Энтони перетащил урну на стоявшую рядом тележку и поставил ее подле ящика с черепками винных амфор, бронзовыми статуями, фрагментами фрескок и прочими находками. К концу дня эти обломки перенесут в антику, здание неподалеку, где все найденные древности хранились до того момента, как Дафна восстанавливала их, зарисовывала и заносила в каталог коллекции Энтони.

От тайных наблюдений Дафну отвлек звук шагов. Кто-то шел по коридору в сторону библиотеки. Она сложила трубу и, отойдя от окна, сунула ее в карман юбки. Когда в библиотеку вошла Элла – одна из дюжины горничных, служивших у герцога в Треморе, – Дафна уже сидела за столом с лежащей перед ней открытой книгой по романо-британскому гончарному искусству, притворяясь, будто целиком поглощена работой.

– Я подумала, вам захочется чаю, мисс Уэйд, – проговорила Элла, ставя чашку с блюдцем на краешек огромного стола розового дерева, возле стопок книг по римским древностям и латыни.

– Спасибо, Элла, – отозвалась Дафна и, стараясь казаться увлеченной чтением, перевернула страницу.

Направившись к дверям, служанка бросила через плечо:

– Вряд ли вы что-то видите без очков, мисс. По мне, так мало вам от них проку, пока они на подоконнике лежат.

Горничная исчезла в холле, а Дафна, вспыхнув, склонилась над открытой книгой. Опять попалась.

Однако мог ли кто винить невзрачную, тихую, замкнутую девушку, большую часть большую часть своей жизни погруженную в древние реликвии и латинские словари, в любви к своему нанимателю, когда он столь ослепительно прекрасен?

Дафна со вздохом выпрямилась в кресле и одной рукой облокотилась на стол. Подперев кулачком подбородок, она смотрела в пустоту, мечтая о вещах, которым, как подсказывал ее практичный ум, никогда не суждено случиться.

Дафна напомнила себе, что он герцог, а она лишь работает на него. Энтони нанял ее около пяти месяцев назад, положив довольно щедрое жалованье – сорок восемь фунтов в год – за восстановление фресок и мозаик, реставрацию древностей и создание каталога коллекции для музея, что он строил в Лондоне. Работа эта требовала много сил, а наниматель оказался весьма взыскателен, но Дафна была счастлива. Она выполняла все, что бы он от нее ни потребовал, не только потому, что в этом заключалась ее работа, но и потому, что была влюблена в герцога, а в любви к нему и заключалось тайное запретное удовольствие Дафны.

С довольным вздохом Энтони откинулся на спинку медной ванны. Боже, как он устал, но работа того стоила. Полы в раскопанной сегодня им и рабочими спальне оказались украшены удивительнейшей мозаикой.

К тому же они обнаружили целую стену с кусочками фресок, потрескавшимися и осыпающимися, но также и весьма эротичными. Не забыть бы рассказать о них Маргерит, особенно о той, где владелец дома был изображен в образе бога Приапа (1), положившим на одну чашу весов свою мужскую плоть, а на другую – слитки золота. Не было нужды говорить Маргерит, что перевесило. Любовницы всегда понимают подобные шутки.

– Ваша светлость?

Открыв глаза, он увидел подле ванны Ричардсона, державшего в руках горшочек с мылом и кувшин с только что подогретой водой. Энтони наклонился вперед, чтобы камердинер смог вымыть ему голову. Он с наслаждением вдыхал резкий запах лимонного мыла и радовался, что может наконец избавиться от накопившейся за день грязи и известковой пыли.

Как только Ричардсон закончил, Энтони поднялся и вышел из ванны. Взял протянутое камердинером теплое полотенце и принялся вытираться. Слуга же вышел из гардеробной.

Вспомнив о Маргерит, Энтони вдруг осознал, что уже много месяцев не видел эту темноглазую, темноволосую красавицу. Вот уже больше года, как она стала его любовницей, но за это время он смог нанести ей едва ли с полдюжины визитов. Раскопки в Треморе в последнее время всецело захватили его внимание, удерживая вдали от загородного домика неподалеку от Лондона, где он ее поселил.

Энтони отшвырнул полотенце, пригладил рукой все еще влажные волосы и прошел в спальню, где со свежим бельем и халатом из черного с золотом жаккардового (2) шелка его ждал камердинер. Герцог поднял руки, чтобы Ричардсон смог надеть на него через голову батистовую рубашку, когда дверь вдруг распахнулась и в спальню вошел лакей.

– Прибыла леди Хэммонд, ваша светлость, – с поклоном объявил слуга.

– Виола? – Энтони не ждал сестру и с удивлением посмотрел на вошедшего через плечо, пока камердинер застегивал на рубашке пуговицы. – Когда она приехала?

– С четверть часа назад, сэр.

Энтони тихо выругался, про себя решив, что если Хэммонд унизил Виолу очередным скандалом, то на этот раз ему не поздоровится.

– Передай виконтессе, что через минуту я к ней присоединюсь, и распорядись подать мадеру и портвейн.

– Будет исполнено, сэр. Леди Хэммонд сказала, что будет ждать вас в своей гостиной. – Слуга удалился, и Энтони просунул руки в рукава халата. Несколько минут спустя он вышел из комнаты и направился в дальний конец длинного коридора, в сестринские покои, где лакей уже поджидал его, дабы распахнуть перед его светлостью двери. Герцог вошел в гостиную сестры и очутился среди причудливого и сказочного сочетания розового бархата, белой парчи и сусального золота (3), что во всех отношениях подходило красоте золотоволосой Виолы и ее глубокой женственности.

Мучившие Энтони опасения о том, что визит сестры вызван плохими вестями, рассеялись в то самое мгновение, как только он ее увидел, ибо она тут же залилась веселым смехом. При этих звуках он замер, губы его изогнулись в полуулыбке. Энтони рад был слышать ее смех. Это куда лучше, чем видеть сестру плачущей из-за своего недостойного мужа.

– Что тебя так насмешило?

– Ты, – ответила Виола, поднимаясь с диванчика ему навстречу. – В этом халате ты похож на пресыщенного турецкого владыку. Да еще и хмуришься так, словно вот-вот велишь отрезать чей-нибудь язык.

– Ну, не совсем язык, – отозвался он, беря протянутые руки сестры в свои. – Вообще-то я подумывал о голове Хэммонда.

Виола крепко расцеловала его в обе щеки и повернулась спиной. От внимания Энтони не укрылось, что сестра избегает встречаться с ним глазами.

– Тебе нет нужды прибегать к столь решительным мерам, братец, – возразила она, возвращаясь на свое прежнее место.

– Хочешь сказать, что он в кои-то веки ведет себя прилично? – Энтони направился к обтянутому полосатой бело-розовой парчой креслу напротив.