Он рассмеялся.
— Готова стать моей, сучка? Мы отлично повеселимся.
Эпилог
Гордо выпрямившись, Джозеф наблюдал, как огонь пожирает тело его жены. Спустя годы и смерти в его доме, он выяснил, что легче сжигать останки, а не хоронить. У него был поле, засыпанное песком, где он хранил тела, пока они не становились пылью.
Убрав руки за спину, он смотрел на то, что должно было доставить ему огромное удовлетворение, но вместо этого, его сердце сжалось так, словно последний кусочек человечности вырвали из его груди.
Он вынужден был признать, что у сучки были когти.
Его раздражала сама мысль, что даже после смерти она его обыграла.
Вечером, когда Эмори унес ее, Джозеф сидел в своем кабинете, позволяя шлюхе отсасывать себе, в то время как крики Арианны, от которых кровь стыла в жилах, эхом разносились по залам. Он не знал, что с ней делают, и его это не интересовало. Он испытывал удовлетворение от этих звуков — только они могли насыть жестокость его души. Он кончил трижды, к тому времени как вытащил шлюху из-под стола, но это была не ее заслуга — все дело было в криках.
Настало утро, и она затихла. Джозеф подумал, что Эмори наконец-то покончил с ее жизнью. Любопытство взяло верх, и он спустился по коридору вниз, в комнату, где она была заточена. Отрыв двери, он нашел Арианну прикованной к стене, обнаженной, кровь сочилась из каждого отверстия на ее теле. Джозеф раньше видел работу Эмори, но никогда не переставал удивляться, насколько изощренным мог быть его телохранитель.
Когда он взглянул на обмякшее тело Арианны, ее руки, зафиксированные наручниками над головой, и безвольно болтающиеся ноги, то ничего не почувствовал. Ни боли, ни раскаяния, ни единой эмоции, которые, как ему казалось, нужно было испытывать, если бы она умерла своей смертью. Выдохнув с облегчением, Джозеф вошел в комнату.
Он медленно подошел к ней, не переставая рассматривать то, во что она превратилась. Подойдя вплотную, он убрал волосы с ее лица, и она вдруг закашляла, а изо рта на пол полилась кровь. Джозеф резко отпрыгнул, удивившись, как она может еще быть жива.
— Как это было, красотка? Он обращался с тобой так же умело, как и предыдущий телохранитель?
Ее единственный глаз посмотрел на него — голубая радужка и белок, ставший алым от крови из лопнувших капилляров, второго она лишилась.
Ее еще раз вывернуло кровью — она боролась за воздух в легких. Джозеф ждал слез, мольбы, чтобы он освободил ее, но, когда Арианна улыбнулась сквозь многочисленные порезы на губах, его глаза сузились.
— Ты должен послушать меня, Джозеф, — ее голос больше походил на шепот. Она слишком долго находилась в этом положении и была так сильно избита, что это почти отняло ее способность дышать. Но даже теперь, медленно задыхаясь, она нашла в себе решимость и силу для последнего удара, насмешки над мужем.
— Аарон… Я не знаю кто был его отцом. Насчет этого ты прав, но я дала тебе, что ты хотел, ты мог бы стать отцом, если бы…
Она снова закашляла, алая струйка стекла с ее губ на подбородок. Ее тяжелое дыхание и громкие хрипы означали, что в легких скапливается жидкость.
— Я беременна, Джозеф… твой ребенок. Она рассмеялась, тревожный знак для человека в ее состоянии.
— Все это время, все эти годы. Единственное, чего ты всегда хотел… эту жизнь погубило твое безумие.
— Ты лжешь, — тоном обвинителя сказал он. Его позвоночник напрягся, а мышцы словно затвердели вокруг сухожилий и костей.
