Волк подошел ближе и осторожно коснулся холодным носом ее руки, пахнущей кровью и металлом. Потом скакнул в сторону и исчез, растворился среди заснеженных деревьев.
«Вдоль ручья пошел», — удостоверилась Люта, прислушавшись. Удивляться она собиралась потом — сейчас сюда шел человек. Ну, как ходят по глубокому, слегка примороженному сверху снегу обычные люди, не охотники вроде нее: с шумом, хрустом, руганью... А кого он выискивал, и думать нечего.
— Эй, волка не видел? — отдышавшись, спросил охотник, умаявшийся в теплой одежде. Сразу видно — равнинный, здешние одеваются иначе, так, чтобы можно было и в снегу полежать несколько часов, и не упреть, пока лезешь по круче.
— Ага, здоровый такой, — ответила Люта, постаравшись сделать голос погрубее. — Увидел меня — скок в сторону да пропал. Туда, в кусты!
Место их встречи с незнакомым волком она вытоптала так, что даже собака ничего бы не вынюхала.
— А ты чего стоишь с ружьем наперевес?
— Ну так вдруг он вернется?
Охотник подошел ближе, опустился на колени, разбил наледь у берега и напился. Глупец, кто же пьет из ледяного ручья! У самого вон фляга на боку — попил бы да наполнил заново, чтобы вода согрелась... То есть, это людям нужно было знать, а Люта пила из любой лужи, если хотелось. Хотя, может, фляга-то давно опустела...
— Ага, вот он... — охотник осмотрелся и заметил таки единственный след на снегу. — Пойду, бывай... Погоди, это же ты?
— Кто?
— Дочка того охотника. Ну того, что выследил черного оборотня! Ты имя не называла... или я забыл просто? Я тебя по шраму узнал!
— Айлан? — неуверенно произнесла она, хотя прекрасно помнила имя.
— Да! Запомнила, надо же!
— Я разве полоумная, чтобы имени не запомнить? — Люта спохватилась и сменила тон: — Да еще человека, который убил того самого и не выдал меня...
Поклониться бы, но не с двустволкой же в руках, право слово. И пускай чужак поболтает, чтобы тот, с цепочкой, ушел подальше.
— Да перестань ты... — засмеялся Айлан. — И, пожалуйста, опусти ружье или отверни в сторону, а то неприятно, когда тебе в живот два дула смотрят!
«Как так? Ведь не полная луна, до нее еще несколько дней! — металось в голове у Люты. — Или мне показалось, и это обычный волк, а цепочку ему надел хозяин? Тогда почему Айлан идет за ним?»
— Чего это ты вдруг взялся на волков охотиться? Или этот особенный?
— Особенный. Оборотень.
— Но луна же еще растет!..
— А ему все равно. Когда хочет, тогда и оборачивается.
— По-моему, тебя надули, — сказала Люта. — Если б этот оборотень умел оборачиваться когда угодно, так подсел бы к тебе в кабачке, напоил, а потом шею свернул.
— Ну так я не пью чужого, забыла? — улыбнулся Айлан, стащил меховую шапку и утер лоб. Хоть волосы отрастил, на том спасибо. — А ты много знаешь о повадках оборотней...
— Ты уж точно больше. Иди своей дорогой, не то упустишь добычу.
— И что, не скажешь даже: другой, другая то есть, рядом живет?
— Тебе не за меня заплатили. И не деревенские, — ответила Люта и подумала: а что, если Трюдда и остальные узнают, кто она?
Трюдда скажет, чтобы полмалкивали, решила она наконец. Может, болтать и станут, но ты поди докажи! А ничего такого, чтобы присылать охотников вроде Айлана, Люта не сделала, ни к одному человеку не прикоснулась. И коз с овцами не трогала, как отец приказал.
Но все равно, если начнут болтать — даже Трюдда всем глотки не заткнет...
Люта помотала головой, чтобы вытряхнуть из нее дурные мысли.
— Я не за тобой шел, — сказал Айлан, подняв пустые руки. — Я никому о тебе не сказал. Живи мирно, вот и все. Я пойду, не то и впрямь упущу!
— А этот что натворил? Серый? — Люта легко побежала рядом, почти не проваливаясь в снег. — Тебе за него заплатили, как за того самого? Он убил кого-то?
