– Обдираловка! – категорично заявил Палваныч.

– Беру, – согласился Коля.

Он запустил руку в карман камзола и вынул маленький кисет с монетами. Еще пара мешочков потолще лежали в мешке с военной формой и автоматом. Только прапорщик об этом не знал. Солдат прихватил с собой часть денег, заработанных в Вальденрайхе.

– Отставить, рядовой Лавочкин! – гаркнул Дубовых.

– Это мои личные средства, товарищ прапорщик, – холодно сказал Коля. – И я потрачу их так, как захочу. Командуйте своими капиталами.

Шпилька прошла незамеченной. Не той высоты полета был интеллект Палваныча.

Отсчитав положенное, Николас Могучий получил труд о себе любимом. Не каждому человеку доводится подержать в руках такое издание.

Старик попробовал сосватать Псу в башмаках иллюстрированные альбомы о собаках, но у кобелька не было денег. Книгоноша откланялся.

Прочитав авторское вступление, Лавочкин рассмеялся.

– Вы будете удивлены, товарищ прапорщик, но, по версии Шпикунднюхеля, вы – ужаснейший преступник.

Насупившийся Палваныч стал мрачнее похоронного агента.

– Дай сюда!

– Пожалуйста. – Коля протянул книгу командиру.

Через пять минут Дубовых вышагивал по поляне и обличительно ревел, пугая проезжающих по дороге людей и пролетающих птиц. Парень и пес наблюдали за эволюциями прапорщика. Тот изредка останавливался, гневно тыкая пальцем в Лавочкина, и снова начинал разгуливать, подобно вепрю в клетке.

– Возмутительная вражеская пропаганда, одной ногой стоящая на крепком фундаменте средневековых предрассудков, а второй отфутболивающая здравый смысл! Лживейшая неправда! Гадостный поклеп! Ты снюхался с этим Шпикунднюхелем, да? Но когда?! Это зловещий нож в ранимую спину, в самое сердце моего к тебе отеческого доверия! Ну, рядовой… Ну, Хейердала моток… Я тебя не породил, но я тебя убью. Этими вот руками. Правой и, соответственно, левой. Или наоборот?.. Неважно. Как, как, признайся мне, ты подстрекнул поганого борзописца состряпать этот пасквиль? Отвечай!

Коля потихоньку разогрелся до белого каления: недалекость Палваныча попросту достала.

– Я никогда не был в хороших отношениях со Шпикунднюхелем, – процедил сквозь зубы солдат. – Более того, если вы внимательно читали предисловие, то сами убедились: глава королевского полка считал меня заговорщиком, ренегатом и оборотнем-бароном…

– А ты и есть заговорщик, оборотень и деренегат! – прервал Дубовых. – И я…

– И ты, Болваныч, заткнешься и дашь мне сказать!!! – заорал Лавочкин.

Палваныч опешил, предоставив оппоненту возможность выплеснуть накипевшее. Коля и сам очумел, осознав, что назвал Палваныча обидными прозвищем, поэтому сбавил обороты:

– Как, по-вашему, я снюхался с Хельмутом? По мобилке отзвонился, пока вы с чертовой бабушкой беседовали? «Эсэмэску» кинул? С момента, который Шпикунднюхель очень даже справедливо описывает словами «барон Николас ценой собственной жизни избавил мир от страшной угрозы», то есть от вас, я постоянно был с вами. Под вашим чутким руководством, елки-ковырялки… Единственное, в чем не прав главный вальденрайхский особист, так это в том, что я избавил мир от угрозы. Ни хрена подобного, вот он вы… И если вы еще раз начнете строить из себя строгого командира, гонять меня по ручьям или учините еще какую-нибудь пакость, я уйду. У меня значительно больше шансов справиться с миссией без вас. Я отлично справлялся. Вот доказательство.

Парень помахал книгой перед носом начальника.

Прапорщик исподлобья глядел на солдата и раздумывал: то ли рубануть, то ли не надо.

– Что ты этим всем поимел в виду? – промолвил растерянный Дубовых.

Лавочкин отмахнулся и пошел к телеге.

Ехали молча, дуясь друг на друга. В конфликте людей пес сохранял нейтралитет: свернулся клубком и спал, не обращая внимания на тряску.

