Хрустнув шейными позвонками, наслаждаясь звуком свободы, расправив плечи, он вышел в комнату, вновь осмотревшись. Ничего не изменилось. Даже пыль осталась на своем месте. Это, несомненно, радовало, никто не смел нарушить его спокойствие. Его одиночество. В шкафу нашелся запасной костюм, и мужчина поспешил переодеться. У него вновь был тот самый, внушающий всем страх, безукоризненный вид. На полке нашлась тряпка для пыли. Довольно хмыкнув, он захватил ее с собой, прежде, чем выйти в переднюю часть магазина.
Солнце уже было в зените, проникая лучами сквозь жалюзи, освещая антикварные вещи, требующие особого ухода, раздражая хозяина лавки сверкающими на свету летающими пылинками.
Подойдя к окну, он раздвинул пальцами жалюзи, в надежде, что никто не посмеет прервать его ежедневный ритуал. Улица пустовала. Ни единой живой души. Казалось, что даже птицы прекратили свое существование в этом городе, боясь потревожить своим щебетом единение антиквара со своим хламом.
Тряпка любовно скользила по стеклу, полируя его до блеска, сдвигая вещи, протирая их с трепетом и любовью. За одной из старых древнегреческих статуэток что-то заворчало и лениво выглянуло из своего потревоженного укрытия. Голд едва повел бровью, а уголок его губ дернулся в любопытной усмешке. Где-то на задворках разума завопил голос разума, но мужчина поспешно отмахнулся от него. Это существо не выглядело опасным или раздражающим. Безобидный, ленивый и пушистый комочек настороженно выполз из-за статуэтки.
Круглый пушистый комочек горчичного цвета, что едва бы уместился в руках Голда, любопытно склонил голову, принюхиваясь к антиквару. Мужчина отметил, что его спинка была покрыта широкими черными, вороньими, перьями, издалека создавая иллюзию прочного панциря. Длинные крюкообразные лапы волоклись по земле, ненароком попадая под ноги и толстый малоподвижный хвост. Вытянутая морда, с длинным носом и острыми ушками, а на глазах белоснежная плоская кость, скрывающая их от собеседника. Монстр настороженно осмотрелся, покрутив острыми ушками в разные стороны. Убедившись, что ему ничего не угрожает, существо село на попу и уставилось на Голда.
— Спокойно, правда? — антиквар усмехнулся, взяв в руки статуэтку, за которой прятался монстр. Существо ничего не ответило, лишь безмолвно кивнув головой.
Так они и работали. Солнце медленно опускалось на небосводе, а мужчине казалось, что часы, проведенные им за уборкой, пролетали, как секунды. Он не замечал царившего спокойствия, удрученной пустоты и подозрительной безлюдности в городе.
Они с монстром дружно работали в тандеме: вытирая пыль, переставляя предметы, настраивая часы и перебирая картотеку. Голд не заметил, как в один момент приласкал монстра, а затем все чаще стал почесывать его спинку. Он не замечал, как существо набиралось сил и росло у него на глазах.
Было уютно и беззаботно. Никаких героев и посетителей. Только он, антиквариат и его безмолвный друг. Голд закончил с проверкой последней карточки и, по привычке, обретенной в течение дня, потянулся к монстру, почесать его за ушком. Мужчина удивленно охнул, когда существо, вроде несколько минут назад, а может часов, достигавшее ему по пояс, доставало уже до груди.
— Ох, когда ты успел вырасти? — Голд почесал под подбородком и, к его удивлению, монстр отозвался довольным урчанием. Загребущие лапы обвили ноги мужчины, прижимаясь ближе к нему. Голд едва не упал, нахмурившись, но тут же усмехнулся, почувствовав, как монстр стал тереться о ткань его брюк, как кошка. Мысль о том, что придется сменить костюм, заглушил крик о сумасшествии и абсурде.
Монстр устало зевнул, навалившись всем весом на антиквара.
— Спать? — недоуменно произнес он. — Сейчас же еще день… — он удивленно замолчал, заметив, как город накрыли сумерки. — Надо же… быстро время пролетело. Я вроде только зашел сюда. С другой стороны, хорошо, что нас никто не потревожил, да? — Голд фыркнул, когда существо вновь устало зевнуло.
