— Всего одна рота?! — донёсся через дверь повышенный голос Рабби, звенящий гневом. — Как вы допустили?!

И тут ему что-то не по нраву. Что с ним происходит, интересно? Нельзя же третий месяц переживать из-за не до конца раскрытого заговора — кто бы ни помогал Синклаиру в убийстве Леита, его точно уже нет во дворце, всё в прошлом. Может, барон Мюррей отказал Рабби в ласках? Или так подействовало то, что Людвиг допустил к делам королевства, позволяя влиять на решения, и доверил кавалерийский полк под командование? Не зря говорят, власть меняет людей.

— О чём он? — Мэл приподнял брови и тут же, вспомнив грозный взгляд брата, повинился: — Я не знал, что у тебя кто-то будет, иначе не стал бы так врываться.

«И уж точно не стал кричать о беременности», — договорил мысленно. Отчасти Рабби правильно хмурился: такую весть обычно сохраняли в тайне от посторонних ушей до последнего, чтобы избежать колдовства или сглаза.

— Ты можешь врываться ко мне сколько и когда угодно, — заверил Людвиг. — А насчёт твоего вопроса — шевалье Тирлэн прибыл сегодня утром с южных границ, наши дозорные заметили подозрительную активность на землях Кувэнки. Скорее всего, обычные манёвры, — поспешил он успокоить, — но на всякий случай меры стоит принять.

— Тогда иди к ним, пока Рабби не стёр там всех в порошок, — приподнявшись на цыпочки, Мэл ещё раз поцеловал мужа. — Джемисон советует мне больше гулять, вот и последую его рекомендациям.

— Береги себя и нашего ребёнка, — Людвиг погладил пока ещё плоский живот Мэла.

— Я буду очень осторожен!

Выйдя из библиотеки через другую, не связанную с кабинетом дверь, Мэл отправился прямиком к конюшням, позвав по пути с собой лишь Якоба. Свита — болтуны и сплетники, разнесут про конную прогулку, дойдёт до Джемисона или Рабби, те наябедничают Людвигу… А зачем мужу волноваться, у него и так забот хватает. Наверное, разумнее отказаться от поездок верхом уже сейчас, но, стоит животу обозначиться, шагу не выйдет ступить без сопровождающих. Под запрет попадёт вся физическая активность. А Мэл и так слишком долго притворялся калекой, сдерживая свою натуру: грех упускать время, пока ещё можно наслаждаться скоростью скачки.

Дробный стук копыт гулко отдавался под кронами осеннего леса, мелькающее между ветвями солнце оседало под веками красными пятнами. Привставая в стременах, Мэл подгонял и подгонял коня, жалея лишь об одном — что не может взмыть в небо по-настоящему.

Остановился, только когда достиг вершины холма: с него открывался прекрасный вид на город. За красными черепичными крышами виднелось серебрящееся устье реки, переходящее в залив, полный кораблей с белыми парусами.

— Ох, принц, — рядом осадил коня Якоб, по привычке именовавший Мэла прежним титулом, — всё же стоило взять охрану, далековато сегодня забрались, как бы чего… — он огляделся. — На волков нарваться можем. Вот у деверя моего троюродного брата однажды случай был, встретил одинца…

— Они сейчас сытые, — Мэл отмахнулся, показывая, что не в настроении слушать очередную семейную историю. — Смотри, как красиво. Весь город видно. И дворец, как на ладони. Вон, будто красные муравьи строем идут, — он перевёл взгляд дальше от марширующих солдат и не сдержал радостного возгласа: — А у ворот-то никого! Ну слава богу, наконец-то они перестали ждать от меня чудес!

Ещё пару недель назад у ворот, ведущих к городу, толпились страждущие, днём и ночью ожидающие исцеления. Силой прогонять их Мэл не позволил, надеялся, что осенние холода вынудят уйти добровольно. И оказался прав. Но не успел он порадоваться собственной мудрой прозорливости, как Якоб выдал иную причину:

— Испужалися они. Вот со страху и разбежались.

— Чего испугались? — Мэл заинтересованно повернулся к слуге.

Якоб поднял брови домиком, будто извиняясь за то, что придётся сказать:

— Не чего, а кого. Вас. Того, что не от бога ваша сила была, а от… — он повращал глазами, — не от бога.

— Что? Что за глупости!

— В плохое верят охотнее, чем в хорошее, — покачал головой Якоб. — Да и как не поверить, когда циркачи-то, те, которых вы помиловали, они ведь на людей бросаться стали, аки псы бешеные. Билл говорит, что брат Сирила сам видел, всё, как есть, рассказал! Один из этих-то на ребёнка напал… — Якоб помолчал и, перейдя на шёпот, закончил: — Прямо зубами. Насмерть. Трое альф скрутить не могли, так кидался, а у самого пена на губах, а глаза как уголья красные. Палками забили, только так и справились.