Коля попробовал читать. Не получилось. Слишком сильно плясали строчки. Зато появилось время поразмыслить над угрозой киллеров: «Веры лопоухому нет никакой. Соврет и не покраснеет. Собаки не краснеют… А вдруг не солгал? Тогда нам крышка без знамени! Да и со знаменем было бы туго, с дырявым-то… Что противопоставить четверке магов-бойцов? Скорее всего, они нас никогда не видели. Значит, организуют погоню, ориентируясь на оставленные нами следы. А уж наследили мы – будь здоров! Наскандалили, стащили самую идиотскую повозку в мире, да еще и докладываем всем, кто мы и кого ищем… Значит, если стоит задача раствориться, то нужно вести себя тише, избавиться от телеги, сменить имена, а также выведывать о воре, меняя легенду от села к селу!..»

Пока Лавочкин разрабатывал комплекс конспирационных мероприятий, сзади остались три деревни. В каждой Палваныч терпеливо устраивал соцопросы. Ни в одной из них не знали о Шлюпфриге.

Почти стемнело. Кобелек выспался и беспокойно водил носом, ловя запахи.

– Что, собаками повеяло? – спросил прапорщик.

– Ими, чаровницами.

– Сиди, не дергайся.

– Давно хотел узнать твое имя, – заговорил Коля. Мы все «Пес в башмаках» да «Пес в башмаках». А ведь у тебя наверняка кличка есть.

– Ох… Право же… Шванценмайстер[8], – нехотя буркнул кобелек.

Дубовых и Лавочкин засмеялись.

– Хорошее имя, а главное, точное! – сказал парень.

– Между прочим, старинная аристократическая фамилия, – почти протявкал Шванценмайстер. – И я, к вашему сведению, маркиз.

– Вот брехло! – расхохотался Палваныч. – Уморил, самозванец шелудивый… «Маркиз»! Ну, комик!

Солдат катался по телеге, держась за живот.

– Ах, вы не верите?! – вспылил пес. – Что ж, вы неотвратимо пожалеете. Прощайте!

Шванценмайстер в башмаках соскочил наземь и затопал к ближайшему чернеющему в темноте кустарнику, за которым начиналась очередная роща. (Россиянам эти мелкие, в основном кленовые леса порядком поднадоели.)

– Эй, вернись, Шварценеггер, или где ты как… – позвал Дубовых. – Не обижайся! Просто смешно звучало.

Пес не оборачивался, упрямо удаляясь от дороги. Фигурка Шванценмайстера растворилась в глубоких сумерках.

Прапорщик покричал еще, затем спохватился: упускать кобелька не входило в его планы. В припадке благоразумия Палваныч не стал вызывать черта, сидя в повозке. Слез, отошел в сторону.

– Аршкопф!

– Я!

– Задержать пса!

– Не имею возможности, товарищ прапорщик, – жалобно пропищал бес.

– Руки отсохли? – прорычал командир.

– Нет, не чувствую я его, – захныкал нечистый.

– Ну так не стой истуканом, он вон в те кусты побежал!

Черт исчез и не появлялся минут пятнадцать.

Затем вернулся.

– Прошу прощения, объект не обнаружен.

– Вот, ядрена сыть, кусты! Вон роща. И ты говоришь, что объект не обнаружен?! Ты же мне еще не такое приносил, рогатый ты козел!

– Товарищ прапорщик, очень зря вы меня козлом обзываете. Плохая примета… – тихо сказал черт. – Я, как вы, наверное, забыли, ищу магическим зрением. Нет вашего кобеля ни в кустах, ни рядом. Не вижу, понимаете? И, ко всему прочему, не чихаю. А у меня на псину всегда чих начинается.

– Аллергия? – спросил с телеги Коля.

– Что? – не понял бесеныш.

– Неважно. – Солдат спрыгнул и приблизился к Палванычу и Аршкопфу. – А знамя ты чувствуешь?

– Нет. – Хвостатый ефрейтор совсем увял. – Оно у вас священное. Пока не увижу или не дотронусь, не ощущаю. Зато ожоги от касаний до сих пор болят.

Черт показал руки, но люди не распознали впотьмах волдырей на розовых ладошках и подпалин на шерсти.

– Да, ты здорово тогда схватился и орал, как ошпаренный, – припомнил Коля.

– Все, кончайте болтать. Аршкопф, вольно. А мы с тобой, Лавочкин, будем готовиться к ночевке. Только отъедем подальше. Я так понимаю, кобель исчез. А он вряд ли маг. Стало быть, тут нехорошо, нечисто тут.

Луна, прикрытая легкой пеленой облаков, немного освещала тракт. Проболтавшись в повозке еще полчаса, путники свернули с дороги и разбили лагерь за огромным валуном.