— Если, как ты предлагаешь, оставить всё, как есть, Кувэнка не успокоится, продолжатся конфликты на границе. Они давно мечтают присоединить к себе полуостров Тулун. Знаешь, сколько солдат Брингундии там гибнет каждый год? А сколько из них попадает в плен и рабство? И на полуострове кувэнцы не остановятся, двинутся дальше. Хочешь, чтобы война пришла к стенам дворца? Нет? Тогда надо действовать на опережение.

Повисло молчание, принц Мэлвин кусал губы, видимо, обдумывая слова брата. Весьма разумные, на взгляд Якоба. Грех за убийство ведь и замолить можно. Да и потом, на войне вроде как прощается…

— А что помешает им тебя убить даже после заключения этого дикого брака?

Вот этот довод Якобу в голову не пришёл: действительно, мало взять наследника замуж силой, нужно как-то ещё и жить с ним, а ну тот как отомстит и отравит — уж известно какие эти кувэнцы подлые отравители.

— Не так уж просто меня убить, — беспечно заявил принц Рабби. — Да и потом, вдруг я понравлюсь его высочеству, когда узнает меня поближе?

— Вдру-уг… — скептически протянул принц Мэлвин. — После того, как ты перебьёшь всю его родню. Если только вдруг.

— Мало ли какие отношения у них в семье. Вполне могут и ненавидеть друг друга, — на лице принца Рабби не дрогнул ни один мускул, но Якобу показалось, что тот знает больше, чем говорит.

— Но он-то тебе всё равно не может понравиться, он ведь омега!

Да уж, пристрастия принца Рабби известны, вслух-то никто не говорил, ни здесь, ни дома, но шила в мешке не утаишь. Якоб знал, какие промеж слуг сплетни ходили, и лично видел, как однажды, ещё в Триднесте, принц Рабби с одним из дворян-альф обжимался.

— Мэлли, уж мне ли тебе напоминать, что в монархических браках чувства между супругами абсолютно не имеют значения? — покровительственным тоном старшего брата спросил принц Рабби. — Государственные интересы выше личных. Долг важнее желаний.

На эти слова Якоб мелко покивал, так и падре часто на проповеди говорил: «Каждый неволен с рождения, разница лишь из чего сделана его цепь, у богатых одни заботы, у бедных другие, но все мы должны нести отмеренный груз с мужеством», — тут и добавить нечего. Но чтобы добровольно, без всякого принуждения себя цепью брака приковывать к нелюбимому, на то, поди, мужества много надо. На большую жертву принц Рабби идёт.

— Перестань отговаривать Людвига. Если он послушается тебя, то совершит ошибку, — голос принца Рабби стал мягче. — Ошибку, которую он сможет тебе припомнить. Не сейчас, так потом.

— Лу не станет, он меня любит, он никогда…

— Любовь не длится долго, — прервал брата принц Рабби. — И даже эта ваша омежья блажь, истинность, в которую ты внезапно так истово поверил… — Якоб надул щёки, стараясь удержать распиравшее возмущение: ну как же можно не верить в истинность, когда вот же она, прямо перед глазами?! — Не сделает из человека слепца, — закончил принц, не догадываясь о бушевавшей под столом буре эмоций. — Поддержи меня, брат. Поверь, я знаю, что делаю. Я понял слова пророчества.

— Что? — принц Мэлвин вскинул голову. — И как же?

Ничего не знающий ни о каком пророчестве Якоб перестал мысленно клокотать и навострил уши. Это что же получается, есть какие-то секреты, о которых ему неизвестно?!

— Помнишь слова «третий в крону»? Мы трактовали так, что мне предначертано стать наставником будущим детям наших старших братьев, заботиться об их «кроне». Но на самом деле это значит, что от меня пойдёт новая ветвь. Понимаешь? — Якоб ничего не понимал, но, судя по задумчиво-отрешённому лицу принца Мэлвина, для того слова брата несли какой-то смысл. — Крона разрастётся, ведь мои дети будут Кэмпбеллами! А «пожалеет, что родился, навлечёт несчастья роду» — кто настоящий виновник, что тебя «коснулись силой, оборвать пытаясь с ветки»? Король Кувэнки. Он умрёт, и его род прервётся! Другого значения и быть не может!

Не в силах оставаться без движения, Якоб заёрзал. И вылезти нельзя, но как же хочется вмешаться в разговор и всё-всё выяснить!

