— Может, он лунатик? — предположил Якоб. Он примостился у ног короля, забравшись на кровать от гуляющего по полу сквозняка, и поджал под себя босые пятки. — Я вам не рассказывал про дядьку Шепарда? Это первый муж кума моего троюродного о-дедушки, который из Лохгилпхеда, ну что в Аргайле… — заметив гневный взгляд, он прекратил ненужные уточнения и торжественно объявил: — Так вон он тоже ходил во сне! Представляете, как полнолуние, так прям — фьють из постели и давай шастать, куда ни попадя. Ой, да так шустро, родным за ним не угнаться было! — мальчишка эмоционально взмахнул руками и добавил постным тоном: — Пока с крыши овина не свалился.

— Расшибся?

Ещё за время пути в Брингундию Мэл сотню раз зарекался вникать в байки о приключениях многочисленных родственников, друзей и знакомых неугомонного болтуна и интересоваться судьбой незнакомых людей, но каждый раз любопытство побеждало.

— Ни-и. Токмо ногу поломал. Повезло, что тута первый этаж, ежели что — королю падать невысоко.

Мэл хмыкнул.

— Да уж, повезло. И что, этого твоего троюродного кума первого дедушки как будили, когда ловили?

— Нельзя будить, — уверенно заявил Якоб. — Потому как можно тело разбудить, а душа тама останется.

— Где останется?

— Так на луне же! Ждать надо, пока сам не вернётся.

Омеги синхронно вздохнули и посмотрели сперва в окно, где через верхний ряд стёкол мутно белело пятно луны, а потом на короля. Тот мирно лежал без движения, только грудь вздымалась от дыхания.

— Может, ты и прав, — протянул Мэл. — Он шёл так странно, будто слепой. Надеюсь, он не вспомнит, что я пихнул его ногами, когда проснётся.

— Не вспомнит, — авторитетно уверил специалист по лунатизму. — Ничегошеньки не вспомнит, ей-же-ей, верно вам говорю! Дядька Шепард всегда поражался, когда ему сказывали, чего он вытворял во сне. Ваш-то вон хоть тихий…

Какое-то время они сидели молча, рассматривая профиль Людвига в неверном свете свечей, пока Мэла не осенило:

— А если он не проснётся до утра? — ответом стали разведённые руки, мол, на всё воля божья. — Мы не можем ждать так долго! Никто не должен увидеть его здесь.

— Уж больно его величество тяжёлый, так-то можно было бы его перенести хоть куда, да не сдюжим. Крупный мужчина, ничего не скажешь. Большой, сильный, — мечтательно произнёс Якоб. — А правда, что у альф и там всё гораздо больше, чем у нас?

— Где? — машинально уточнил Мэл, а когда понял, даже не сразу нашёлся с ответом. — Вот отдам тебя замуж за первого встречного, узнаешь, — гневно прошипел, когда дар речи вернулся. А вместе с ним появилось и понимание, что делать: — Давай сюда моё кресло! Не можем перенести — перевезём! Только оденься сначала, — добавил, когда Якоб сорвался выполнять приказание прямо в развевающейся ночной рубашке.

Слуга, лихо развернувшись на пятках, бросился бегом в свою комнату.

Мэл, не теряя времени, тоже принялся одеваться, но его взгляд неуклонно возвращался к Людвигу. Завязав шнурки на штанах и накинув кафтан, Мэл решился. В конце концов, они скоро станут мужьями — он и так всё увидит. И потрогает. Ничего страшного, если кое-что произойдёт немного раньше. Он приблизился и положил ладонь королю на грудь. Под тканью чувствовалось тепло и мерное биение сердца, оно успокаивало. Пальцы медленно двинулись ниже по ряду застёжек, чтобы ненадолго замереть на поясе, а потом быстро перескочить на гульфик и ощупать эту интимную деталь туалета, в попытке определить, какого размера орган под ней скрыт. Пожалуй, действительно больше, чем у него самого — признал Мэл, поглаживая выпуклость. От движений она начала увеличиваться и твердеть. Но самое интересное, что на манипуляции с чужой частью тела отозвался и собственный организм. Для чистоты сравнительного анализа требовалось пронаблюдать оба объекта в максимальной форме, но естественно-научный эксперимент прервал вернувшийся Якоб. Мэл резко отдёрнул руку, чувствуя, как горят щёки и колотится в висках кровь.