— Точно так, — кивнул тот, но ей послышалась фальшь в его словах. — Иди своей дорогой! Это моя добыча, поняла? На черного я случайно наткнулся, а этот — только мой!
— Говорить нужно понятно, — буркнула Люта, подождала, покуда он скроется в подлеске, потом вернулась по своим следам, разулась и ступила в студеную воду.
До излучины было всего ничего, ноги даже не озябли. У человека уже онемели бы, но...
Серый волк свернулся клубком в самой глубине пещерки, вымытой ручьем по весне под корягой. Залезать туда Люта не собиралась.
— Если ты убил человека ради справедливости — я тебя выслушаю. Если зарезал беспомощную женщину или ребенка — лучше оставайся тут, — не без труда подобрала она слова. — Ты найдешь мой дом по следам, только спеши: скоро грянет метель, и тогда ты хвоста собственного не отыщешь!
Люта обернулась и добавила:
— Он тоже не отыщет.
* * *
Она не верила, что странный оборотень придет, но все-таки сходила в сарай и принесла оттуда в дом лосиную ляжку. Повезло ей как-то наткнуться на остатки волчьего пиршества: самые лакомые куски стая повыела, а прочее то ли оставила на лучшие времена, то ли их спугнул кто-то... Старый лось — он сломал ногу, угодив в яму, иначе стая бы его не одолела — не самая вкусная еда. Впрочем, Люта решила, что запас карман не тянет, отрубила что сумела, хоть и немного обкусанное, и в несколько приемов уволокла домой. По такому морозу все это могло храниться в сарае до весны, а там... или все же съесть, если совсем голод одолеет, или выбросить. Хотя и продать можно там, внизу. Та же Трюдда потушит как следует, чтобы мясо помягчело, — объедение выйдет!
И все-таки Люта расслышала сквозь вой ветра другой — короткий, волчий. Явился все-таки.
— Входи давай, — велела она, вышла и открыла дверь в сарай.
Там было холодно, но все ж не так, как снаружи, а еще валялась охапка сена, не до конца изъеденная мышами: Тан делал вид, будто пытается завести кроликов, а сам натаскивал на них Люту. Сено так и осталось с той поры — все недосуг было выбросить.
Серый дрожал и поджимал лапы по очереди, а когда все же лег, Люта увидела — подушечки стерты в кровь.
— После такой метели не найдут, — сказала она зачем-то, хлопнула себя по лбу и выскочила наружу.
То есть в дом, за оттаявшей лосиной ногой и за горшочком с гусиным жиром: никогда она не понимала, на кой он отцу, теперь вот дошло. На себе-то она всё зализывала, а отец часто мазал этим жиром то помороженное лицо, то какие-то ссадины. Помогало или нет, Люта не знала, но если очень сильно верить, неужто не поможет?
— На, грызи, зубы только не сломай, — сказала она и принялась мазать ему лапы. Хуже точно не станет...
Серый понюхал мясо, отвернулся и уронил голову — казалось, у него нет сил даже есть. Цепочка снова блеснула в тусклом свете, и Люта схватила ее, чтобы не потерять в густом меху.
— Погоди, я просто посмотрю...
Он зарычал еще громче и оскалил зубы, и Люта выпустила его.
— У меня есть похожее, — сказала она и сунула руку за пазуху, за изрядно потертым красным кожаным ошейником. — Папа надел его на меня, чтобы никогда не перепутать с другими волками. И я всегда надеваю его, когда перекидываюсь, и тогда папа будто бы еще жив... Понимаешь?
Неизвестно, понял ее чужак или нет, но подставил шею и позволил нащупать цепочку. Нет, не серебро это было, скорее уж, вороненая сталь. А что за значок на подвеске, Люта не поняла, никогда таких не видела.
— Спросить бы тебя, почему ты такой... — тут Люта хлопнула себя по лбу. — Полнолуние скоро! Ты мне скажешь, скажешь ведь?..
Чужак снова положил морду на лапы и прикрыл глаза.
— Не веришь. Слышал, как я говорила с охотником... Ну так он прикончил того самого, который маму мою убил и меня покалечил... Папа всю жизнь искал того оборотня, искал, а когда тот пришел, ничего не смог сделать, а охотник взял и застрелил...
Люта даже не поняла, что плачет: у нее всегда так было, просто льется вода по щекам. Ощутила только, что чужак лижет ее лицо и сам словно плачет, повизгивает тихонько.
