– Я передумал. Корсетные крючки чертовски долго расстегивать.
Ухватившись за кружевные края сорочки, он стащил её с плеч Дафны, обнажив роскошную кремово-розовую в пламени свечей грудь. В горле пересохло. Он обхватил груди ладонями, и Дафна тяжело задышала. Лицо её засияло чувственным восторгом, когда она, прикрыв глаза, привалилась к стене – и Энтони решил, что за всю жизнь не видел ничего прекраснее. Он нежно сжал большими и указательными пальцами отвердевшие соски, наслаждаясь издаваемыми ею тихими стонами удовольствия. И почувствовал, как ускользает его самообладание.
Неохотно убрав руки от нежных округлостей, Энтони взялся за собранные на бёдрах складки шелка и батиста. Опустившись перед Дафной на колени, он стянул платье вместе с сорочкой к её ногам, не поднимая взгляда от толстого светло-зеленого ковра, дабы укротить собственную страсть.
Тело Энтони уже горело огнём. Опершись о его плечо, чтобы не упасть, Дафна переступила через одежду.
Он снял с неё шёлковые туфельки на каблуках и отшвырнул их в сторону, затем завёл руки за лодыжки и медленно провёл ладонями вверх по икрам. Нежно погладил впадинки под коленями и улыбнулся, почувствовав, как по её телу пробежала дрожь. Развязав подвязки, стянул их вместе с чулками.
Только когда Дафна оказалась полностью обнажена, Энтони наконец осмелился вновь поднять на неё глаза. Но сделал это медленно, скользя взглядом по длинным прямым ногам и упругим узким бёдрам, гладким и ровным. Сильные ноги, стройные и упругие, гораздо более прекрасные, нежели все те пышные, округлые формы, виденные им у других женщин. Такие ноги невозможно вообразить даже в самых безумных мужских мечтах.
– Господи, Дафна, я…
Энтони не сумел договорить. Скользнув ладонями от коленей вверх, он сжал её обнаженные бедра. Притянул к себе, запечатлел поцелуй на мягких каштановых завитках, вдохнул аромат гардений и женского возбуждения.
Для Дафны этот поцелуй оказался слишком. Издав испуганный приглушённый вскрик, она опустила руки ему на плечи, боясь упасть.
Поднявшись с колен, Энтони подхватил её на руки. Повернулся, опустил на кровать, сел рядом на край, дабы снять ботинки. Затем встал и принялся расстёгивать брюки, глядя на Дафну. Энтони следил за её лицом, и когда её губы разомкнулись в тихом удивлённом вздохе и улыбке абсолютного одобрения, он едва сдержал торжествующий смех.
Матрас просел под весом Энтони, когда тот лёг рядом. Приподнявшись на локте, он мгновение взирал на неё, потом прижал ладонь к её животу, а затем опустился ниже, меж девичьих ног. Один нетерпеливый палец скользнул внутрь, другой принялся нежно обводить клитор.
Она оказалась влажной, возбуждённой, жаждущей. Он почти не двигался, наблюдая за лицом Дафны, пока она неистово тёрлась бедрами о его руку и наконец достигла экстаза и издала тихий протяжный стон. Теперь ни одно из её чувств не было скрыто от него: каждая черточка лица несла на себе печать острого наслаждения. Энтони ощутил, как её тело сотрясла мелкая дрожь, и картина, коей он только что стал свидетелем, доставила ему удовольствие большее, нежели любое другое чувственное приключение в его жизни.
Убрав руку, он лёг сверху, своим весом глубже вдавив Дафну в матрас. Энтони собирался двигаться медленно, подводя её к ещё одному экстазу, но она оказалось столь тесной, а удовольствие столь изысканным, что все его благие намерения потерпели крах.
Энтони слышал собственные примитивные стоны, чувствовал, как напряжение внутри растёт, сгущается, становясь нестерпимым. О нежности или медлительности теперь не было и речи. Он наращивал темп, вонзаясь в неё резкими исступленными движениями, отдавшись своей наконец-то высвобожденной страсти. Наконец мир взорвался вспышками фейерверков.
Позже Энтони неподвижно лежал сверху и, просунув руки ей под спину, глядел в её распахнутые глаза.
– Боже мой, – прошептала Дафна, пытаясь отдышаться. – Неудивительно, что римляне написали все те фрески.
Энтони расхохотался, наверняка разбудив дюжину лакеев в коридоре. Перекатившись на спину, он увлёк её за собой.
Волосы Дафны рассыпались вокруг его лица, и Энтони поцеловал возлюбленную, не зная, кем, благодаря этой женщине, ощущает себя больше: римским богом или величайшим любовником во всей Англии. В любом случае, о подобном он и не смел мечтать.
– Вот так мы оказались в Марокко, – подытожила Дафна.
Она растянулась подле него обнажённая, откинув простыни, и подробно, словно на исповеди, расписывала свою жизнь. Вероятно, не самое романтическое завершение любовной игры, но как замечательно лежать с ним рядом и видеть его глаза, горящие живейшим интересом.
– Завидую вашим путешествиям, Дафна, – спустя мгновение сказал Энтони, – но всё равно не понимаю вашего отца. О чём он думал? Мотаться по пустыням Африки, позволив вам работать не покладая рук. Никому не подобает вести такую жизнь постоянно, тем более женщине! Не могу не осуждать его за беспечность.
– Нет-нет, вы просто не понимаете. Батюшка не был беспечен, Энтони. Это я настояла, чтобы остаться. – Повернув голову на подушке, Дафна взглянула на него: – Он желал для меня лучшей жизни. Хотел отправить меня в Англию, хотел, чтобы я воссоединилась с маминой семьей, но его письма, как и мои, были встречены резким отказом. Барон отрёкся от моей матери. Даже притворился, будто она умерла. И он не собирался смягчаться. Батюшка предлагал устроить меня в здешнюю школу, но я отказалась покидать его – как и не могла позволить ему бросить работу, дабы меня сопровождать. Он был так потерян, когда умерла матушка, и столь отчаянно нуждался во мне. Я бы его не оставила. Не смогла бы. Так что мы стали трудиться вместе. Я любила его и помогала ему. Он жил ради работы и меня, и мы оба были счастливы.
– Ваш отец оказался сильнее моего, – заметил Энтони, отвернувшись и устремив взгляд в потолок. – Вероятно, потому, что у него были вы.
Дафна приподнялась на локте и, подперев рукой голову, посмотрела на любимого.
– А у вашего отца были вы и виконтесса.
– Я отослал Виолу к родственникам в Корнуолл. – Он встретился с ней взглядом: – А меня было недостаточно, чтобы облегчить его боль.