— Пойдем, устроим тебя, — Голд подтолкнул монстра к задней комнате, в которой была кушетка. Проходя зеркало, мужчина с удивлением отметил про себя, что раны на его лице зажили, стерев любое воспоминание о его пытках. Жизнь начинала налаживаться, и это не могло не радовать.
— Мне кажется или ты был меньше? — Голд нахмурился, смотря, как огромный пушистый шар едва смог улечься на хиленькую кушетку. Монстр лежал на боку, вытянув в сторону одну лапу, вторую держа на боку.
Вздохнув, мужчина взглянул на окно. Город помрачнел, казалось, что свет исходил только из его лавки. Желания возвращаться домой не было, к тому же была возможность встретиться с кем-то из жителей города. От этой мысли по спине пробежались мурашки. Никаких встреч. Они вносят в его размеренную жизнь лишь колебания и раздражение. Мужчина предпочитал уверенность и спокойствие, а так же неприкосновенность к личной жизни или к ее отсутствию.
— Может ты… — Голд попытался сдвинуть неуклюжее существо, но потерпел поражение. — Хм…
— Сам напросился, — мужчина стянул с себя пиджак, аккуратно вешая на спинку стула, а после присел на маленький свободный участок кушетки. Странно, но с каждым мгновением он ощущал, что именно лавка была его домом. Успокаивающим. Пустым и умиротворенным. День подошел к концу. Темнота пробралась в каждый уголок города, готовая в любой миг поглотить единственных жителей Сторибрука. Веки стали тяжелеть, и Голд почувствовал себя невероятно уставшим и изможденным.
Предприняв несколько попыток сдвинуть существо и потерпев поражение, он неловко растянулся рядом с ним, положив голову на протянутую лапу монстра.
Если бы его спросили, как идеально прожить жизнь. Он бы незамедлительно ответил не выходить из лавки. Не встречаться с жителями города. Не впускать никого в свое сердце и не с кем не разговаривать. Любой, кто подходил ближе, чем на расстояние вытянутой руки, мог причинить боль. Не физическую, моральную. Это ущемляло и заставляло чувствовать его беспомощным, трусом. Чем больше ты одинок, тем черствее твое сердце. Опустошеннее. Пустое сердце не разобьешь, его не разорвет от боли или от любви. Оно пропустит удар и продолжит стучать о твою одинокую узкую грудь, как ни в чем не бывало. Ты будешь жить один всю оставшуюся жизнь. Искать радость в тиканье часов и любоваться вальсом пылинок на солнце. Ты заменишь людей в твоей жизни предметами, а любовь — щепетильностью. Возможно, умирая одиноко в задней комнате потрепанной, старой лавки, ты пожалеешь об этом, но не сейчас. Сейчас ты считаешь себя свободным, но все за спиной в один голос скажут — одинок.
Дыхание монстра коснулась его затылка, тепло обволакивало и усыпляло. Веки медленно закрывались, а напряженные мышцы стали расслабляться.
— Очнись! Пожалуйста, очнись! — женский, такой знакомый голос, умоляюще прозвучал у его уха. Голд повел головой, сонно нахмурившись. — Пожалуйста, Румпель! Очнись!
Лапа монстра, обняла мужчину поперек груди, прижимая ближе к себе, погружая его глубже в собственный пух.
— Румпель! Ты мне нужен… — прошептала девушка. Сознанием Голд осознавал, что это был голос Белль, но ему не хотелось ни с кем говорить. Ему было настолько хорошо и комфортно, что любой посетитель лавки мог нарушить его единство. Согнать сонливость, оставить его в дурном расположении духа до начала следующего дня. Где-то в подсознании промелькнула мысль, что следующего дня уже не будет, медленно заполняя его сердце легкой тревожностью.
— Пожалуйста, очнись. Я не могу без тебя… — Голд нехотя разомкнул тяжелые веки, непонимающе уставившись в мерцающий силуэт девушки, сидящей у его кушетке. Проморгавшись, он понял, что это была Белль и она… она плакала.
— Румпель, пожалуйста, ты… — девушка подняла голову и удивленно уставилась на Голда. — Что происходит? Румпель?! — воскликнула она, и Голд невольно поежился. Лапа монстра ласково притянула его ближе к себе, ограждая от резавшего слух родного и одновременно чужого голоса девушки.
— Румпель, ты очнулся? — Белль настороженно посмотрела на сонного мужчину. — Кто это? — в голос проникли нотки волнения. И это не понравилось мужчине.