— О господи, — ахнул Мэл. — А остальные? Тоже?

— Тоже, — мрачно кивнул Якоб. — Но им смертоубийства свершить не дали, опреж того угомонили. Связали, а те умерли сами, пеной изойдя. Ну и вот, — он развёл руками, — поползли слухи-то. Полиция борется, в темницу тех, кто распускает, содют, но…

— И что же за слухи? — спросил Мэл, охваченный дурным предчувствием. Якоб глубоко вздохнул. — Да говори уже!

— Что короля триднестский ведьмак околдовал. И теперича всю Брингундию извести хочет, бесов насылает. Во дворце никто не верит, вы не подумайте!

Тучи наползли на солнце, и мирная пасторальная картина перестала радовать взор, показалась зловещей. С моря налетел холодный ветер, напоминая, что скоро зима.

— Давай-ка к дому, — повелел Мэл, разворачивая коня.

— Простите, что расстроил, — покаянно произнёс Якоб, поравнявшись. — Мне принц Рабби не велел вам говорить, а я, дурак, всё одно проболтался.

— Ты дурак, что сразу не рассказал, — ответил Мэл, посылая жеребца в галоп.

Вот почему Рабби так мрачен в последнее время. И Людвиг наверняка знал. И оба ни слова не обронили, думая, что защищают. Что ж, пришла пора твёрдо заявить, что о-король — не ребёнок! И потребовать должного соправителя королевства уважения. Но перед этим не помешает смыть запах конского пота — зачем давать мужу повод сменить тему разговора. Усевшись в ванну, Мэл отослал всех слуг — даже Якоба, на которого всё ещё злился. Глупый мальчишка пытался оправдаться и уверял, что молчал из лучших побуждений, дабы не огорчать, но известно куда благими намерениями дорога вымощена. И куда она привела циркачей… Мэл зачерпнул воду и умыл лицо, стараясь не думать про погибшего ребёнка, чья смерть только на его совести — если бы он не пожалел приговорённых, если бы не присвоил право озвучивать волю господа… Но с чего вдруг обычные люди, вероятно даже не до конца оправившиеся от пыток, повели себя как одержимые? Не бешеный же пёс их всех искусал? А Дебри — что с ним? Он тоже принялся бросаться на обитателей монастыря, или дьявольская напасть бессильна в стенах божьих? Удастся ли себя когда-либо простить, если с аббатом Бенедиктом и его монахами случилось страшное? И что теперь делать с гадкими слухами, как пресечь?

Вода начала остывать, вопросы множились, а ответы не появлялись. И Людвиг тоже отчего-то не спешил. Мэл планировал начать беседу с мужем без одежды, но не хватало ещё простудиться, сидя голышом. Поднявшись и перешагнув через бортик, Мэл перекинул влажные волосы через плечо и потянулся к ночной сорочке. За спиной наконец-то распахнулась дверь, ног коснулся сквозняк. Улыбка обозначилась в уголках губ и исчезла, не проявившись. Вошёл не Людвиг. Его бы Мэл почувствовал сразу. А слуга бы постучал. Значит, сзади опасность. Не оглядываясь, Мэл рванулся к двери гардеробной, но не успел: на шее сомкнулись жёсткие пальцы.

— У вас шикарная задница, ваше о-величество. Так бы и натянул, жаль, времени мало. Молитесь, если успеете…

От знакомого голоса затылок заледенел. От понимания, зачем пришёл барон Мюррей, холод спустился по плечам и спине, сжимая сердце ужасом. Так вот кто стоял за покушениями. А Рабби даже не рассматривал кандидатуру барона, когда гадал, кто мог помогать Синклаиру. Потому что доверял. Может быть, даже любил. «Любовь слепа» — ещё одна красивая фраза, популярная у авторов омежьих романов. Именно ею они объясняли внезапную страсть, вспыхнувшую между благородным дворянином и отщепенцем-пиратом. Но Мэл никогда не мог и представить, что погибнет из-за того, что его брат безмозглый слепец! Злость на него и ненависть к подлому Мюррею придала сил. Пытаясь ослабить давление на горло, Мэл вцепился в душащие руки, вонзая в кожу ногти. Извиваясь всем телом, вырывался, стараясь тормозить пятками, но подёрнутая мутной плёнкой водная поверхность наполненной ванной приближалась с каждой секундой. «Времени мало…» — Людвиг должен почувствовать, что с его парой беда, и прийти на помощь. Нужно продержаться! Немного, несколько минут…