Палваныч засеменил в чащу.

– Зачем? – коротко спросил он бесенка.

– Страшный секрет! Драконы не переносят человеческого пения, – объяснил черт на бегу. – Особенность у них такая. Зато пение девственниц их просто зачаровывает, потому драконы их и похищают. Правда, за год репертуар и тембр даже самой голосистой девушки изрядно надоедают. Ее съедают и летят за новой. Теперь, правда, не едят. Цивилизация, блин.

– А я тут при чем?

– Вы же сами пригрозили пением! Теперь – кранты!

– Да… Никогда не думал, что пожалею, мол, зря я не девственница, – пропыхтел Дубовых.

Он продирался сквозь колючие заросли. Запинался о корни, оступался, когда ноги попадали в ямки, но не сбавлял темпа. Иметь дело с кучей разозленных летающих огнедышащих шестиэтажек не хотелось.

Драконы заметили беглеца. Они кружились, но не снижались – деревья росли слишком близко друг к другу, чтобы между ними прошел взрослый ящер.

Мелкий провокатор уже не орал.

По следам прапорщика ломились драконы-подростки.

Впереди маячил просвет – роща и кусты заканчивались, начиналась широкая поляна. На нее приземлились два ящера. Палваныч свернул направо. Сверху посыпались булыжники: барражирующие над лесом драконы принесли их в лапах и теперь бомбили. Весьма прицельно.

Прижавшись к толстому стволу, прапорщик затравленно огляделся. В соседнем стволе, прямо у земли, зияло дупло. Беглец метнулся внутрь, врезался во что-то мягкое. Затем его оттолкнули, и Палваныч вывалился наружу.

Из темноты вышла белка. Рыжий зверек был на голову выше прапорщика. В мощных лапках покоился желудь величиной с регбийный мяч. На коричневом боку «орешка» прапорщик заметил следы зубов – глубокие широкие борозды.

– Пшел! – зашипела она, распушив роскошный хвост.

Обалдевший Палваныч перевернулся и на четвереньках понесся прочь.

В другое время он захотел бы добыть ценного пушного зверя, но сейчас было не до шкурки.

– Белка… там… живет… ектыш… ручная… – безотчетно шептал мужик. – Да затейница… какая… Жуть…

Сзади топали молодые драконы.

Похоже, у ящеров существовал аналог плана «Перехват». Курсировавшие в небе сообщали бегущим, куда сворачивает преследуемый. Впереди выставлялись заслоны. Несколько раз животный инстинкт помог Палванычу миновать засады, и он спрятался в обломках древнего то ли дворца, то ли замка.

Забился в темные коридоры, уселся в тупике, пыхтя и утирая пот.

– Аршкопф, факел…

Черт принес огня.

К счастью беглеца, здесь не оказалось какого-нибудь таракана-переростка. Пыль, паутина, живительная прохлада. Прапорщик достал из мешка баклажку с водой, от души благодаря добрых гномов.

Попил.

– Тихо… Не к добру…

Ни топота, ни рыков.

И, словно услышав настороженные мысли Палваныча, драконы дали о себе знать.

– Презренный человечишка! – раздался густой бас. – Сдавайся! Ты окружен.

Низкий голос пробирал до костей, звучал в груди. Ужасное ощущение.

– Хрен вам в обертке. Русские не сдаются, – проговорил сопящий прапорщик. – Пулемет бы… Блин, все как в фильмах про партизан… Еще «Калинку-малинку» передайте с целью разжалобить.

Нехитрая ирония взбодрила беглеца.

– Пойми, убогий! – продолжалась вражеская пропаганда. – Чем дольше ты там сидишь, тем злее мы становимся. Сейчас у тебя есть возможность защищаться в суде. Когда я закончу считать до тридцати, мы просто прожарим твое убежище. Думай быстрее. Раз… Два…

– Умереть смертью храбрых из-за капризного дракончика? Ерунда, – рассуждал Палваныч. – Значит, выхода два: сдаться или приказать черту перенести меня отсюда к егерям каким-нибудь.

– Семь… Восемь…

Прапорщик был суеверным. Доверять себя черту боялся до дрожи в коленях. Глупый, иррациональный, но непобедимый страх. В глубине души мужик верил: решаться на крайние меры рано.

– Я ж все-таки крещеный, – твердо произнес Палваныч. – Суд так суд.

