— Потому что... Потому что не похоже, что ты идешь в одну ногу со злом.

— Я не пон...

— Ты совершила гораздо больше хороших поступков, чем думаешь, — перебил он ее. — Я видел тебя в гневе, печали и радости. И я могу сказать, что ты только зовешься Темной, на самом деле тебе бы больше подошло Спаситель… — он хотел сказать что-то еще, но Эмма, судорожно вздохнув, резко поднялась из-за стола. Он сказал точно так же, как и его сын. Они действительно были похожи. Внешне, характером, у них даже мысли были схожи, хотя прошло уже больше года. Ей стало не по себе от осознания того, что она разлучила настолько родственные, во всех смыслах, души. В животе завязался узел, и девушку затошнило.

— Прости, я не хотел тебя обидеть или что-то еще, — Румпельштильцхен вздрогнул, когда девушка подскочила, и заволновался, когда Эмма заметно побледнела. Темная молча отошла к окну и посмотрела вдаль.

Эмма боролась с собой и с чудовищем, живущим в ней. Она опустила взгляд на руку, когти на которой непроизвольно удлинились, и недовольно поморщилась. Темная знала, что в ней просыпается, медленно и очень осторожно, что-то человеческое, оно еще настолько хрупкое и едва уловимое, но уже нервирует, раздражает и злит темноту в ней. Она чувствует, как в ней борются два начала. А тратить силу на собственный контроль, на возможность держать себя в руках, боясь причинить вред кому-то, кому-то такому, как Румпельштильцхен, стало выматывать ее до изнеможения. Тьма будет бороться за нее до последней капли. Девушка положила подрагивающую руку на стекло, остужая его холодом, горящую кожу на ладони.

— А ведь где-то там живет принцесса Мебель... — вкрадчиво заметил Румпельштильцхен. Когти девушки неприятным скрипом царапнули по стеклу, и Эмма опустила руку. Это глупое замечание выдернуло ее из собственных мыслей, и рука вновь стала нормальной.

— Ты когда-нибудь можешь быть серьезным? — Эмма обернулась к нему.

— Я всегда серьезен, — мужчина равнодушно пожал плечами и отвернулся к столу. Эмма прислушалась к себе, кажется, сейчас она в состоянии удержать рвущуюся наружу тьму. Обхватив губами два пальца, Темная громко свистнула и, подойдя к столу, села на него.

— И как это понимать?

— Сейчас увидишь, — через минуту в одно из открытых окон влетел черный ворон и приземлился перед ними на стол.

— Привязываешь ему на лапу письмо, даешь сухарик, или чего он захочет, и говоришь кому и куда его доставить, — птица недовольно изучала Румпельштильцхена и, подойдя к руке, держащей свиток, больно клюнула его. Мужчина зашипел, а Эмма лениво махнула рукой, отгоняя птицу. Ворон отошел на пару шагов назад, но махнул крылом в сторону Темной, пытаясь ее задеть им.

— Перья повыдергиваю, — фыркнула Эмма, и ворон послушно отошел от нее, поближе к Румпельштильцхену.

— Ты серьезно? Ты разрешаешь мне общаться с сыном? — мужчина не верил собственным глазам. Эмма нехотя, сомневаясь в собственном поступке, кивнула.

— Чему ты так удивлен? Сделка касалась только встреч. Если найдешь общий язык с ним и научишься его призывать, будете общаться, — девушка лукаво усмехнулась.

— Спасибо! Я... я не знаю, что могу для тебя сделать, я... — Эмма подняла руку, останавливая его речь.

— Мы же друзья, так ты мне сказал? — мужчина кивнул, все еще не веря в происходящее. — Ну вот и... Для начала найди общий язык с ним, — Эмма кивнула в сторону ворона, что важно выхаживал по столу и прислушивался к их разговору.

— Я с птицей язык не найду, что ли? — самодовольно пробурчал Румпельштильцхен. — Меня любят животные, — заметил он и протянул осторожно руку к ворону.

«Ну-ну, животные его любят.»

Птица зазевалась, поэтому пропустила тот момент, когда хромой коснулся тонкими пальцами его перьев на спине, и Румпельштильцхен облегченно выдохнул.

— А НУ РУКИ УБР-Р-РАЛ, Я СКАЗАЛ! — хриплый, картавящий бас разнесся по залу. Румпельштильцхен взвизгнул и подскочил на стуле, а Эмма громко рассмеялась.

-Это что такое?! — воскликнул он, указывая рукой на ворона, поспешно отдергивая ее, когда птица клацнула клювом у самых пальцев.

— Я сказал, р-руки убрал! В следующий раз, без глаза останешься! — рявкнула птица и угрожающе подошла к мужчине. Эмма чуть не свалилась со стола, когда Румпельштильцхен отодвинулся на стуле от птицы и возмущенно воскликнул.

— Грубиян!

— А ну-ка повтор-ри! — ворон замахал крыльями.

