Им потребовалось несколько мгновений, чтобы заметить, что они были не одни во всем мире и Белль немного покраснела.

— Я э-э, позвонил 911, — сказал Нил, стараясь не вдыхать вонь наркоманки, валяющейся в его ногах. — Сказал им, что произошло, и шериф Свон вместе со скорой помощью уже в пути. Она собирается собрать показания и улики.

Он старался не смотреть на отца. Не потому, что ему было стыдно, за его боль, а потому, что папа сидел с опущенной головой, смотря в матрас с частично исцеленными ранами. Его плечи были опущены и несколько кровавых слез пробежало по его лицу. Румпельштильцхену было стыдно и больно, от того что его сын должен был видеть его таким.

Это был не первый раз. Папа возвращался с дороги все время с побоями и ранами. Не бандиты, просто люди, которые знали его имя или его походку, жестокие люди, бросали камни, били его палками, прежде чем прогнать его в лес. Он тяжело добывал хлеб и деньги и они смеялись над ним.

А после мать Бейлфаера просила его сбегать к колодцу, к врачу, к соседу, просто погулять. Каждый раз, когда он возвращался, папа всегда выглядел еще хуже. Напуганный, сломанный, иногда с кровотечением, которое Бэй не видел до этого. Бэйлфаер был очень молод, но он знал, что его папу избивала мать, но он никогда не скажет об этом ему. Он никогда бы не произнес ни слова об этом знании, потому что он знал, что это уничтожит его отца.

Как ему будет стыдно, как он будет чувствовать себя, узнав, что Бэйлфаер знал его тайну.

Глядя на него сейчас, Нил знал, что это было еще хуже, чем та боль, которую причиняла ему мать.

Он не был, когда Белль нашла его в первый раз. Он не видел худшее, но этого было достаточно. Его папа, пропитанный кровью, дрожал от полученной травмы, боль от поражения убивала его, проходя по телу волнами, напоминая ему об этом. Он заставил себя повернуться к Зелене, чтобы иметь возможность лучше рассмотреть ее кожу, приобретающую зеленоватый оттенок.

Нил схватил тряпку из соседнего шкафа и бросил его на труп, чтобы по крайней мере не видеть ее, ну до тех пор, пока не приедет Эмма. Они все чувствовали ее смрад.

— Спасибо, Нил, — мягко сказала Белль, тепло улыбаясь ему. Она тоже дрожала, ее сердце учащенно билось. Сегодня она кого-то убила. Пронзила женщине сердце. Он не винил ее, и он был более чем рад, что эта женщина прекратила свое существование и больше не будет угрожать безопасности его отцу.

Сирены становились все громче и громче, пока он не почувствовал, как машина Эммы остановилась на улице возле лавки.

— Полиция Сторибрука! — крикнула Эмма, перед тем, как зазвонил колокольчик над дверью и она ворвалась в лавку.

Румпель вскочил, глядя на Белль, почти прячась за нее. Он не был готов к этому, он был и так достаточно сломлен. Разрываясь между поцелуем, укусом с кровью и угрозой того, что его близких убьют, если он не позволил ей сделать то, что ей заблагорассудится. Она бы уже трахала его, пока не сломала его кости, и даже тогда она бы не остановилась. Он провел вечность под ней, призывая к милосердию, когда не было никакого выхода из этого ада. И в один прекрасный день она бросит безжизненное тело Белль на него сверху и заставит его делать эти ужасные вещи с ней и…

— Папа?

Он подпрыгнул, глядя на своего ребенка, который стоял рядом с ним и Белль.

— Где..

— Эмма позаботилась об этом, — мягко пояснил Нил. Румпель кивнул, поежившись. Тело Зелены пропало из дверного проема.

- Эй, — очень осторожно произнес Нил, касаясь его плеча с одной стороны. Румпель посмотрел на него, пытаясь взять себя в руки. — Мне нужно, чтобы ты остался со мной, папа. Прямо здесь, в этой комнате, со мной, ты можешь это сделать?

Он слабо кивнул, тревога в его глазах немного отступила, когда Бэй улыбнулся ему.

— Все хорошо, — Бэйлфаер аккуратно вложил свою руку в руку отца, сжимая ее, когда она затряслась.

- Нет, — прохрипел он, немного покачав головой. - Нет, Бэй, не хорошо. Этого не должно было случиться.

Нил нахмурился, не отпуская его.