– Восемнадцать… Девятнадцать… Двадцать…

– Эй! – закричал прапорщик. – Я сдаюсь!

– Двадцать два… О! Даже так?! – удивился считавший. – Тогда выходи.

Дубовых вышел к драконам, подняв руки и щурясь на яркий свет.

Они принялись переговариваться:

– А чего это он руки задрал?

– По-моему, это признак агрессии.

– Да, так медведи атакуют…

– И кони…

– И хомячки…

– Давайте жахнем?

– Не надо жахать! – пробасил самый крупный ящер. – Человечишка показывает пустые руки, мол, я не вооружен.

– Ну, и где ваш суд? – спросил Палваныч.

– Пади ниц, человечишка! – велел один из молодых драконов. – Пред тобой вседраконно избранный король Шуппентайль[35].

– Ты, что ль?

– Нет, я, – ответил басовитый. – Можешь не падать. Я вижу, ты из тех, кто пришел в наш мир извне.

– Есть такое дело.

– Почему обиделся сын нашего племени?

– Сожрать меня хотел.

– И?

– А я, соответственно, не хотел.

Король драконов рассмеялся:

– Нагло для провинившегося! Что ты конкретно сделал?

– Ну, оттолкнул, – нехотя сказал прапорщик.

– А он?

– На зад бухнулся и заревел.

– Так и было? – спросил Шуппентайль у подданных.

Крайний дракон кивнул.

– Мне это нравится, – заявил король. – У вас все такие сильные?

«Ага, вот он как думает! Это нужно использовать!» – пронеслось в мозгу Палваныча.

– Я, честно говоря, слабеньким вырос, – сказал он. – Да и толкнул мальца случайно… вскользь.

– Не врешь?

– Чуток есть.

– Ладно, – Шуппентайль задумался. – Ох, неспроста мне Гроссешланге все уши прокоптил насчет угрозы войны… И куда ты шел?

– Ищу логово Белоснежки. Надо исправить барышню, охамела совсем.

– Опять-таки трудно поспорить… Нынче гномам плоховато приходится. Хорошо. Вижу, лжешь в мелочах, но цели имеешь благородные. Иди с миром.

– А суд?

– Он только что состоялся.

– Ну, тогда мне пора. Приятно было познакомиться. И извините за малого. Он молодец. Зеленый еще, а уже туда же – охотник.

– Не наговори лишнего, – усмехнулся король, подождал, пока прапорщик уйдет. – Вот видите, братья? Не правы те, кто полагает, дескать, людские дела нас не касаются. Сегодня пришелец из иного мира случайно обижает глуповатого детеныша, завтра нас станут истреблять намеренно… Приказываю следить за ним. Будущее покрыто темной вуалью. Как бы не пришлось нам вмешаться, приняв одну из сторон…

Палваныч не слышал этих тревожных речей. Он спешил убраться из Драконьей долины.

Вечером он переступил границу Труппенплаца.

О Труппенплаце прапорщику рассказали гномы.

Королевство создал простолюдин Альбрехт. Он родился в семье бродячих циркачей. С самого детства Альбрехту не нравился дух тотального цветастого бардака, царившего в труппе. Разум ребенка был слишком рационален для сиюминутных радостей балаганной жизни. В юности он неоднократно просил отца отпустить его в армию. Альбрехт наивно противопоставлял цирку армию, думая, что в ней больше порядка. Внешне так и было. Но ополчения местных феодалов состояли из сброда куда безнадежнее, чем артисты. Парень этого не знал, он тяготился цирковым бытом и даже запил.

Он работал вместе с родителями. Все считали его талантливым клоуном, а зря: Альбрехт был замечательным жонглером, акробатом и эквилибристом, просто напивался сильно.

Наконец он сбежал. По официальной версии. На самом деле будущий король проспал в канаве отправление труппы в другой город. Цирк уехал, Альбрехт остался.

В поисках средств на опохмел он нанялся в армию герцога Пфюцеманна[36]. Там он проявил усердие и таланты, за год службы выбившись в начальники стражи. Потом Альбрехт сверг герцога, объявил новые времена и занялся захватом вотчин соседей. Да так хорошо получалось, что многие, не дожидаясь войны, сами стали присягать ему вассальской клятвой, а дурной пример заразителен. Так за три года циркач Альбрехт стал королем.