— Нет. Я узнала неделю назад, собиралась сказать тебе, пыталась сказать раньше, — сказала она слабым голосом, пересиливая себя и стараясь смотреть на него. — Ты помнишь тот день в твоем офисе, когда ты сказал мне, что мы должны ждать одну из самих лучших вещей на свете? — она хрипло рассмеялась. — Как много времени это заняло, этот ребенок был бы особенным, как ты и говорил тогда. Подарок, который ты так долго ждал. И ты уничтожил его прежде, чем он появился на свет. Ее голова безвольно повисла, а лицо смотрело в пол, когда она добавила:
— Так много ума… так мало здравого смысла.
Еще один высокомерный смешок перед захлебывающимся кашлем. Голова упала на грудь, силы покинули ее, тело ослабло, умирая. Жуткий хрип раздался из ее груди, и он схватил ее лицо в ладони, вынуждая смотреть на себя.
— Скажи, что ты лжешь, Арианна, скажи мне…
Но было слишком поздно. Единственный глаз так и остался открытым, и Джозеф мог сказать, что свет покинул ее. Пытаясь нащупать пульс, он так ничего и не обнаружил, снова прислонив тело к стене.
Теперь он стоял и смотрел, как ее тело превращалось в прах. Он не хотел верить ей, пытался убедить себя, что она лгала. Противоречивые эмоции сталкивались в его сознании, сама мысль о том, что он мог преуспеть в отцовстве, и мучительная вера, что он разрушил собственное бессмертие.
Его сознание жестоко сражалось против него самого. Это не могло быть правдой, он пытался выкинуть эту мысль из своей головы, но мозг отказывался подчиняться. Он никогда не узнает, шанс никогда не будет предоставлен. И настойчивое сомнение, и отрицание правды было последним толчком к пропасти между щедростью и безумием, последним гвоздем в гробу душевного равновесия Джозефа.
Он услышал шаги Эмори у себя за спиной. Двойное удовольствие было написано на лице его телохранителя, когда он наконец встал рядом с Джозефом. Они молча смотрели на языки пламени, пляшущие в ночном небе. Обычно у костра стояло бы много людей, но сегодня ночью было прощание с жизнью, которую он знал еще до всего этого, молчаливая ликвидация последнего человека, который посмел его предать.
— Что вы будете делать с мальчиками? Решили избавиться от них?
Раздражение прокралось в сознание Джозефа, но он давал обещание родителям этих детей, забирая у них то, что навсегда было отнято у него.
— Нет, они нужны здесь.
— Какие указания насчет них?
Джозеф громко выдохнул, раздосадованный тем, что его беспокоят так быстро после смерти Арианны.
— Я хочу, чтобы их обучали, тренировали. Верю, что у них обоих есть потенциал иметь активы в сети. Аарон все еще мой сын, Эмори. Никогда не забывай об этом.
— Но, его отец был…
— Не хочу больше слышать об этом. Пока работает сеть, пока ребенок так думает — я его отец. Я могу вырастить его подобным себе, и сеть перейдет в его руки, когда я умру. Возможно, одна из шлюх забеременеет, и если это случится, то с Аароном произойдет несчастный случай.
Джозеф повернулся к своему телохранителю:
— Делай, как я сказал, Эмори.
Никаких вопросов. Эмори кивнул и, развернувшись, направился к дому.
Оставшись один, Джозеф вернулся к созерцанию языков пламени. Его взгляд следил за тем, как черный дым поднимается и застилает свет полной луны. Когда пламя наконец-то потухло, и от женщины, которая разорвала его на части, не осталось ничего, он сделал шаг назад.
Он развернулся и медленно направился к дому, ярко сиявшему в ночи. Джозеф достиг, чего хотел, но было еще одно пятно, маленькое пятнышко несовершенства, над которым он должен был еще поработать. Он был уверен, что однажды Аарон станет ничем иным, как отражением мужчины, который его воспитал. Он будет очаровательным молодым человеком, который сможет держать на себе внимание окружающих одним своим присутствием, Джозеф будет им гордиться, и тот сможет служить напоминанием для служащих сети, что Джозеф достиг всего этого.