— Папа…

- Нет, — сказал он, более четко. — Дважды. Дважды она схватила меня, сынок. Дважды она обманула меня, говоря, что с Белль случится что-то ужасное, если я буду сопротивляться. Дважды она позволила чувствовать себя беспомощными, сделала меня беспомощным, и использовала меня, как игрушку. И я позволил ей это.

— Ты ничего подобного не позволил ей сделать, — сказал Нил, нахмурившись на него, вкладывая в свои слова уверенность и власть. — Ты стал жертвой здесь, папа, это не твоя вина. Ничего из этого не твоя вина. Ты не можешь винить себя за то, что она сделала и насколько сумасшедшими были ее методы, которыми она пользовалась. И это тоже не твоя вина.

— Я мог бы боролся с ней, — сказал он, смотря на Бэя, чтобы увидеть в его глазах, понять, что его отец навсегда останется слабым и хрупким. Трусом, не способным ничего и никого защитить. В том числе и себя. — Но я…я…

- Нет. Нет. Мм… — Нил не слушал его. Вместо этого он притянул отца в свои объятия и крепко обнял его.

Румпель немного сопротивлялся, но очень мягко и неуверенно. Он не заслужил этого, позволив попасть к ней в руки, ни этого, ничего подобного, он не заслуживает доброты и любви, — он заслуживает того, чтобы быть домашним животным Зелены. Он заслужил ненависть, презрение и боль. Он заслужил ее мучения и убогость, которую он чувствовал. Он не заслужил Белль, он не заслужил Бэя.

— Это ложь, — прошептал Нил, прижимая голову Румпеля к своей груди. И вампир понял, что он говорил все это вслух. Он покачал головой, зарыдав. Он должен был держать все это в себе, он не может быть сломан, он не может сломаться. — Это не правда, папа, все нормально. Все хорошо. Я горжусь тобой, м? Ты такой сильный, и мне жаль, что пришлось говорить это сейчас, а не раньше.

Румпельштильцхен сломался.

***

— Давай, сынок, все хорошо.

Румпель держал за руку своего ребенка. Уже была ночь и они долго шли к дому, делая часовые привалы. Огни деревни мерцали вдалеке, словно огоньки маленьких светлячков, указывая им дорогу домой.

Его нога кричала от боли, требуя привала и отдыха, но Бэйлфаер уже был таким уставшим, что Румпель спешил попасть домой, как можно скорее, чтобы дать ребенку его отдых. Несколько раз Румпель даже видел, как сын шел с закрытыми глазами. Он спотыкался несколько раз, и это заставило его сердце болезненно сжиматься, при виде того, как его малыш был истощен.

— Вот так, — мягко сказал он, опускаясь на колени перед сыном. — Я понесу тебя, Бэй, и ты сможешь отдохнуть. Ну как? — он улыбнулся, погладив его по щеке.

- Нет, папа, я не могу сделать это! — слезно выдавил из себя мальчик.

— О… Эй, эй … — он вытер слезы с глаз Бэйлфаера, заставляя замолчать и все еще улыбаясь ему. - Ну, что это такое, м? Без слез, это не хорошо.

— Я тебе сделаю больно, если ты понесешь меня, папа, — всхлипнул он. Румпель смягчился еще больше, покачав головой.

— Ничего не будет если я понесу тебя, Бэй. Обещаю. Иди сюда.

Малыш крепко обнял его, обвивая руками шею. Он спрятал свое личико в его волосах, там где чувствовал себя в тепле и безопасности.

Румпель встал, держа его одной рукой, а трость в другой, и продолжил хромать домой. Некоторое время он тихо напевал, убаюкивая Бэя в легкий сон, надеясь, что тот сможет хоть немного отдохнуть.

Конечно, это было больно. Каждый шаг был, как в агонии, но Бэй спал. Он был ослаблен после болезни и он должен был заботиться о нем, это единственное, что сейчас имело значение. Бэйлфаер был в безопасности, тепле и спал, он не собирался отпускать его. Крошечные пальчики сжимали его волосы, а мягкое сопение у его уха были достаточными для того, чтобы он смог донести его домой.

Он остановился сразу же, как почувствовал, что не может идти от пронизывающей его боли, боясь что он уронит и травмирует его ценный груз. Румпель вспотел, зашипев от пульсирующей боли. Он получил эту травму ради его мальчика, и он готов терпеть эту боль для него тоже.