— Ну все, хватит, — Эмма пыталась отдышаться от смеха, но ничего не получалось. Девушка схватило рукой ворона и погладила его по голове. — Это Ворчун. И обращайся с ним, как с человеком, потому что...

— Это и есть человек, — хмыкнул, уже расслабившийся, Румпельштильцхен. — Ты не могла раньше сказать?

— Зачем? Я взяла свою цену за магию, даже больше чем следовало, — девушка снова хихикнула и виновато опустила глаза, под осуждающим, тяжелым взглядом мужчины.

— Надеюсь, сэр не продукты заморские требовать будет? — ехидно отметил хромой.

— Медовая настойка, — спокойно сказал ворон и, вырвавшись из рук Темной, подошел к свитку.

— Он что, еще и выпивает?! — мужчина осторожно перемотал бечевкой свиток и попытался привязать к лапке, которую ворон выставил подальше от себя.

— Выр-ражения! И не смей меня тр-рогать!

— Кто бы говорил, — прошипел мужчина, завязав свиток у лапки.

— Еще пожелания, хозяйка? — птица нетерпеливо взмахнула крыльями.

— Объясни все его сыну, только не пугай его и соглашайся на сухарики, — сурово, угрожающе, сказала Эмма. Ворчун склонил голову в повиновении и взлетел.

— Не ругайся при ребенке! — воскликнул запоздало мужчина, но птица услышала его и издевательски, уже будучи у окна, рассмеялась.

Эмма довольно улыбнулась, но переведя взгляд на суровое лицо Румпельштильцхена, чуть не прыснула со смеху.

— Все будет хорошо.

— Я верю. Тебе. Но не этому... грубияну! — мужчина провел рукой по волосам, сгоняя беспокойство. Девушка лишь лениво отмахнулась и посмотрела в сторону, погружаясь в собственные мысли. Необходимо было заключить несколько сделок, подпитав этим самым проголодавшуюся тьму.

Поток ее мыслей прервали горячие, сухие губы, коснувшиеся ее щеки. Эмма резко развернулась и уставилась на мужчину широко распахнутыми глазами.

— Ч-что ты...

— Спасибо. За все, что ты делаешь для нас, — просто сказал Румпельштильцхен и подарил ей едва уловимую, смущенную, но теплую улыбку. Наверное, будь у нее нормальная кожа, мужчина бы заметил, как она покраснела.

— Н-не за что... У меня сделка. Мне пора, — и девушка исчезла. Это был побег. Они оба это прекрасно понимали, и Эмма еще долго будет избегать его. Румпельштильцхен не мог скрыть улыбки. Поцелуй вышел спонтанным, но, к его удивлению, желанным.

====== Глава 30. ======

В замке было подозрительно спокойно уже больше недели. Румпельштильцхен стал крайне спокойным и милым, что настораживало Темную. Они нашли друг с другом общий язык в обучении мужчины, поэтому он каждый вечер выполнял ее задания и послушно делал то, что она просила. Ну как послушно, теперь она могла его шантажировать птицей. Эмма знала, что это было не честно, но, к ее удивлению, хромой быстро нашел общий язык с Ворчуном и порой ей казалось, что они плели заговор против нее. Птица не только носила письма, написанные с ошибками рукой Румпельштильцхена, но еще и охотно рассказывала, как живет и выглядит его сын. У Темной было подозрение, что без шантажа или какой-то разборки между мужчинами, тут не обошлось. Ворчун был очень подозрительно терпелив и послушен. Ее так и подмывало спросить его, на какой крючок хромого он попался.

Все было слишком спокойно и монотонно. Скучно. Эмма наизусть знала распорядок дня Румпельштильцхена, и ей даже задумываться не хотелось о том, почему она об этом знала. Все было очень скучно: завтрак, починка фонтана, обед, чтение у камина или окна, чтение вслух (если она потребует), грамота, письмо сыну, а вечером он прял в своей комнате. Однообразно. Даже ежедневные сделки перестали приносить ей удовольствие. Эмма чувствовала, как магия, живущая в ней, как загнанный зверь в клетке, мечется из угла в угол, пытаясь найти хоть повод, хоть лазейку, чтобы вырваться наружу. Эмму забавляло это и одновременно пугало. Тьма живущая в ней, еще никогда не бурлила, как кипящий котел, еще никогда она не была так нервозна и осторожна. Когда девушка отсутствовала в замке, магия, как урчащий кот, дышала полной грудью и набиралась сил. Но стоило девушке появиться в замке, магия, как шипящий кот, вонзалась когтями в ее душу и, разрывая ее на части, тянула вон из этого, уже ставшим адом для нее, места. Эмма не могла понять, как замок, будучи для магии домом и кровом столько лет, за считанный год стал тюрьмой и личным адом. Однако, сама Эмма чувствовала себя птицей, выпущенной на волю после векового заключения. Это разрывало на части. Это смущало и настораживало. Это злило. Она оказалась невольным участником борьбы, правил которой она не знала, но в которой главным призом должна была оказаться она сама.