Совместными усилиями удалось усадить короля в кресло. Надев на черноволосую голову свой надёжно скрывающий лицо капор и прикрыв Людвига до груди шалью, Мэл остался доволен результатом:

— Хоть какая-то польза от этой дурацкой моды, да и страшилище на колёсах пригодилось. Если кто увидит, то решит, что два слуги куда-то везут принца.

— Куда?

— Ну, мало ли куда. В сад ноги ночной росой смачивать для исцеления, например. Нет, там сыро. Может, молиться? Да! И ближе. Давай-ка отвезём его в часовню.

По пути им никто не встретился, коридоры оказались темны и пустынны. Даже шагов караула не доносилось. Немного уже знакомый с планировкой дворца, Якоб шёл впереди, освещая путь свечой, а Мэл толкал кресло, проклиная скрипящие ободья. Благополучно добравшись до часовни, они слаженно переместили Людвига из кресла на пол возле молитвенной скамьи. Тот зашевелился, вызвав панику в рядах конспираторов, но не проснулся.

— Замёрзнет, — жалостливо прошептал Якоб. — Заболеет…

— Ничего с ним не сделается, с бугаем таким, — запыхавшийся от усилий Мэл вытер пот со лба и подсунул под королевскую голову найденный неподалёку часослов в кожаном переплёте. — Это я заболею, чуть пупок не развязался его таскать. Уносим ноги, пока не попались!

Обратно добрались мелкими перебежками и тоже без приключений, что радовало, но и удивляло. Стражу будто бы специально кто-то убрал из той части дворца, где их разместили. И если принять на веру, что король страдал лунатизмом, всё равно оставалось необъяснимым — как ему удалось так далеко забрести от своих покоев, никем не замеченным? Куда смотрели личная охрана, лекарь, да тот же любовник, чтоб он провалился?! Почему никто не позаботился? До утра Мэл не сомкнул глаз, тревожась за здоровье Людвига и гадая, в чём же истинная причина, из-за чего тот оказался у него в спальне.

После завтрака Мэл потребовал себе временного камердинера из местных и отправил Якоба целый день работать на кухню. Будто бы в наказание за нерасторопность, а на самом деле за сплетнями — как известно, прислуга знает всё. И где делиться слугам новостями, как не за обедами-ужинами? Зная общительность и настырность Якоба, способного разговорить и статую, Мэл рассчитывал вечером получить сведения на весь высший свет Брингундии. А приставленного вместо Якоба Пата, конопатого мальчишку-бету, послал за Рабби. Мэл понял, что связанный в буквальном смысле по рукам — традицией не видеться с женихом ещё месяц, и ногам — своим креслом, не сможет без помощи старшего брата разобраться, что происходит во дворце. А то, что происходит что-то неладное, — сомнений не было.

Мэл без утайки рассказал Рабби про ночное происшествие. Не стал разве что посвящать в свои исследования физиологических отличий между альфами и омегами. Рабби тут же поручил бете узнать о самочувствии короля, а пока ждали — Мэл с трудом удерживался, чтобы от волнения не грызть как в детстве ногти, — на все лады ругал за самоуправство. Когда гонец Пат вернулся, отчитавшись, что Людвиг жив-здоров, шлёт жениху поклон и пожелания отличного дня, стало понятно, что Мэл не разоблачён как обманщик, и Рабби наконец сменил гнев на милость, признавая, что в целом омеги действовали верно. Про лунатизм короля или какие-то другие болезни он ни от кого не слышал, что, впрочем, и неудивительно — о таком на каждом углу не болтают, особенно в преддверии свадьбы. Но пообещал, что сегодня же на торжественном обеде в честь обручения задаст наводящие вопросы и барону Мюррею, с которым успел сдружиться, да и других придворных порасспрашивает.

— Обед в честь моего обручения, а меня на нем не будет! — притворно надул губы Мэл.

— Никого из омег там не будет, — примирительно сказал Рабби.

— Дурацкие традиции! — тут же заявил Мэл.

Но в душе он был счастлив. И тайна осталась не раскрытой, и, что к удивлению радовало даже больше, с Людвигом не случилось ничего плохого.

— Тебе тоже скучать не придётся, — сообщил Рабби. — Попрошу королевского лекаря к тебе зайти после обеда, вроде как ноги посмотреть, ну и вообще самочувствие проверить после долгого переезда. А там уж от тебя будет зависеть, сможешь ли ты его разговорить…