— Ох уж это пророчество… — негромко произнёс принц Мэлвин. — Как его ни толкуй, всё равно обманешься. Лучше бы его вообще не было!

Якоб вновь затряс головой, жалея, что не может высказаться: вот давным-давно деду кузнеца Грюндига Рыжего предсказали, что он от коровы погибнет, так тот за милю всех коров и быков обходил, на пастбище ни ногой! Мяса говяжьего в рот не брал, сыр только овечий ел, на молоко вообще не глядел. Чуть не до ста лет так берёгся и умер, поперхнувшись вином на свадьбе у внучатого племянника. Вроде и ни при чём корова, да? Но вино-то он глотнул аккурат из коровьего рога! Нет, лучше не знать, что там тебе уготовано: всё одно не убережёшься, а радость жизни потеряешь — легко ли постоянно стеречься, да на всё оглядываться. Сделав мысленно себе зарубку обязательно эту поучительную историю рассказать принцу Мэлвину, Якоб вновь обратился в слух.

— Помимо пророчества, есть и просто расчёт. Девину… или Двэйну будет просто невыгодно меня убивать. Заключив мир с Брингундией, получив поддержку от Триднеста, уж надеюсь, отец не откажет мне в такой малости, Кувэнка сможет наконец поставить на место Мэссенду. А захватив их остров, откроется путь через море к богатым землям Ирновитая. Со мной Кувэнку ждёт слава и процветание. Без меня — войны и разорение.

— Что без тебя, что с тобой, всё равно война… — вздохнул принц Мэлвин. — Боже, когда альфы поймут, что война приносит лишь смерти и страдания, и перестанут рваться в бой?

— Никогда, — хохотнул принц Рабби. — Воинская доблесть — единственное, что может прославить альфу в веках!

Тут Якоб мог бы поспорить: вот взять того же Джона, он не воитель, а повар, однако известен своим умением на всю Брингундию. И вкуснющий салат, который он придумал, так и называют по его фамилии «салат О`Лири», его будут готовить и дети, и внуки, и правнуки. А варвара-завоевателя, кому удалось в незапамятные времена дойти с войском до Триднеста и спалить всё окрест, кто помнит его имя? Только прозвище «Поганый» в памяти людской и осталось. Вот и рассудите-ка, светлые принцы, чья слава вернее? Кого добрым словом помянут или сплюнут, услышав имя? Так мог бы сказать Якоб, но, конечно же, промолчал. Зато, видимо, от мыслей про салат, неожиданно откликнулся желудок. Да таким громким бурчанием, что услышали оба принца. И прежде чем Якоб успел что-либо предпринять, скатерть оказалась задрана рукой принца Рабби.

— Я ничего не слышал! Я сидел всё время вот так! — Якоб сунул указательные пальцы в уши и с силой зажмурился.

— Вылезай.

К радости голос прозвучал без злобы. Якоб на четвереньках выполз из своего укрытия и, кряхтя от онемения в затёкших мышцах, встал на ноги.

Принц Мэлвин посмотрел на него укоризненно:

— Ах, Якоб, Якоб… Разве я учил тебя подглядывать и подслушивать?

Вопрос явно не предполагал ответа, и Якоб виновато потупился, хотя мог бы напомнить принцу, кому именно не так давно пришла в голову идея подглядывать и подслушивать за альфами в шатре.

— Простите, — вместо этого пробормотал он и проныл жалобно: — Я ж не со зла, без всякого умысла…

— Ну да, ну да, — протянул принц Рабби и обратился к принцу Мэлвину, подытоживая их разговор: — Ты можешь помочь или навредить мне. Но от задуманного я не откажусь.

— Упрямый баран, — еле слышно буркнул тот, а в полный голос сказал: — Я принял к сведению твои слова, брат.

Принц Рабби коротко кивнул, смерил Якоба насмешливым взглядом, тихо, почти ласково пообещал: «Скажешь хоть слово кому из того, что здесь слышал, шею сверну», — и вышел, оставив брата разбираться с провинившимся слугой.

Зная по родительскому примеру, что кто говорит больше, того и заткнуть сложнее — по крайней мере папа так всегда отца в спорах побеждал, не давая мужу вставить и слова, — Якоб не стал дожидаться упрёков.

— Ой принц, что деется, что деется! — зачастил он, на всякий случай отступая за стол. — Принц Рабби ведь ради вас на смерть готов, вот она братска любовь-то кака! Силушки неимоверной!